Вопрос о причинах динамики негативных установок преобладающей части жителей той или иной страны или региона к каким-то отдельным этническим группам или регионально-культурным конгломератам этнических групп (типа «африканцы», «американцы», «кавказцы») является одним из основных в этнополитологии, и мы отводим ему особый раздел. В нем мы обобщаем результаты 30-летнего исследования, проводимого на материалах Левада-Центра (до 2003 года — ВЦИОМ), и в существенной мере опираемся как на опубликованные работы этого центра, так и на неопубликованные, первичные и архивные материалы, любезно предоставленные нам Левада-Центром.
Тридцать лет наблюдений автора за состоянием российского общественного мнения в отношении тех или иных этнических и регионально-культурных групп позволили выявить три важные тенденции.
Во-первых, как в 1990‐х, так и в 2000‐х годах психологическое отношение к разным этническим группам отражало ту или иную меру «социально-культурной дистанции», указывающую, что представители одних народов кажутся в данный исторический момент ближе и дружественнее россиянам и их можно назвать «своими», тогда как другие — психологически менее приемлемы, более далекие «чужие». Крайняя форма неприязни к чужим обычно характеризуется термином «враги». Умеренная степень отчужденности проявлялась к тем, кого называют «другими» (это и не друг, и не враг, а просто человек с иной культурой).
Во-вторых, конкретный состав этнических групп, которые были «чужими» в 1990‐х годах, заметно отличался от тех, кого можно было так назвать в 2000‐х. Впрочем, образ «чужого» менялся не только на протяжении десятилетий, но и за более короткие промежутки времени, в случае экстраординарных событий — например, вооруженных конфликтов.
В-третьих, одни и те же народы в одно и то же время могли казаться «своими» в одних сферах жизни, скажем в быту, и «врагами» — в других, например в международной политике.
В наших критических очерках мы фокусируем внимание прежде всего на дискуссионных вопросах. В данном разделе мы рассматриваем в качестве дискуссионных наиболее распространенные объяснения перемен в негативных этнических установках. Чаще всего такие объяснения сводятся к анализу социально-психологических факторов, относящихся к каждой отдельной общности. Обычно социологи фиксируют устойчивые стереотипы восприятия того или иного народа, расы или конфессиональной общности. Мы же считаем такой подход недостаточным и предлагаем дополнить социально-психологические оценки этнических стереотипов анализом связи между ними и изменениями этнополитической ситуации в России за исторически значительный период 1990–2020 годов. В такой постановке вопроса сами изменения этнических установок можно рассматривать как один из индикаторов перемен в политической сфере.
Далее, дискуссионным мы считаем отождествление любых проявлений этнического негативизма (интолерантности) с ксенофобией, а также не вполне корректные определения этого феномена.
Лев Гудков и Карина Пипия дают следующее его определение:
Ксенофобию в общем виде можно определить как проявление негативных установок по отношению к представителям различных этнонациональных или этноконфессиональных общностей (народов) или стран, а также к социальным группам, воспринимаемым как «чужие» в местном, принимающем или «большом» сообществе[579].
Эта дефиниция отражает наиболее распространенный среди социологов подход к изучению ксенофобии. На наш взгляд, в нем есть существенный недостаток: приведенное определение не учитывает происхождение и реальную специфику такого явления, как фобии. Этот термин пришел в социологию из психиатрии, в которой фобии рассматриваются как психические патологии, иррациональные и навязчивые страхи[580]. Даже при расширительной трактовке фобий в таких терминах, как «этнофобия», «мигрантофобия» и «ксенофобия», не рассматриваемых в научной традиции в качестве психических отклонений от нормы, все же сохраняются представления об этих явлениях как основанных на предрассудках (дорассудочных суждениях) и содержащих иррациональные компоненты — стереотипы индивидуального и массового сознания. И, на наш взгляд, полезно как в академических, так и в практических целях выделять степень иррациональности в происхождении и в конкретных проявлениях ксенофобии, отделяя такой негативизм от вполне рационального, не связанного с предубеждениями и фобиями неприятия, например, таких универсально неприемлемых явлений, как преступность, расизм, фашизм и др. К сожалению, имеющиеся в распоряжении социологов инструменты позволяют выделять лишь само наличие негативных установок (не толерантности), не измеряя в них меры иррациональности, т. е. собственно фобий.
Ксенофобия переводится с греческого как «страх к чужим». Как мы уже отмечали, фобии связаны с иррациональным слабо объяснимым дорассудочным страхом к другим. Однако в социальной жизни у необъяснимых массовых страхов (а чаще всего лишь неприязни) есть вполне понятные социальные и политические предпосылки, и в этом смысле сама по себе динамика этнически негативных настроений является индикатором важных стадиальных сдвигов в обществе. Горизонтальные оппозиции «свои» — «другие» — «чужие» — «враги» наиболее заметно проявлялись в канун и после распада империй, когда ломается присущая имперским режимам вертикально-иерархическая оппозиция верхов и низов. Так было после распада Британской, Французской или Османской империй, равно как и Советского Союза. В последнем случае инерция распада перекинулась уже на новые независимые государства, выделившиеся из империй, в том числе и на Россию.
В 1990‐х годах для определения того, какие этнические общности (точнее, стереотипные представления о них) рассматривались россиянами как «свои», «другие» или «чужие», нами использовался анализ ответов на вопрос социологического мониторинга ВЦИОМ (1990–1997): «Как вы в целом относитесь к людям следующих национальностей…?» Сумма ответов «с неприязнью, раздражением» и «со страхом, недоверием» позволяла определить иерархию негативных оценок россиян в отношении представителей разных национальностей[581].
По материалам исследований в 1990‐х годах мы выделили три группы национальностей по уровню негативного отношения к ним россиян.
«Чужие». Эту группу составили народы, по отношению к которым доля негативных оценок в 1990‐х годах не опускалась ниже 20 % от числа опрошенных. Крайний негативизм за все эти годы проявляется лишь к чеченцам и цыганам — это единственные группы, негативное отношение к которым демонстрировали более половины респондентов. При этом не нужно гадать о причинах того, почему в этот период наибольшая доля негативных установок проявлялась к чеченцам, точнее к их образу, возникшему в массовом сознании после событий, именуемых в прессе как «первая чеченская война». Наибольший размах негативных установок был зафиксирован социологами в 1995–1997 годах и был обусловлен прежде всего трагическими событиями военного времени и первых послевоенных лет. В те годы этнический негативизм к стереотипному образу чеченцев, сильно отягощенный этническими фобиями, охватывал свыше 60 % россиян.
К категории «чужих» с 1990‐х годов можно было отнести по заданным критериям и цыган. Отношение к ним стало ухудшаться в постсоветский период. Романтический образ цыган, вроде артистов театра «Ромэн» и героя фильма «Неуловимые мстители», уступил место новым образам эпохи становления рыночной экономики, и они были отталкивающими — это прежде всего образ наркоторговцев, безусловно сильно мифологизированный, но он был очень востребован в 1990‐х. Следующими по уровню негативного восприятия со стороны россиян были азербайджанцы, воспринимавшиеся в тот период главным образом как торговцы и владельцы рынков крупных городов России. Доля негативных оценок к ним в 1990‐х не опускалась ниже 30 %, а в 1997 году подскочила до 48 % от числа опрошенных. Однако негативизм к азербайджанцам, в отличие от чеченцев и цыган, уже в нулевые годы сильно угас, и эта общность практически перестала попадать в сферу внимания исследователей ксенофобии. Замыкали группу «чужих» в 1990‐х годах другие представители народов Южного Кавказа — армяне и грузины. Доля негативных оценок по отношению к ним не опускалась ниже 27 %, а в отдельные годы доходила до 45 % от числа опрошенных. В эту же группу входили и представители народов Средней Азии, негативные оценки которым давали 20–22 % опрошенных.
«Другие». Во вторую группу вошли этнические общности, по отношению к которым негативные оценки респондентов колебались в интервале от 20 до 15 %. Из народов бывшего СССР умеренный негативизм проявился к евреям и эстонцам: доля негативных оценок к этим группам колебалась по годам от 13 до 17 % и однажды, в 1997 году, по отношению к эстонцам подобралась к 20 %. Из народов Запада в эту группу включены американцы, доля негативных оценок по отношению к которым за этот период никогда не поднималась выше 18 %.
«Свои». Это этнически родственные для русских группы, например украинцы, негативные оценки по отношению к которым обозначают нижние (самые слабые) пороговые значения этнофобии, а также татары и башкиры — колебания негативных оценок от 12 до 15 %.
«Неизвестные» — это группы, с которыми подавляющее большинство россиян никогда не встречалось и оценивает их только на основе информации, почерпнутой из массмедиа. Сильных фобий к ним не возникает, а преобладает отказ от оценки: «Затрудняюсь ответить». Эти неизвестные явно не «свои», но и «чужими» их трудно назвать.