головы, и я слышу, как говорю ему:
– Прости за сегодняшний день. Это было странно.
После долгой паузы он бормочет:
– Что именно?
– Кофе. Гаррет.
– О… Да все норм. – Он поворачивается на бок, и его лицо оказывается в тени.
– Эван?
– Хм-м?
– Ты не должен бояться его. Я понимаю, он может вести себя как засранец. Но он безобидный.
Я уже начинаю засыпать, когда Эван говорит:
– Он, знаешь ли, один из тех людей.
– Каких?
– Тех, которые любят ломать вещи просто ради того, чтобы увидеть их разобранными на части.
Девяносто
На уроке английского мои одноклассники теряют головы от радости. Из мобильника одной девушки слышится бравурная музыка, один парень отплясывает джигу в углу, все трещат без умолку – типичное сумасшествие в последний день занятий в школе, но оно меня не касается, поскольку через несколько недель я вернусь сюда в летнюю школу.
Над нашими головами оживает громкоговоритель:
– Внимание, двенадцатиклассники. – Директор Гардинер откашливается. – Пожалуйста, явитесь в зал ровно в два часа. Там состоится генеральная репетиция завтрашней выпускной церемонии.
Эван смотрит на меня так, словно думает о том же, о чем и я, – я должен был окончить школу вместе с ними.
Но я не завидую, и сердце у меня не болит. Мне это не суждено.
Все еще май, но солнце уже припекает, так что мы с Николаем превратились в жаворонков и приходим в парк задолго до того, как начинается жара. Мы бегаем уже целых два часа, и он начинает выдыхаться. Смотрю на телефоне, какая сейчас температура воздуха, – очень жарко.
– Пошли отсюда, – говорю я.
– Ага, – соглашается Ники. – Пошли отсюда.
Мы подходим к детской площадке, и тут возгласы играющих детей заглушает музыка, похожая на карнавальную. Минутой позже в край тротуара утыкается тележка с мороженым, и Ники обращает на меня взгляд диснеевского персонажа:
– Можно мне?
– Конечно.
Я никогда не говорю ему «нет». Если он хочет играть в парке целый час, мы будем играть там два часа. «Почитай мне сказку». А как насчет трех сказок? Чего бы он ни хотел, я удваиваю это, утраиваю.
Окошки тележки слишком высоко от земли, поэтому я приподнимаю его и даю возможность рассмотреть картинки на стекле. Он просит голову Микки Мауса на палочке.
Я покупаю мороженое, помогаю распечатать его, и не успеваем мы пройти квартал, как его мордашка оказывается перемазанной. Позади нас все еще играет какая-то старая музыка. Мне она кажется очень гадкой. Если подумать, то вообще все грузовички с мороженым – порядочная гадость. Интересно, сложно ли купить такой, чтобы приваживать маленьких детей? Тот усатый продавец был дружелюбен, может, даже слишком дружелюбен.
– Никогда не разговаривай с этим человеком, если меня нет рядом, – говорю я так строго, что лицо Николая, заглатывающего шоколадное ухо Микки, становится встревоженным. – Не разговаривай с любыми незнакомыми людьми.
– Да, я знаю.
– Знаешь?
– Да, знаю. Мы не разговариваем с незнакомыми людьми.
– Хорошо. – И через некоторое время жалуюсь: – Ужасно жарко.
– Ага! Ужасно, ужасно жарко!
Я хихикаю. Ники повторяет все, что говорю я, только делает он это гораздо воодушевленнее.
– Сайерс? – Он уже намного лучше выговаривает р. – Может, пойдем поплаваем?
– Давай. У меня есть бассейн. Надо только спросить разрешения у твоей мамы.
Он в удивлении таращится на меня, а затем пускается бежать с мороженым в руке. Взлетает на крыльцо и врывается в дом, я отстаю от него всего на несколько шагов. Миссис Валлес сидит на диване, обитом тканью с рисунком тюльпанов, с несколько озадаченной улыбкой.
– Ты не обязан вести его к себе плавать, – говорит она.
– Все нормально. Я не возражаю.
Ники вбегает в гостиную в красных плавках и нарукавниках.
– А у тебя есть в бассейне вот такая горка? – Он показывает рукой, какой изгиб должен быть у горки.
– Нет, чего нет, того нет.
– Хм-м. – Он словно приглаживает длинную, невидимую бороду. – Тогда нам лучше пойти в мой бассейн.
Я смеюсь:
– Как скажешь.
Миссис Валлес подвозит нас к бассейну на автомобиле, сказав, что он слишком далеко, чтобы идти к нему пешком в такую жару. Когда мы подъезжаем ко входу в него, я замечаю счастливую улыбку у нее на лице.
– Позвоните, когда соберетесь домой.
Кладу свой мобильник в рюкзак Николая с черепашкой-ниндзя.
– Позвоним.
И Ники эхом:
– Позвоним.
У городского бассейна дети сломя голову носятся туда-сюда, а взрослые гоняются за ними или отдыхают в шезлонгах. В небольшой закусочной под соломенной крышей продают хот-доги, начос, фруктовые напитки и газировку, в воздухе висит сладкий запах кокосового масла для загара. Сверкающий бассейн обсажен пальмами, между которыми возвышаются семифутовые изображения фламинго. Я никогда раньше здесь не был, но у меня почему-то возникает ощущение дежавю.
– Пошли! – Николай берет меня за руку, и мы прыгаем в воду.
– А, холодная, – говорю я.
– УЖАСНО ХОЛОДНАЯ!
Но мы быстро привыкаем и весело плещемся практически плечом к плечу с другими посетителями, и Ники визжит от смеха. Но потом притихает и со страхом и даже с завистью смотрит на длинную очередь детей, тянущуюся к вышке для прыжков.
– Хочешь прыгнуть? – спрашиваю я.
Он мотает головой, но спустя несколько секунд говорит:
– А ты будешь на меня смотреть?
– Конечно.
– Тогда… ладно.
Он выбирается из воды и бежит пристраиваться к очереди. Я подплываю ближе к вышке и машу ему. Он, улыбаясь, машет мне в ответ.
После того как прыгнули примерно десять ребятишек, приходит его очередь.
Он на цыпочках подходит к доске для прыжков и просто стоит на ней. Его руки, оттопыренные нарукавниками, и мокрые, торчащие во все стороны волосы заставляют вспомнить об испуганном утенке.
– У тебя получится! – кричу я ему.
– Твой братишка? – спрашивает женщина, держащая девочку с мокрыми хвостиками.
Я киваю, не зная, как объяснить, кем приходится мне Ники.
Он почти доходит до трамплина, но потом отступает, нервно заламывая руки – и я вспоминаю, что Пенни рассказывала мне, как Николай пытался набраться храбрости и прыгнуть с трамплина. Он ужасно хотел это сделать, но боялся.
Это тот же самый бассейн?
Я смотрю на пальмы и нарисованных фламинго.
Да.
Меня выдергивает из моих мыслей возглас женщины рядом:
– Давай, Ники! У тебя получится! – А потом она обращается к своей дочке: – Ты можешь подбодрить Ники? Видишь его? Видишь, какой он смелый?
Спустя какое-то мгновение еще одна женщина кричит:
– У тебя получится!
И скоро все в бассейне хлопают в ладоши и скандируют:
– Давай, Ники, давай! Давай, Ники, давай!
Ошарашенный Николай смотрит на взирающую на него толпу.
Кто-то добродушно смеется над забавным выражением его лица, и все продолжают подбадривать его.
Николай подходит к краю доски, сгибает колени – и прыгает.
Время – вещь непростая.
Слишком ли долго он находится под водой? Или проходит всего несколько секунд, прежде чем он выныривает на поверхность с недоуменной улыбкой на мордашке. Весь бассейн аплодирует ему, а он отфыркивается и плывет ко мне и обнимает меня за шею мокрыми ручонками.
Внезапно включается мой Внутренний Наблюдатель и отмечает, что всего несколько месяцев тому назад мне было не под силу общаться с Николаем. Я думал, мне нечего ему предложить, нечего дать. Скудный запас накопленной энергии приходилось приберегать на какой-нибудь сложный, непредвиденный случай. Я не осознавал этого, но часть меня поверила в то, что забота о ком-то способна меня опустошить. Но как говорится в одной из загадок Николая: что у тебя постоянно прибывает, если ты все больше это отдаешь?
Любовь. Она делает тебя больше, а Пенни была права: мы обязаны становиться больше.
– Сайерс? – слышу я голос Николая. – Ты видел?
– Да, видел.
– Я сделал это.
И я целую его в пахнущую хлоркой макушку:
– Ты сделал это.
Девяносто один
Эван нашел работу через два дня после начала каникул, но, если он не работает, а я не с Николаем, мы проводим с ним время в «Харвест хаус» – кафе с неоштукатуренными кирпичными стенами и скрипучими деревянными полами. Эвану нравится это кафе, потому что в нем много укромных уголков, где можно спокойно читать, а мне – потому что никто из школы здесь не бывает.
Сегодня Эван устал от работы, а я – от солнца, и потому сначала мы пьем фруктовый чай и только потом начинаем общаться.
– Что ты будешь делать в свой день рождения? – спрашивает он, порядком удивляя меня. Я всего раз мельком упомянул о своем скором дне рождения.
– Не знаю… – Я получаю часть наследства, и мама говорит, мне следует купить себе что-нибудь хорошее, но я не знаю, чего хочу. – Дни рождения не так уж и важны.
Эван корчит такую гримасу, будто я сказал нечто действительно ужасное.
– Кто говорит, что они не важны?
Калеб, это он сказал мне так.
Я молчу, и Эван утверждает:
– Ну, все-таки они важны. А восемнадцать лет – большое событие.
Восемнадцать.
Иногда мне кажется, что семнадцати мне никогда и не было, и я не понимаю толком, на какой возраст я себя ощущаю.
Лежащий на столе мобильник Эвана оживает. Он открывает его, а затем улыбается так широко, что становятся видны оба ряда белоснежных зубов.
– Хорошие новости? – спрашиваю я.
– Хочешь поужинать у меня дома?
По дороге Эван объясняет, что ему пришлось поговорить с родителями начистоту.
– Странно так близко дружить с кем-то и при этом все время врать о том, куда идешь.
– Они рассердились?
– Да, – морщится он. – Но, думаю, готовы смириться.
– Они правда сказали, что я могу прийти к вам?
– Это была их идея.