Эван быстро вертит карандаш большим и указательным пальцами, и тот начинает казаться резиновым.
– Я не собираюсь оправдываться, но я действительно был на нервах.
– Это случилось в прошлом году?
– Да.
Примерно в то время, когда директор Гардинер сказал мне, что Эван не может больше выносить травлю.
У меня становится нехорошо в желудке.
– Я тогда страшно разозлился на себя, – продолжает он. – Стань я лучшим учеником в классе, мне было бы легче рассчитывать на стипендию.
– А ты был на пути к этому?
– В девятом классе у меня был самый высокий средний балл в классе.
– Но ты до сих пор учишься только на отлично.
– Да, но это не одно и то же. Отметки в обычных классах имеют совсем другой вес, и я не могу соперничать с теми, кто занимается по углубленной программе.
– О…
– Это просто… достает. Я совершил всего одну ошибку, и из-за этого до пятидесяти лет буду выплачивать долги. – Он оставляет в покое карандаш, и тот приобретает обычные очертания. – У меня нет оправданий.
Он снова принимается за химию, а я задумываюсь. В течение нескольких минут слышен лишь шелест переворачиваемых страниц и то, как карандаши царапают бумагу. Наконец я говорю:
– Эван?
– Хм-м?
– Я хочу заплатить за твою учебу в колледже.
Он вскидывает голову, и я улыбаюсь ему.
Он оставляет мою улыбку без ответа.
– Что не так?
– Сайерс, ты не можешь делать такие вещи.
– Но я стараюсь быть хорошим. А такой поступок даже нельзя назвать хорошим. Потому что для меня это пустяк.
Брови Эвана взлетают ко лбу.
– А ты знаешь, сколько стоит обучение в медицинской школе?
– Двести тысяч долларов?
– Какой же это пустяк?
– Я сказал, что это пустяк для меня.
– Сайерс… – Эван потирает переносицу, и у меня создается впечатление, будто я сделал ему больно. – Это зарплата моего отца за пять лет. Пять лет платы за жилье, за автомобиль, за электричество, за еду – и никаких сбережений. Ты это понимаешь?
– Да, понимаю. – Я разочарованно вздыхаю. – Но в том-то все и дело. Если у меня есть такие деньги и я могу потратить их на что-то хорошее… Мне просто очень хочется сделать что-то хорошее.
Выражение лица Эвана смягчается:
– Я знаю это.
Восемьдесят восемь
– Привет, Сайерс. – Мама Пенни с улыбкой открывает мне дверь. – А Ники спит.
– О, простите. Нужно было сначала написать.
– Не беспокойся, входи. – Она открывает дверь шире, и я вхожу в дом. Здесь всегда хорошо пахнет, похоже, стиральным порошком и открытыми окнами. – Вообще-то… – Она понижает голос до шепота. – Ты не мог бы побыть здесь, пока я сбегаю в магазин? Когда я хожу туда одна, получается гораздо быстрее.
– Конечно, – быстро отвечаю я, готовый помочь.
Сажусь на диван, обитый тканью в цветочек, а она перебрасывает через плечо сумочку.
– Я ненадолго.
– Не спешите.
Она идет посмотреть на спящего Ники, а потом уходит.
В доме тихо, только гудит холодильник и тикают часы. На стене напротив висит календарь, который Ники любит показывать мне каждый раз, когда я бываю здесь. Числа на его страницах зачеркнуты разноцветными крестиками – Ники считает дни до возвращения Пенни.
У меня перед глазами появляется картинка. Мы с Пенни в подвале в страхе прижимаемся друг к другу и плачем друг другу в волосы: «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя».
Медленно моргнув, я сильнее вжимаюсь в мягкую диванную подушку – и просыпаюсь оттого, что кто-то приподнимает мне веко.
Глаза Ники всего в сантиметре от моего глаза, и я вижу в нем свое перевернутое отражение. Резко подаюсь назад, а он зажимает себе рот ладошками и смеется. Я заснул в очень странной позе – моя голова под диванной подушкой, а не на ней, а ноги закинуты на подлокотник.
– Ты Златовласка! – кричит он, прыгая на диване. – А я медведь!
– Ты медвежонок? – спрашиваю я и тру глаза.
– Нет! – обиженно протестует шестилетний ребенок. – Я Медведь-Папа! – Он рычит, прыгает на мне и тянет меня за волосы. – Вот только Златовласка – не мальчик, – серьезно добавляет он.
– Тогда я буду ее братом.
– И моим братом!
– А я думал, ты Медведь.
– Я теперь Медведь-Брат.
Я теряю нить этого сюжета.
– Мы оба братья, и мы проникли сюда. – Он прикладывает палец к губам. – ШЕПЧИ!
Не думаю, что Ники понимает значение этого слова.
– А теперь мы братья-супергерои. – Он прилепляет к своей майке игрушечный полицейский значок, завладевает моей рукой и ведет меня – на цыпочках – по дому. – Не позволим плохим парням войти сюда. Хорошо? – Он поднимает на меня свои большие карие глаза.
– Договорились.
– Они не заберут меня, или тебя, или маму, или никого.
Я сжимаю его руку:
– Хорошо.
Восемьдесят девять
Мы с Эванам готовимся к экзаменам в шумном «Старбаксе». Мне все-таки придется пересдать предметы, которые я завалил осенью, но по двум предметам я даже могу заработать высшие баллы.
Открываю учебник по английскому, и тут в кафе входит Гаррет. Эван не замечает его, поскольку сидит спиной к двери. Я надеюсь, что Гаррет тоже нас не заметит, а просто купит кофе и уйдет. Но он оглядывает помещение, подобно снайперу, и его взгляд встречается с моим.
Его лицо становится удивленным, а потом – веселым. Словно ему кажется очень забавным, что он обнаружил меня здесь в обществе Эвана.
– Привет, Сайе. – Гаррет направляется к нашему столику с улыбкой хэллоуинской тыквы. – А я и понятия не имел, что вы приятели.
– Привет, – бормочу я, не ожидая от него ничего хорошего.
Рот Гаррета растягивается еще шире.
– И тебе привет, Операция.
Я не понимаю, о чем это он, пока не вспоминаю, что раньше мы так называли Эвана. Бросаю на него виноватый взгляд… а он весь съеживается.
Иначе не скажешь.
Плечи у него поникают, он, совершенно очевидно, чего-то боится, и я не понимаю, чего именно. Это имело смысл, когда он был меньше нас и мы могли загнать его в угол, если он был один, но сейчас-то мы на людях, и Гаррет один против нас двоих.
– Да не пугайтесь вы так, ребята, – смеется Гаррет. – Все клево. – И сжимает плечо Эвана у самой шеи.
Эван крепко обхватывает руками бумажный стакан с кофе, но в остальном остается неподвижен.
На меня накатывает сокрушительная волна противоречивых эмоций – испуг, смятение, гнев, – потому что это Эван, и он крупнее, и умнее, и лучше, чем кто-либо еще.
– Ну ладно… развлекайтесь. – Гаррет, подмигнув Эвану, опять – на этот раз слегка – сжимает ему плечо.
Краем глаза я смотрю, как Гаррет покупает кофе и исчезает в стеклянных дверях.
Эван возвращается к домашнему заданию, я тоже, но сосредоточиться не получается.
– Может, пойдем? – наконец говорю я.
Эван кивает, мы собираем наши вещи и идем к пикапу, но тот не заводится. Эван снова поворачивает ключ зажигания, но двигатель лишь неровно кряхтит в ответ.
В приступе внезапного гнева Эван бьет рукой по рулю. Потом в раздражении вылезает из пикапа и открывает капот.
Я тоже выхожу из машины и, стоя рядом с Эваном, беспомощно смотрю на ее внутренности.
– Все в порядке? – спрашиваю я.
– Нет! Я только что починил ее. – Он берется за крыло автомобиля и вжимает голову в плечи. Меня беспокоит его поведение, и я кладу руку ему на спину. Ладонью чувствую, как он делает несколько глубоких вдохов и выдохов, а потом выпрямляется, идет к кузову и копается в нем. Минуту спустя возвращается к капоту и начинает инструментом, названия которого я не знаю, что-то там исправлять, не понимаю, что именно.
– Можешь попробовать завести ее? – наконец спрашивает он почти подавленно.
– Ага, конечно. – Сажусь в машину, поворачиваю ключ, и двигатель оживает. – Работает!
Эван, явно успокоившись, кивает и садится на водительское сиденье.
По дороге домой мы покупаем пиццу, а приехав ко мне, сразу идем в кухню за тарелками. Я пытаюсь сосредоточиться для второго раунда занятий, но Эван предлагает посмотреть телевизор, если я не против, и мы находим новый научно-фантастический сериал, как я слышал, хороший.
Когда на экране появляются титры четвертого эпизода, я смотрю на часы – час ночи.
– Хочешь спать? – спрашиваю я.
– Да. – Эван начинает снимать с дивана вещи, чтобы можно было лечь.
Я залезаю под одеяло, чувствуя себя усталым, но по какой-то причине не могу расслабиться.
– Сейчас мне не помешала бы травка, – неожиданно для себя громко говорю я, готовый услышать от Эвана: «Ты в порядке, и наркотики тебе не нужны».
Но вместо этого он произносит:
– Дерзай, если ты этого хочешь.
Встаю и, пока он не передумал, беру кальян. Набиваю его, раскуриваю, делаю затяжку и тут понимаю, что Эван изучает меня.
– Хочешь попробовать? – спрашиваю я, хотя и уверен в том, что понял его неправильно.
Но он удивляет меня, кивнув в ответ, и я передаю ему кальян.
– И что только я делаю, – сокрушается он. Я зажигаю ему травку и говорю, когда можно вдохнуть. Он затягивается слишком уж сильно и начинает отрывисто кашлять. – А, горячо, – стонет он, не прекращая кашлять.
Бегу по коридору к кухонному холодильнику и достаю чашку со льдом. Вернувшись в комнату, вижу, что глаза у него слезятся.
– Положи в рот и пососи. Легче станет, – говорю я ему.
Эван берет лед с таким отсутствующим видом, что я рискую сделать еще одну затяжку. Раздается громкое бульканье, но он, похоже, ничего не слышит и не замечает.
Расслабленный и отяжелевший, я снова забираюсь в кровать, чувствуя себя куда лучше, чем несколько минут тому назад. Напряжение для меня теперь лишь абстракция. Я начинаю улетать. И тут чашка падает из руки Эвана. Он, делая какие-то неловкие движения, пытается поднять ее, но сдается и валится на диван.
Я приглушаю свет, но образ Эвана, такого маленького и напуганного, не идет у меня из