Сначала Лиле казалось, что молодежь будет коситься на нее — русскую эмигрантку, по возрасту равную их матерям. Она садилась в верхнем ряду, чтобы быть менее заметной, и стеснялась брать еду. Но резиденты легко приняли ее в свою среду, и она чувствовала себя с ними намного свободней, чем с эмигрантами в Бруклинском госпитале. Скоро она уже становилась с ними в очередь за кофе и бэйглом, шутила и смеялась так же, как они. Ребята относились к ней приветливо, иногда в шутку спрашивали:
— Вы приехали from Russia with love, «из России с любовью»?[100]
Они проявляли живой интерес к илизаровскому методу, интересовались уровнем хирургии в Советском Союзе.
Лиля рассказывала о сложностях, тяжести условий работы, но им, выросшим в богатой Америке, много казалось непонятным.
— Как Илизарову пришла в голову идея этого аппарата и как он разработал такой интересный метод операций?
— Он работал в сибирской глуши, оборудования было мало, он стал искать новые пути.
— А почему не было оборудования?
— Ну, это была бедная маленькая деревенская больница.
— Почему же он не перешел в большую больницу?
— Он не мог, его туда распределили после медицинского института.
— Как «распределили»?
— В России надо отработать несколько лет там, куда послало государство.
— Почему? Ведь врач — это независимый специалист.
— Да нет там независимых! Обучение бесплатное, и каждый должен работать там, куда пошлют.
Бесплатное обучение поражало их воображение.
— А вот мы все в больших долгах за обучение. Как это получилось, что в России обучение бесплатное?
— В России вся медицина бесплатная.
— Почему?
— Ну вы же знаете, наверное, что Советский Союз считается социалистической страной… А вот знаете еще, что изобретение Илизарова долго не хотели признать и всячески тормозили?
— Почему?
— Потому что он из провинции, у него были мощные завистники в Москве, от них все зависело.
— Почему он не мог основать свою фирму?
— Ну что вы! В России же нет частного предпринимательства…
— Почему? А вы тоже работали с ним в глуши?
— Нет, я училась у него позже, когда он переехал в небольшой город Курган[101].
— Там он стал богатым?
— Нет, в России богатых вообще нет. Врачи там все бедные.
— Почему? Ведь у него, наверное, уже была большая частная практика?
— Нет, в России частная практика запрещена.
— Почему?
Ну что им было отвечать? Отвыкнув от тех условий, она и сама уже не понимала, почему в этой стране все было вверх ногами.
Лиле нравилось наблюдать за работой Френкеля. Он отличался поразительной живостью ума и цепкостью памяти, был способен схватывать любую идею на лету. В возрасте за шестьдесят он помнил абсолютно все, о чем бы с ним ни заговорили. А какая энергия! Он начинал рабочий день в шесть утра, руководил конференциями, каждую неделю делал 3–4 тяжелых операции, два дня в неделю принимал в частном офисе по 10–15 больных. И ко всему этому — нагрузка президента госпиталя: заседания, прием сотрудников и посетителей, работа с деловыми бумагами и письмами. На него работали три секретарши, едва справляясь. А он всегда был бодр и постоянно шутил.
Лилю поражала его выносливость. Она с восторгом рассказывала Алеше:
— О таком шефе можно только мечтать: деловой, энергичный, умный, добрый и веселый. Он никогда ни на кого не сердится, не кричит, неизменно вежлив. А какая у него память! А энергия! Вчера мы с ним ушли из операционной в десять вечера. Я была без сил, приехала домой на такси, утром опоздала на конференцию. А когда пришла, он уже рассказывал резидентам какой-то веселый анекдот. И хоть бы хны — свеж, как огурчик! Трудно представить, откуда у него берется столько энергии…
У Алеши нашлось объяснение:
— Думаю, у твоего Френкеля есть характерная черта, особая американская выносливость — american stamina. В разных странах на людей, занимающих высокое положение, накладывается отпечаток общественной формации и традиций их страны. В Германии — во всем порядок, во Франции — легкость решений и исполнения, в Англии — Устойчивость и определенность, в Италии — необязательность, в России — широта и безалаберность. А в Америке — выносливость, american stamina. Тут люди не просто работают, они все make a business, делают дело, главное — заработать. Для этого необходимо напряжение всех сил и выносливость. Вот в них и выработалась эта стамина.
— Пожалуй, ты прав… Знаешь, работаю с американцами впервые и впервые чувствую себя по — настоящему американкой. Надо и мне теперь приобретать эту самую выносливость… стамину.
Работать со старшими врачами американцами Лиле тоже было приятно и легко: они были приветливыми, простыми в обращении, не интриговали, работали очень много. Большинство — евреи, третье — четвертое поколение эмигрантов из российской империи, вообще медицина в США считается традиционно еврейской профессией. Многие из них были лучшими специалистами в своей области, профессорами из Нью — Йоркского университета. За операции получали многие тысячи долларов, были очень состоятельными. По сравнению с людьми того же возраста в России американские доктора выглядели намного более моложаво. Если Лиле казалось, что кому-то из них 35–40 лет, то оказывалось, что ему уже за пятьдесят. И ее друг Уолтер Бессер, энергичный и смешливый, тоже оказался старше, чем она думала.
Уолтер был всеобщим любимцем и считался хорошим специалистом. Большинство его пациентов были из стран Южной Америки, по — английски не говорили, а он, рожденный и выросший в Панаме, свободно владел испанским. Как-то раз Лиля сказала ему:
— Я просто поражаюсь выносливости наших докторов: каждый может делать по несколько больших операций в день. Откуда в них берется эта выносливость?
— Просто от жадности, уверяю тебя, — рассмеялся он.
— Только от жадности? Не может быть.
— Ну да, они не боятся работать, но только для того, чтобы заработать побольше. Ты не представляешь, какие они делают состояния. Вот тебе типичный анекдот про американского хирурга. Он жалуется: «Я так устал от работы, от операций, это постоянная головная боль». Его спрашивают: «Сколько же вы зарабатываете?» — «Триста тысяч в год». — «А чего бы вы хотели?» — «Хотел бы четыреста тысяч», — рассказывал Уолтер и хохотал. Он и сам зарабатывал много и хотел еще больше.
Лиля много раз наблюдала за мастерством Френкеля, когда он делал операции по замене суставов на металлические. Она хотела бы тоже научиться делать их и однажды решилась спросить:
— Доктор Френкель…
— Лиля, зовите меня просто Виктором.
Она смутилась, но преодолела себя:
— Виктор, могу я ассистировать вам и на этих операциях?
— Ну конечно!
Так они перешли на дружеское обращение, и Лиля стала помогать ему не только на илизаровских, но и на других операциях. Он учился у нее илизаровской технике, а она у него — более широкой американской ортопедии, работая по 10–12 часов в день.
5. Наплыв новых эмигрантов
Из далекого и недоступного Советского Союза приходили странные вести о частых переменах в руководстве: в 80–х один за другим умирали местные руководители. Очевидно, это ослабило власть, потому что увеличился приток эмигрантов. Люди стали прибывать сотнями и тысячами, все жаловались на тяготы советской жизни и привозили свежие анекдоты:
«По телевизору начинается программа „Время“, диктор траурным голосом произносит: „Товарищи! Вы будете смеяться, но нас снова постигла тяжелая утрата. Новый лидер нашей страны, не приходя в сознание, приступил к обязанностям генерального секретаря коммунистической партии и умер“».
«Продолжается Пятилетка Пышных Похорон на Красной площади, или ППП. Впечатление такое, что любимым видом спорта наших руководителей стала гонка на катафалках. У кого нет пропуска на госпохороны, те могут приобрести абонемент».
Мир ждал, что опять назначат очередного старика, но неожиданно во главе страны оказался никому не известный молодой Михаил Горбачев. И вскоре начали поступать новые сведения: Горбачев выступил на пленуме коммунистов с планом широких реформ, власть признала «отдельные недостатки политико — экономической системы» и даже делала попытки исправить их. Горбачев объявил политику гласности, начал антиалкогольную кампанию, борьбу с нетрудовыми доходами и с коррупцией. Новая политика была официально названа «перестройкой» и заключалась в более глубоких хозяйственных, политических и официальных реформах. Это было что-то новое, невиданное!
В конце 80–х, с потеплением отношений, эмигранты стали приезжать чаще в США, чем в Израиль. И состав их изменился: стало больше молодежи и профессионалов из крупных городов — инженеров, учителей, врачей, музыкантов, программистов. Они были лучше информированы о том, чего им ждать в Америке, некоторые знали английский. Люди выезжали семьями, привозили больше вещей, устраивали свои жизни на новом месте фундаментальнее, чем прежние волны эмигрантов.
Было среди приезжих много инвалидов и пожилых людей с проблемами здоровья. Организация НАЯНА направляла их на лечение в Лилин госпиталь. На первый прием их приводили переводчики. Так Лиля неожиданно снова встретила Розу Штейн. Она вела по коридору двух стариков инвалидов, опиравшихся на трости. Розовощекая и улыбающаяся Роза шла упругой походкой, как и раньше стройная, в изящном сером костюме, с шелковой косынкой на шее, излучала жизнерадостность и деловитость.
Лиля окликнула ее, Роза ответила:
— Аиньки?
Обе обрадовались друг другу.
— Ой, Лиля, как я рада вас видеть! Вы здесь работаете?
— Да, работаю. Я тоже рада вам, Роза. А вы теперь переводчица в НАЯНЕ?
— Временно. Меня устроила на свое место ваша подруга Лорочка Жмуркина. Она уже работает учителем, в подработке не нуждается. А переводчики сейчас очень нужны — много народу прибывает. Но еще я устроилась на курсы в Нью — Йоркском университете.