«Не перепутал бы», – мелькнуло у нее в голове.
Вдоль широкой пустынной дороги росли крупные заснеженные тополя и тянулись низкие дома, похожие на бараки. Заканчивалась улица серым бетонным забором с колючей проволокой.
– Ну и окрестности! Пейзажик! – присвистнул Гриша, впечатленный увиденным.
– Можно снимать фильмы ужасов без декораций. Где тут ее дом?
– Думаю, что второй барак по счету – как раз номер два. Знаешь, Яна, я очень рад, что поехал с тобой. Не нравится мне этот райончик.
– Больше тебе скажу: я сама рада, что мы вместе. Какой-никакой мужчина рядом.
– Что значит «какой-никакой»?! – возмутился Гриша.
– Не нравятся мне твои обмороки. Доведут они тебя или того, кто будет с тобой рядом, до гробовой доски.
– Честное слово, Яна, если бы я знал, отчего они, я бы помог себе сам. Я бы согласился на любую операцию. Ты думаешь, мне это жить не мешает? Да если хочешь знать, у меня и личной жизни нет из-за этого. Я же боюсь завязать серьезные отношения с девушкой из-за того, что в самый ответственный момент могу потерять сознание. Напугаю ее или… Что она обо мне подумает?
Сердце Яны сжалось: Григорий сказал все это очень искренне и трогательно.
– Если бы она любила тебя, то поняла бы и пожалела, – отвела Яна свои большие голубые глаза. – Пойдем к Анне. Да, если бы я здесь жила, то, даже если бы мне ничего не угрожало, я все равно бы ужасно боялась.
Гриша засмеялся:
– Пойдем. Яна, а не знаешь, где бы мне такую понятливую найти, как ты?
– Неверная постановка вопроса. Таких, как я, больше нет.
– Вот я этого и боюсь.
– Чего бояться?
– На тебя впечатление не произвожу, а других таких нет.
– Ладно, не будем об этом. – Яна подпихнула его в спину, и они захрустели по снегу к темному второму бараку. – Ужас! Ощущение такое, что здесь никто не живет… Хотя нет, смотри! В некоторых окнах слегка пробивается свет. Даже не предполагала, что в Москве может оставаться такое жуткое жилье. Словно годы войны, – бубнила Яна, поскальзываясь и чуть ни падая, но Гриша поддерживал ее.
Войдя в затхлый, если не сказать, вонючий подъезд с замусоренной аварийной лестницей, отвалившимися кусками штукатурки, облупленной краской и вывернутыми лампочками, они поднялись на второй этаж. Дребезжащий, противный звонок полностью подходил к общему интерьеру. Здесь господствовали хаос, старость и хлам.
– Странно, что не бегают крысы и не лежат трупы, что, кстати, по твоей части. Тут бы и определил причину их смерти.
– А и определять бы не пришлось, наверняка от наркомании, – поморщился Гриша. – Посмотри, кругом в углах лежат использованные шприцы.
– Не наколоться бы.
– А дверь-то никто не открывает. Но свет горел. – Гриша подергал дверь, та оказалась заперта. – Да и с учетом того, что человек за ней просил помощи…
– Ну, не будем же мы выламывать дверь?
– Кто там? – почти шепотом спросили за дверью.
– Анна?! – обрадовалась Яна. – Я знакомая вашей мамы, вы ей звонили, а у меня был ее телефон…
– Да, конечно! Я открываю!
В замке провернулся ключ, и дверь распахнулась.
Яна почему-то так и предполагала, что на пороге они увидят существо, которое способно вызвать только жалость.
Маленькая, худенькая, с трогательно торчащей шеей из ворота трикотажной растянутой кофты. Жиденькие светлые волосы собраны в пучок на затылке, в больших глазах застыл немой ужас.
– Проходите скорее!.. Как я рада!.. А я не верила, что вы приедете!.. – сбивчиво произнесла девушка, что выдавало крайнюю степень ее нервного возбуждения. – А… – посмотрела она на Гришу.
– Меня зовут Яна, а это Григорий – врач из той больницы, где сейчас лежит ваша мама, – пояснила Яна и добавила, немного подумав: – Да и я, собственно, тоже врач из той больницы.
– Проходите, гости дорогие. Ой, у меня и тапок-то нет, гостей не бывает.
– Да ничего страшного, – попыталась остановить ее суету Яна.
– Проходите просто так! Не надо снимать обувь, а вот верхнюю одежду можете кинуть прямо поверх тумбочки в коридоре. Извините, вешалки нет. Все прибить некому, мужчин у нас не бывает… – покраснела Анна.
Яну тронула чистота в квартире, хотя ремонт здесь просился уже давно. А еще бросались в глаза тканевые дорожки, какие раньше стелились в деревенских избах. Наверное, они призваны прикрыть несовершенство пола и заменить пышные ковры, которые этой семье явно не по карману. Мебель была старой, мрачноватой и очень простой.
Анна пригласила гостей присаживаться за большой круглый стол под кружевной скатертью ручной работы и спросила:
– Как там моя мама? Я места себе не нахожу…
– Да мы толком не знаем, но вроде все хорошо.
– Вы же врачи из той больницы? – удивилась неопределенности ответа Аня.
– Мы – врачи! Но врачи-то тоже разные бывают. Я – стоматолог. А Гриша… он… патологоанатом. – И, увидев, что девушка приложила руку к сердцу, Яна поспешила ее успокоить: – Не волнуйся, Анна! Он не имеет отношения к твоей маме. То есть он оказал ей помощь, но это вышло случайно… Это долго объяснять…
– Да, уж лучше не объясняй, – прервал ее Григорий. – Вы нам лучше расскажите, что вас напугало и что вас тревожит.
– Чай? Кофе? – спросила Анна.
– Кофе, – ответила Яна за обоих.
– Ой! Извините… У нас отродясь кофе-то нет.
– Значит, чай, – быстро переключилась Цветкова.
– Я мигом! – бросилась из комнаты Анна, и только сейчас Яна заметила, что она немного прихрамывает.
Гриша сидел за столом, закинув ногу на ногу, и хмуро смотрел на огромную щель в стене, которая, казалось, может обвалиться в любую минуту.
– Странно все это… Мы толком не знаем женщину, что ты привезла к нам в больницу, и вот мы уже здесь… У ее дочери, которую тоже не знаем.
– Так надо знакомиться. Все люди до поры до времени не знают друг друга!
Тут раздался телефонный звонок, причем такой же дребезжащий и противный, и сначала Яна решила, что кто-то еще пришел к Ане в гости. Но тут они с Григорием увидели телефонный аппарат. Модель его была настолько старой, что она, видимо, осталась в эксплуатации только в этой квартире, – с дисковым набором цифр и трубкой в форме гири.
– Круто! – оценил антиквариат Гриша и, не дождавшись появления хозяйки, взял трубку сам: уж больно неприятным был звук. – Алло? Алло? Слушаю вас. Странно… но никто ничего не сказал, – положил на место трубку Гриша.
– Может, связь плохая?
– Да нет… Ни треска, ни посторонних звуков… И сложилось впечатление, что я прямо-таки слышал горячее дыхание на том конце связи.
– Значит, не ожидали услышать мужской голос, растерялись… Хотели поговорить с Анной, какой-нибудь тайный поклонник…
– У меня нет поклонников, ни тайных, ни явных. – Девушка вошла в комнату с подносом такой же круглой формы, как и стол. – А что?
– Кто-то звонил, – пояснил Григорий.
– И молчал?! – Анна чуть ни уронила чашки и заварочный чайничек.
– Да.
– Я с ума схожу из-за этих звонков! Кто-то методично звонит нам на протяжении нескольких дней в любое время суток и дышит в трубку.
– И это вас пугает?
– А ты считаешь, что это не может пугать? – заступилась за растерявшуюся девушку Яна. – Тебе, мужику, легко говорить!
– Знаете, когда мама дома, то еще не так жутко. Да и телефон я тогда отключаю. А сейчас не могла. Сотовый у нас один, и он с мамой, потому что она одна выходит из дома. Я – инвалид и в основном пребываю здесь. И как я могу выключить телефон, если я волнуюсь за маму, а она может тоже позвонить мне? – Анна, разливая чай, с трудом попадала в чашки – так у нее дрожали руки.
– И как давно звонят? – осведомился Григорий.
– С неделю.
– И вы ничего не предпринимали, кроме выключения телефона? – Яна напряглась, словно гончая, взявшая след.
– Ничего, – смутилась девушка. – А что мы могли? Идти в полицию? С чем? Я все думала, что это пройдет, что кто-то пошутит и перестанет.
– Сколько вам лет, Анна? – не слишком тактично поинтересовалась Цветкова.
– Двадцать четыре. – Яна бросила несчастный взгляд почему-то на Гришу. – Я знаю, что вы хотите сказать… Что мне не пятнадцать, и я уже взрослая девушка, и нельзя быть такой наивной и бестолковой… В этом всецело моя вина, и я полностью с вами согласна. Я родилась с редкой и тяжелой болезнью, связанной с серьезным нарушением минерального обмена.
– «Хрустальный ребенок»? – скользнул по ней взглядом Гриша.
– Точно! Да, для меня малейший удар, падение и даже крепкое рукопожатие может закончиться тяжелейшим переломом, после которого я и встать-то не смогу, если это будет шея или позвоночник.
– Хромаете из-за этого?
– Да. Мама говорит, что в детстве я получила сложнейший перелом бедра, что такое бывает только в старческом возрасте. С тех пор я хромаю, хотя говорили, что и ходить не смогу. Так я и осталась жить дома. Мне нельзя было ходить в садик и школу, мне нельзя было играть и общаться с другими детьми – для меня это смертельно опасно. Я окончила школу экстерном, получила два высших образования заочно… Наверное, еще буду учиться, это единственное, что я могу, единственное, что мне интересно, единственное, что мне остается… Поэтому вы не думайте, что я совсем того… дурочка. Но вот что касается реальной жизни, приспособленности к ней, в этом я – ноль. Вы правы. Я ничего не знаю и не готова к реальности.
– А мы ни в чем тебя и не обвиняем! – сразу же сказала Яна. – Если ты из-за своей болезни не общаешься с людьми, не выходишь в свет, в этом твоей вины нет.
– А сколько у тебя было переломов? – поинтересовался Гриша.
– Мама говорила, что около пятнадцати. Я очень берегусь.
Яна вдруг поняла, что расстеленные по всей квартире ковровые дорожки – это неспроста, и круглый стол без углов – тоже.
– А просто так звонить и хулиганить никто не может? – спросила она.
– У нас очень ограничен круг знакомых, и все они – приличные люди без психических отклонений. Я уже всякое думала: что объявился маньяк и ему хочется инвалида, что… Самые страшные мысли лезут в голову.