Разлив шампанское, Моня произнес тост:
— За дружбу Америки с Россией и за нашу дружбу!
Френкель похлопал его по плечу:
— Вы парень что надо! Наверное, тоже дали взятку?
— Без этого в России никакое дело не сделаешь, — улыбнулся Моня.
Он предложил покатать американцев по Москве — показать город, но Лиле надо ехать получать груз, чтобы везти его в Боткинскую. Римма повезла Лилю в ее бывшую больницу. С волнением шла она по территории, смотрела на старые корпуса. В отделение, которым когда-то сама заведовала, Лиля входила нерешительно — помнила холодные проводы. Как-то ее встретят теперь?
По коридору навстречу с восклицаниями радости бежала Марьяна Трактенберг, а за ней — врачи и сестры. Лилю окружили, обнимали, целовали:
— Вот вы какая, наша американка! Вы ничуть не изменились, все такая же красивая!
Лилю обнимали и целовали, а она удивлялась: какая перемена произошла в людях — они явно перестали бояться!
В кабинете Марьяны Лиля передала ей письмо и 500 долларов от тетки.
— О, ведь это для нас целое состояние! Вот спасибо! — воскликнула Марьяна. — Пойдем к Рабиновичу, он ждет тебя. Я говорила ему о пожертвованиях. Он поможет хранить оборудование.
Сильно постаревший Рабинович с трудом потянулся из кресла поцеловать Лилю:
— Доктор Берг, дорогая! Сколько лет, сколько зим! Как я рад видеть вас! Вы прекрасно выглядите. Ну, рассказывайте про вашу Америку.
— Моисей Абрамович, я все вам расскажу, обещаю. Но мне срочно нужно получить груз со склада Шереметьево, чтобы потом перевезти в Армению.
— Мы можем хранить его, сколько надо, но не забудьте и нас, выделите что-нибудь для больных из Армении. Я дам вам в помощь два пикапа и одного доктора. Хороший парень, Саша Фрумкин, вы должны его помнить, он тогда работал с профессором Лузаником.
Марьяна добавила:
— Его грызли коммунисты, мне было его жалко, и я взяла его к себе. Он способный, быстро переквалифицировался в ортопеда[104].
На двух пикапах Лиля с Сашей подъехали к пакгаузу аэропорта. Пожилой хромой кладовщик отпускал другие грузы, наконец подошел, хмуро спросил, зачем приехали.
— Груз ваш здесь, но вы должны заплатить пошлину — две тысячи семьсот долларов.
— Какую пошлину? Это пожертвование пострадавшим от землетрясения. Мне известно, что пожертвования пошлиной не облагаются.
— А мне, например, неизвестно, что в коробках.
— В них хирургические инструменты, оборудование и лекарства для пострадавших.
— Дайте справку, что это пожертвования.
Лиля протянула ему две ручки, чтобы задобрить. Кладовщик подобрел, но на три тысячи долларов эта мелкая взятка не тянула.
— Что же делать? — спросила Лиля.
— Пусть министерство здравоохранения подтвердит, что это пожертвование.
— Могу я от вас позвонить в министерство?
Вопрос был наивный: Лиля привыкла, что в Америке многое делается по телефонному звонку, но тут была не Америка.
— Нет. Вывозить груз без письменной справки за-пре — ще — но, — он произнес последнее слово с ударением на каждом слоге.
Вот тебе и перестройка, о которой так много говорили и писали. Все «нельзя» и «запрещено» оставались в силе. За бумагой надо ехать в министерство, и сегодня уже поздно получать груз. Что делать, поехали обратно.
Саша Фрумкин с восхищением смотрел на Лилю:
— У нас в больнице про вас легенды рассказывают.
— Какие легенды? — засмеялась она.
— Вы стали ортопедическим хирургом в Америке, никому это не удавалось.
— Да, непросто было. Я слышала, вы тоже теперь стали ортопедом.
— Я не собирался, так просто пришлось поступить: коммунисты буквально выжили меня из терапии.
В большом старинном здании министерства Лилю отсылали из кабинета в кабинет, и везде она объясняла чиновникам:
— Мы привезли из Америки оборудование для помощи жертвам землетрясения.
— Ну и что?
— Мне нужна справка о том, что это пожертвование. Иначе просят пошлину.
— Мы справок для таможни не даем.
Ничем нельзя было пробить равнодушие чиновников — бюрократов. Она сунула одному из них ручку, он слегка подобрел и все-таки сказал:
— Такую справку может дать только заместитель министра, но сегодня его нет.
Лиля расстроилась: ей было неловко перед Френкелем за задержку. Вернувшись в гостиницу, она рассказала ему о своих приключениях.
— Ну и бюрократия здесь, — сказал он. — Что ж, придется провести в Москве еще день — два. А ваши друзья очень внимательные. Они возили нас по Москве, а вечером пригласили в Большой театр на балет «Лебединое озеро».
Так у Лили освободился вечер, и она опять могла провести его с родителями. На встречу с ней позвали Сашу фисатова с семьей. Павел с гордостью говорил:
— Вот какая у нас дочка: она настоящий американский хирург и привезла нам подарок на миллион долларов — хирургическое оборудование для жертв армянского землетрясения.
Утром Лиля долго сидела в приемной заместителя министра, нервничала, объясняла секретарше, что это задерживает их полет в Армению.
— А что я могу сделать? Я сказала ему, что вы из США и привезли оборудование.
Добилась она приема только во второй половине дня. Перед ней сидел лощеный мужчина, типичный советский бюрократ. Взгляд у него был суровый, слова цедил сквозь зубы. Лиле показалось, что ему даже неприятно говорить с эмигранткой.
Благодарности за гуманитарную помощь он никакой не выразил, выслушал и процедил:
— Армения переполнена иностранными волонтерами и пожертвованиями. Местные врачи справляются и без их помощи. Много жертв отправили в Москву. Вам туда ехать незачем, можете помогать здесь. А справку получите у моей секретарши.
Неожиданный поворот! Френкель хотел лететь именно в Армению, помогать на месте. Он расстроится, когда она ему скажет. Занятая секретарша долго не печатала справку, потом ее начальник ушел на какое-то совещание и не мог подписать. Лиля вручила секретарше набор косметики, та пошла куда-то и вернулась с важной справкой — на плотной бумаге красовался герб страны, название министерства и должность ее начальника, внизу — его размашистая подпись.
Уже под вечер Лиля показала Френкелю справку и передала разговор с чиновником. Она видела, что он расстроился.
— Да, эту бюрократию, кажется, не победить… Мы хотим лететь в Армению, но сем командует Москва. Попробуйте связаться напрямую с тем хирургом, с которым вы учились. Что он скажет?
— Я пошлю телеграмму, а завтра наконец получу груз и отвезу в Боткинскую больницу.
— Повезите и нас туда, мы посмотрим пострадавших от землетрясения и дадим больнице инструменты и лекарства, которые им нужны.
Перед тем как зайти ненадолго к родителям, Лиля отправила телеграмму и предупредила своих, что может прийти ответ из Еревана.
Тот вечер Лиля провела в компании друзей: встречались опять у Риммы, как двенадцать лет назад. Народа собралось меньше, некоторые уже эмигрировали в Израиль или Америку. После объятий и восклицаний Лиля раздала всем подарки. Друзья особенно радовались джинсам и тут же начинали жаловаться на жизнь:
— Ты молодец — вовремя уехала. У нас жизнь становится все хуже. В магазинах ничего нет, хоть шаром покати, мясо и колбаса там всякая совсем исчезли. Едим «ножки Буша» — курятину, которую присылают из Америки. А недавно в Москве открыли первый Макдоналдс. Но туда длинные очереди, и для нас слишком дорого. Зато все всё ругают, у нас гласность — новая политика…
Гриша Гольд, мастер устраиваться в любой ситуации, не жаловался. Он с удовольствием вставил:
— А я был в Макдоналдсе — шикарно! Там такие вкусные громадные сэндвичи и кока — кола.
— По — моему, Макдоналдс в Москве — это символ конца советской империи, — вставил Моня. — Он лучше всего демонстрирует разницу в уровнях жизни России и Америки.
С помощью ловкого Мони Римма смогла устроить хороший прием, хоть и не такой роскошный, как раньше. Все подходили к столу и восклицали:
— Ой, смотри — колбаса! Даже двух сортов! Ой — шпроты в банках!..
Тариэль принес грузинское вино, с усмешкой сказал:
— Генацвале, могу сообщить: я уже не министр в Абхазии, а простой врач.
— Почему, что случилось?
— Мой бывший друг и одноклассник абхазец Ардзинба стал большим боссом и убрал меня с поста, потому что я не абхазец, а грузин. А абхазцы терпеть нас не могут.
— Вот тебе и дружба народов. А ты в неё верил. Помнишь? — поддела его Римма.
Многие спрашивали Лилю:
— Скажи, тяжело тебе там пришлось? Как ты все выдержала? Как не сломалась?
Не рассказывать же им обо всех трудностях и мучениях — кто не готовился к тем экзаменам, не зубрил тысячи вопросов — ответов, тот все рано не поймет. Она только сказала:
— Да, тяжело приходилось. Но есть американская поговорка: если дерево не гнется, оно ломается. Я столько гнулась, что выдержала и не сломалась.
Гриша Гольд спросил:
— Ну как, ты уже купила дом? Говорят, многие наши купили, живут припеваючи.
— Нет, не купила и не собираюсь. Мне нравится жить на Манхэттене, в квартире.
— Ну, это напрасно. Большой дом и большая машина — это же мечта всех американцев. Я бы на твоем месте купил. А кстати, скажи, так ли: я слышал, что одесская мафия на Брайтоне продает «липы», ну, поддельные документы.
Лиля удивилась его вопросу и осведомленности и ограничилась коротким ответом:
— Я с мафией дел не имею.
Отдельный разговор состоялся у Лили с Аней Альтман. Аня, известная диссидентка, скучала по прежней своей активной жизни — с новой политикой гласности движение диссидентов стало ослабевать.
— Как твой роман с Андреем Амальриком? — спросила Лиля.
— Андрей погиб, — ответила Аня грустно. — Мы расстались, когда власти выставили его из страны. Он звал меня с собой, я разрывалась, мне трудно было решиться покинуть маму, Россию, а потом очень я прикипела душой к диссидентскому движению. Андрей написал в изгнании интересную книгу «Записки диссидента», советую тебе почитать. В ноябре 80–го он погиб в автомобильной катастрофе в Испании. Может быть, это дело рук КГБ, так и не знаю точно. Похоронили его в Париже. Я рвалась на похороны, но меня не пустили.