[488]. Однако и это заявление не погасило желание республик выторговывать себе новые льготы во взаимоотношениях с федеральным центром.
В то время в Татарстане и Чечне (Ичкерии) демонстративно отказывались от участия во всех общероссийских политических процессах — в частности, там не допустили проведения выборов 1993 года в Госдуму и Совет Федерации, а также референдума о принятии Конституции РФ. Не только непризнанная Ичкерия, но и Татария, Башкирия и Якутия к лету 1993 года прекратили выплату федеральных налогов. В это время проявилась реальная опасность, что примеру неплательщиков последуют другие регионы. Во многих республиках обострилась проблема набора новобранцев в армию и осуществления прочих общефедеральных обязательств. Конфликт в высшем эшелоне вел к «расползанию двоевластия» уже внутри регионов, к усилению противостояния между представительной и исполнительной властью на всех уровнях, вплоть до отдельных поселений. Оценивая последствия двоевластия и его влияние на взаимоотношения федерального центра и республик, я писал сразу же после подписания договора с Татарстаном:
К осени 1993 г. Россия стояла на пороге полного коллапса власти. Можно по-разному оценивать трагические события октября 1993 г., но справедливости ради нужно признать, что конец двоевластия положил начало восстановлению управляемости государством[489].
С конца ноября 1993 года, после нескольких месяцев застоя, возобновились переговоры с Татарстаном о заключении двустороннего договора и стали продвигаться очень быстро. Фактически за два месяца были сформулированы и согласованы основные положения договора, подписанного 15 февраля 1994 года.
Объективно договор нужен был не только московскому Кремлю, но и казанскому. В период общероссийского «кризиса двоевластия» президент Татарстана терял популярность, а татарские радикальные националисты набирали очки. После заключения Договора рейтинг Шаймиева поднялся, а радикалы проиграли, поэтому немедленно осудили документ как «капитуляцию перед имперским центром». Лидер радикалов Фаузия Байрамова заявила: «Мы потерпели поражение, и с заключением 15 февраля договора в Москве республика отброшена в 1989 год»[490]. Между тем договор закрепил за Татарстаном
право распоряжаться землей и ресурсами, создавать свою систему госорганов, формировать бюджет, иметь свое гражданство и участвовать в международных отношениях[491].
И все же главным в этом договоре для татарстанцев была его политико-символическая составляющая — историк Айрат Файзрахманов отмечает, что
договор — это еще и символический капитал республики, это часть ее статуса, имиджа и репутации; при этом федеральный центр посредством именно договора признает «исторические, культурные, экономические, экологические и иные особенности Республики Татарстан»[492].
И для федеральной власти, сохранявшей и после подписания Договора немалые рычаги воздействия на республику, этот документ был важен прежде всего в его психологическом, политико-символическом смысле, который позволял создать в российском обществе ощущение стабильности, представления о том, что основные этнополитические конфликты остались позади. После преодоления двоевластия эта тенденция заметно проявлялась в общественных настроениях, и Договор ее укрепил. Об этом свидетельствуют материалы мониторинговых исследований Института социологии РАН (табл. 1).
Таблица 1. «Как вы считаете, насколько вероятны в ближайшие месяцы вооруженные конфликты в России?» (По материалам мониторинга ИС РАН)[493]
Двоевластие и связанный с ним политический кризис сильно затрудняли переговоры с непризнанной Чеченской Республикой (Ичкерией). Это было отмечено ранее на примере противоречивой политики двух ветвей власти по отношению к ситуации в республике в 1991 году. Такая противоречивость проявилась и позднее, в процессе попыток налаживания переговоров между федеральной властью России и Чеченской Республикой. Например, в 1992 году главным переговорщиком со стороны федеральной власти России был вице-президент Александр Руцкой, который к лету 1993‐го стал одним из лидеров оппозиции Ельцину. Мог ли он как оппозиционер выражать на переговорах общую позицию России? Еще важнее, что в Ичкерии был свой «кризис двоевластия», который непосредственно влиял на переговоры с Кремлем.
Впервые «татарстанская модель» взаимоотношений Чечни с Кремлем обсуждалась в Москве 22 сентября 1992 года на встрече с вице-президентом РФ А. Руцким делегации Ичкерии в составе «госсекретаря» Чеченской Республики Асламбека Акбулатова и председателя комитета по иностранным делам парламента Ичкерии Юсупа Сосламбекова. Д. Дудаев, формируя свою делегацию, самим ее составом хотел подчеркнуть связь обоих членов с ведомством иностранных дел, а не с внутрироссийской проблематикой. И официальной темой переговоров на этой встрече была демонстративно международная — об открытии представительств самопровозглашенной республики в Москве и представительства правительства Российской Федерации в Грозном. Жесткая идейная установка чеченской делегации отстаивать независимость Ичкерии от России исключала возможность принятия ею в то время компромиссного татарстанского варианта взаимоотношений между республикой и федеральной властью. Вместе с тем эта встреча имела некоторые положительные результаты для дальнейшего переговорного процесса, поскольку оба члена чеченской делегации в дальнейшем продолжали интересоваться переговорами с Москвой. Акбулатов в 1993–1994 годах возглавлял правительственную комиссию по подготовке проекта договора между Российской Федерацией и Чеченской Республикой[494]. Сосламбеков, как влиятельная политическая фигура, один из лидеров чеченской революции и заместитель Дудаева по партии (зампредседателя Исполкома ОКЧН), стал одним из инициаторов переговорного процесса со стороны парламента непризнанной Ичкерии[495].
Переговоры, хоть и неофициальные, велись и на уровне глав правительств России и Чеченской Республики. В конце 1992 года, в период обострения осетино-ингушского конфликта, и. о. премьер-министра РФ Е. Гайдар встретился с вице-премьером ЧР Мамодаевым и договорился с ним о разводе войск России и Чечни, а также наметил подходы к нормализации отношений между Москвой и Грозным[496]. Однако наибольшее продвижение к некоторому взаимопониманию проявилось в переговорах с чеченским парламентом. В январе 1993 года в Грозном по приглашению парламента ЧР побывала делегация России во главе с председателем Совета национальностей Абдулатиповым и вице-премьером Шахраем. Тогда удалось даже подписать протокол о подготовке договора между РФ и ЧР «О разграничении и взаимном делегировании полномочий»[497]. Однако достигавшаяся в 1992 и 1993 годах разрядка всякий раз оказывалась сорванной из‐за жесткого противодействия Дудаева: сначала Мамодаев был обвинен в предательстве, а затем, соответственно, и лидеры парламента.
Не раз и не два Дудаев заявлял впоследствии, что «никакие политические договоренности с Россией невозможны» на принципах федерализма и он, как президент, «не допустит» подписания договора, в котором ЧР рассматривается как часть, субъект Российской Федерации. Ичкерия, в отличие от Татарстана, «полностью независимое государство, субъект международного права». Даже вариант ассоциированного членства в Федерации не принимался. Непримиримую позицию чеченского президента объяснить нетрудно: она давала ему возможность не только самому сохранить выигрышный облик «непреклонного борца за свободу», но и поддерживать в чеченском обществе наэлектризованную атмосферу «осадного положения», в которой любая оппозиционность легко преподносится как предательство народных интересов и становится крайне уязвимой во внутриполитической борьбе за власть.
Обвинение лидеров парламента и всей оппозиции в «пророссийском заговоре» и «национальном предательстве» позволило Дудаеву без видимого ущерба для своей харизмы разогнать в мае — июне 1993 года уже новый, избранный одновременно с ним парламент, а также Конституционный суд, попытавшиеся было провести референдум об устройстве власти в ЧР, запретить все оппозиционные партии и их издания, наконец, расстрелять многотысячный митинг протеста в центре Грозного[498]. В тайной дипломатии все козыри были на руках у Дудаева, а решиться на открытый диалог с ним по вопросу статуса Чечни российский президент позволить себе не мог, по крайней мере до октября 1993 года, поскольку хасбулатовский Верховный Совет, подкарауливавший каждую промашку президента, не упустил бы случая интерпретировать попытку «замирения» с независимой Чечней как основание для импичмента.
После событий октября 1993 года Ельцин мог чувствовать себя уже более свободным в выборе тактики в отношениях с регионами, что, собственно, и нашло свое выражение в заключении российско-татарстанского договора, проект которого ранее уже получил в ВС отрицательные отзывы и в случае его обсуждения был бы непременно провален. Новый парламент (Дума), упустив возможность ограничить действия президента с Татарстаном, постарался компенсировать это упущение в марте 1994 года, надежно блокируя любые поползновения решить чеченский кризис посредством прямых переговоров с Дудаевым. Дума приняла постановление, в котором президенту и правительству рекомендуется, во-первых, проводить консультации по вопросу о будущих переговорах со всеми политическими силами ЧР (а не только с Дудаевым), а главное — настаивать на том, чтобы предварительным условием заключения предполагаемого российско-чеченского договора о разграничении полномочий явилось проведение в ЧР выборов в республиканские органы власти и в Федеральное собрание РФ. Последние условия уже совершенно явно исключали переговоры с Дудаевым, ибо он считал себя законным президентом независимого государства и не помышлял проводить выборы в органы власти «соседней» России.