Трудно сказать, насколько исторический жанр удался автору, но в этой части книги мы попытались привлечь новый материал об истории национальной политики СССР и постсоветской России. Эти новые исследования указывают на более сложный, чем казалось ранее, характер перемен в советской и постсоветской политике федерализации и в государственных стратегиях по отношению к меньшинствам; по-новому в нынешней работе оценивается и политика послевоенного государственного антисемитизма (1948–1953), а также особенности этнонациональной политики периодов Хрущева, Брежнева, Ельцина и Путина. Все это привело нас к мысли о том, что «этнополитический маятник» — это не столько исследовательская модель, сколько метафора, обозначающая периоды значительных колебаний в национальной политике и, шире, в этнополитических процессах, природа которых еще требует уточнения. Поэтому одна из основных научных задач данной работы как раз и состоит в том, чтобы проанализировать конкретные и изменяющиеся механизмы таких колебаний в истории СССР и постсоветской России, прежде всего по отношению к центральному для составных государств вопросу — вопросу о поддержании или разрушении (как осмысленном, так и неосмысленном, «нечаянном») целостности государства, а также об отношении к государственной политике поддержки меньшинств и к федерализму. Недостаточная информативность объяснений этой специфики на основе политологических обобщений привела нас к идее соединения политологического анализа с историческим анализом конкретных событий.
Проблема управления этнополитическими процессами в той или иной форме затрагивается во всех трех частях монографии, но третья часть сфокусирована на обобщении особого направления в исследованиях автора, связанного с анализом эволюции моделей управления межэтническими и межконфессиональными отношениями[33]. Особое внимание в этом разделе уделено современной проблематике государственного управления. Анализ основных документов государственного управления в сфере этнополитики, прежде всего «Стратегии государственной национальной политики до 2025 года», показывает, что усилия по укреплению властной вертикали неорганично сочетаются с задачами формирования гражданских горизонтальных отношений. Идея становления политической нации (российской нации) пока плохо соотносится с ее сугубо этническими трактовками, традиционными для России, которые явно преобладают даже в новейших документах государственного стратегического планирования. Неорганично соединены в Стратегии три принципиально разных теоретических принципа. Гражданский принцип, предполагающий «упрочение общероссийского гражданского самосознания», равноположен принципу мультикультурализма, т. е. принципу «сохранения и развития этнокультурного многообразия народов России». Оба они соседствуют с цивилизационными схемами, представленными концепцией «особой роли» русского народа в создании Российского государства, идеями «единого культурного (цивилизационного) кода» и особой духовности. При сравнении двух документов — Концепции государственной национальной политики 1996 года и Стратегии 2012 года — видно сужение предметного поля национальной политики. Вопрос о федерализме, ключевой для «национальной политики» 1990‐х годов, существенно меньше представлен в новой Стратегии.
Основной пафос раздела «Управление» в данной книге состоит в демонстрации несоответствия между сложившимися к началу XXI века этнополитическими тенденциями в России (они все больше напоминают тенденции, характерные для стран «глобального Севера») и сохранением во многом советских черт этнонациональной политики. Большая же часть раздела посвящена анализу возможности применения в России новой для нашей страны модели управления культурным разнообразием («интеркультурализма»), опорой для которой могут стать существующие, но малоизученные механизмы самоорганизации территориальных сообществ, прежде всего городских.
С середины XX века содержание и динамика современных этнополитических процессов чаще всего рассматривались в политологии в рамках теории модернизации и вытекающей из нее концепции политического транзита. На основе теории модернизации развивались исследования проблемы nation building («строительства нации» или «национального строительства»), понимаемые прежде всего как процесс совершенствования взаимоотношений государства и общества, развития горизонтальных связей между этническими общностями и формирования у них определенных форм ценностного единства в рамках одной полиэтнической страны.
Именно в понятийном аппарате модернистских концепций национальной политики особое внимание придается различению понятий «этничность» и «нация». Первое из них рассматривается как продукт социально-культурной эволюции этнических общностей, главным образом развития отношений, связанных с формированием и осознанием социальной границы между «мы» и «они»[34]. Подобный подход отразил Томас Х. Эриксен в своем определении: «Этничность — аспект социального взаимодействия между людьми, считающими себя культурно отличными от других групп»[35]. Еще большее внимание модернизм уделял исследованию наций и национализма. В таких теориях нация рассматривается как результат исторической эволюции социально-политических отношений между обществом и государством, как продукт исторической эволюции организации социума: от имперского типа — к национальному. При этом мы рассматриваем и альтернативные подходы, оспаривающие целесообразность использования дихотомии «империя — нация», оставаясь в рамках модернистского подхода к осмыслению нации.
1970–1980‐е годы стали временем критики модернистского подхода, по крайней мере той его версии, которая предполагала последовательно-линейное, исключительно «прогрессивное» развитие. В эти годы были выявлены существенные ограничения такого взгляда на развитие общества, в том числе применительно к этническим процессам. Во-первых, такие процессы подвержены волновым колебаниям (флуктуациям), и вся мировая история представляет собой череду разделительных и объединительных тенденций, сменяющих друг друга во взаимоотношениях разных племен, народов, языковых групп и религий. Во-вторых, наряду с универсальностью (основным предметом модернистских концепций) в этничности сохраняются некоторые устойчивые культурные особенности этносов. Этнические языки сохранялись веками, а самоназвания народов (этнонимы) прослеживаются иногда на протяжении тысячелетий. Исторически устойчивыми могли быть и специфические термины, обозначающие этнически «чужих» или людей своей национальности, но воспитанных в иной этнической культуре. Таковы, например, термины «гой» у евреев и «гаджо» — у цыган. Многие десятилетия могут удерживаться этнические стереотипы, при этом стандартные описания своего народа обычно позитивные, а стереотипные описания, образы других народов чаще бывают негативными, граничащими с фобиями[36].
С давних времен эволюционному, модернистскому подходу в этнологии, акцентирующему внимание на общих закономерностях развития культуры, противостоит антропогеографический, локально-цивилизационный подход, подчеркивающий своеобразие и разнообразие локальных культур и цивилизаций, — это концепции Фридриха Ратцеля, Николая Данилевского, Освальда Шпенглера, Арнольда Тойнби, Клода Леви-Стросса и др. Впрочем, в конце 1990‐х — начале 2000‐х годов проявились попытки объединить оба подхода.
Одна из наиболее плодотворных попыток синтеза принадлежит выдающемуся израильскому философу Шмуэлю Эйзенштадту, обосновавшему идею объединения двух подходов в своей теоретической концепции множественной современности (multiple modernities)[37]. В этом отношении также заслуживает внимания и концепция неомодернизма, сложившаяся на рубеже XX–XXI веков в философии и социологии. Наиболее последовательно и убедительно она изложена в трудах Ральфа Дарендорфа, Эдварда Тирикьяна, Петра Штомпки и др.[38] Эта концепция признает многообразие форм культуры и допускает некоторые различия траекторий культурной и политической трансформации, что позволяет выйти за рамки сугубо эволюционных, однолинейных подходов к модернизации. Неомодернизм дает возможность объединить универсалистский взгляд на этнополитическое развитие с идеями локальных особенностей этнических и национальных культур.
С теорией неомодернизма хорошо согласуются и синтетическая концепция нации Э. Смита, а также плюралистическая концепция этничности, которой придерживается автор данной книги.
Итак, ниже будет высказана авторская позиция о роли этнических и национальных факторов в политическом развитии России, с опорой на методологию синтетического (плюралистического, полипарадигмального) подхода к изучению этнических и национальных процессов.
Применительно к данной работе суть плюралистического подхода, пронизывающего все три части книги (теоретическую, историческую и прикладную), выражается в попытке выявить взаимодополнительность в концептуальных парадигмах, рождавшихся в ходе научной и идейной конкуренции и изначально считавшихся взаимоисключающими. Речь идет о взаимодополнительности стадиально-эволюционного и локально-географического подходов, идеи прогресса и ценности традиций, конструктивистской и примордиалистской парадигм в исследованиях этничности и наций. Наконец, в монографии уделяется внимание не столько различиям между элитарными идеями и массовыми стереотипами, сколько взаимосвязи между ними.
Проверка гипотезы о продуктивности плюралистического подхода является важнейшей научной задачей настоящей работы. Такая верификация предполагает два вида сравнительного анализа этнополитических процессов: