— И с тех пор у тебя нет никого другого?
— Нет, да я и не хочу. Мама вот недавно умерла, а я выучила иврит и собираюсь теперь в Израиль.
— Желаю тебе удачи, Анечка. Кто бы мог подумать, что так сложится жизнь!..[105]
Моня принимал гостей на правах хозяина, все давно знали, что он живет у Риммы. Он старался всех развеселить.
— Насчет гласности скажу: этот шквал критики власти не беда, это словесный понос; а беда в том, что в мыслях запор. А Макдоналдс в Москве — это символ конца советской империи. Он демонстрирует разницу в уровнях жизни России и Америки. Могу объяснить, в чем причина: мы живем плохо из-за евреев. Да, да, слишком много их уезжает.
Расстроил Лилю вид Рупика, он заметно осунулся, взгляд у него был тусклый и грустный:
— Ой, Лилька, ведь мы уже двенадцать лет в отказе. За что они меня так мучают? Недавно моя уже выросшая дочь спрашивала меня, когда нам в следующий раз откажут. Если бы ты знала, как я ненавижу здесь все, все эти хамские рожи… Как мне стыдно и омерзительно жить тут! Но теперь уже поздно ехать в Америку, я не успею пройти тот путь, который проделала ты. Если нас когда-нибудь отпустят, мы уедем в Израиль и будем там доживать наши сломанные жизни. В одном я только нахожу утешение — в моей глубокой вере в Бога.
Его жена Соня, преисполненная негодования, добавила:
— Что же это? Мы на них ишачили, а они нас мучают. Нам бы совсем плохо было, если бы нас не поддерживали активисты — иностранцы. Они нас «окучивают».
— Это еще что значит?
— Привозят нам продуктовые посылки и уверяют, что скоро помогут уехать.
В конце вечера Лиля раздала всем экземпляры Алешиной «Сказки про перевернутые мозги». Моня прочитал ее вслух, все очень смеялись, а потом тяжело вздыхали:
— Это правда, за семьдесят лет советской власти мозги у нас, от положения вверх ногами, совсем перевернулись.
Утром Лиля с Сашей опять поехали в Шереметьево. В пакгаузе кладовщик бегло глянул на важную справку:
— А где печать министерства?
— Какая печать? Это ведь бланк замминистра и его подпись. Вот, читайте.
— Чего мне читать? Без печати справка недействительна. Привозите с печатью.
Лиля уже потратила столько усилий и нервов, что не выдержала и позволила прорваться раздражению:
— Неужели опять терять целый день?! Поймите, ведь этот груз — хирургическое оборудование и лекарства. Если бы вы нас не задерживали, мы могли бы уже сделать много операций пострадавшим от землетрясения; может, спасли бы жизни. А вместо этого мы вынуждены сидеть в Москве.
Он опешил:
— Что это вы так разнервничались? Я действую по закону. Вы сами хирург, что ли?
— Да, я американский хирург, а раньше была хирургом в Боткинской больнице.
— В Боткинской? Кого вы там знаете? Трактенберг, Марьяну Григорьевну, знаете?
— Конечно, знаю, мы с ней работали вместе.
— Надо было раньше сказать. Она мне операцию делала и про вас рассказывала, что вы уехали в Америку. Раз так, выдам вам ваш груз.
В Боткинской Лиля с Сашей и шоферами сгрузили коробки на склад. На это ушло много времени и сил, но к концу дня, уже в гостинице, она сказала Френкелю:
— Наш груз на складе больницы. Я договорилась, завтра утром они нас ждут и покажут больных из Армении. Туда я послала телеграмму.
— Лиля, спасибо. Я увидел, как вас тут ценят. Не знаю, что бы мы без вас делали.
Боткинская больница была самой большой в Москве и одной из старейших, построена в 1910 году по образцам того времени: на большой лесистой территории располагались двадцать двухэтажных кирпичных корпусов и церковь. Потом к ним прибавили одноэтажные деревянные бараки и два четырехэтажных корпуса. По сравнению со стандартами современных американских больниц это был полный атавизм. И большие палаты, рассчитанные на большое количество больных, и само оборудование тоже были отсталыми.
Лиля с американцами шла по территории, впервые смотрела на всю картину глазами американки и огорчалась.
Больных на обходе показывала Марьяна, а Саша переводил. Френкелю понравился Саша, он похвалил его английский, пригласил приехать в госпиталь на стажировку.
— Ой, спасибо. Я бы очень хотел, — расцвел Саша от похвалы и предложения, а потом тихо спросил Лилю: Думаете, он это серьезно? Я очень хочу в Америку. Неужели это возможно?
У большинства больных из Армении были повреждения позвоночника. Кахановиц, хирург, специализирующийся на позвоночнике, смотрел рентгеновские снимки и поражался их плохому качеству:
— А других снимков нет? Эта пленка слишком маленькая…
Марьяна с Сашей смущенно отвечали:
— У нас рентгеновская аппаратура старая, и пленок не хватает, мы их экономим.
Кахановиц шел от кровати к кровати и комментировал:
— Этому надо делать операцию… этому надо срочно делать операцию…
В это время Лиле в больницу дозвонился Павел:
— Пришла телеграмма из Еревана, читаю: «Благодарю за предложение. Помощь нужна, но министерство в Москве запретило нам принимать много иностранцев. Пришлите привезенное оборудование и лекарства. Профессор Микаэлян».
Лиля отвела Френкеля в сторонку, рассказала. Новость его расстроила:
— Всем распоряжается Москва! Не хотят пускать нас в Армению, значит, нам здесь делать нечего. Я с резидентами улечу завтра, а вы с Кахановицем оставайтесь делать операции. Отдайте им часть нашего груза, остальное пошлите в Армению.
На следующий день с утра были назначены две операции. Лиля с Марьяной и Сашей распаковали часть коробок и отобрали то, что будет нужно. Врачи то и дело восклицали:
— Какие прекрасные инструменты! Мы же никогда ничего подобного не видели!
Оперировать собирался Нил Кахановиц, Лиля и Саша должны были ему ассистировать. В предоперационной на веревке сохли, как белье, хирургические перчатки и рентгеновские снимки. Кахановиц, как вошел, буквально остолбенел:
— Лиля, что это?
— У них нет одноразовых стерильных перчаток и машин для рентгеновской пленки.
Операционная сестра смутилась:
— После операции мы перчатки проверяем на дырки, если находим дыру — заклеиваем, потом сушим и стерилизуем для следующей операции. А снимки эти для вас сделали, вот они и сушатся.
— Но это же средневековье!
— Так здесь работают, — пожала плечами Лиля.
— Так в России оборудованы все операционные?
— Некоторые еще хуже…
— Как же они вообще здесь оперируют? — проворчал хирург и втихомолку ругался в течение всей операции[106].
После операций в детском отделении Лиля с женой Кахановица раздавали больным детям подарки. Врачи, сестры и санитарки стояли в стороне и аплодировали после вручения каждого подарка. Получилось что-то вроде веселого праздника. Дети были смущены обилием и яркостью заграничных вещей, с удовольствием хвастались подарками друг перед другом. Потом две пожилые санитарки подошли к Лиле:
— Зря эти ваши американцы так стараются. Вы уедете, а половину вещей наши сотрудники разворуют, возьмут себе или отнесут на продажу на рынок.
Лиля слушала с горечью: да, взаимная подозрительность, культивируемая советской властью много лет, оставалась прежней. И традиционные воровство и обман тоже не уменьшились под влиянием перестройки. Она не стала переводить Кахановицам то, что сказали санитарки, — ей было стыдно.
Отчаянно грустно было Лиле расставаться с отцом и Августой. Павел говорил:
— Доченька, увидим ли мы тебя когда-нибудь опять?.. У нас уже нет будущего, атрофия… Единственное, что нам осталось, — еще раз повидать вас напоследок…
А Августа прибавила:
— Вот думаю я о прожитой жизни: юность промелькнула, молодость пролетела, зрелость задержалась, но тоже исчезла, а вот старость тянется ужасно долго…
Лиля едва сдерживала рыдания и обещала непременно приехать вместе с Алешей и Лешкой.
Миновав в аэропорту пограничников, Лиля почувствовала облегчение: уф, наконец все позади! Она устала и во многом разочаровалась в Москве. В ожидании посадки зашла в ресторан: в помещении было много людей, полная пожилая официантка металась между столами. У входа стоят две растерянные американки средних лет. Лиля спросила их:
— Чем я могу вам помочь?
— О, наконец-то здесь кто-то говорит по — английски. Мы никак не можем получить стол, зовем официантку, а она не обращает на нас никакого внимания.
— Я постараюсь помочь.
Лиля приблизилась к официантке и, не говоря ни слова, протянула ей последний калькулятор. Как та обрадовалась!
— Ой, вот спасибо, вот спасибо вам! У меня дочка школу заканчивает и давно просит эту штуку. А где мне такую взять? Ой, как она будет рада! — и продолжила, понизив голос: — А что вам нужно?
— Пожалуйста, дайте нам с теми двумя американками стол и соорудите ланч.
— Господи, да это я мигом, в один момент! Только ланчей мы не подаем. Я лучше вам обед подам, самое вкусное.
Она накрыла стол свежей скатертью и начала приносить блюда. Лиля разговорилась с американками. Они поблагодарили ее за помощь и, разумеется, поинтересовались:
— Что вы такое магическое сказали официантке, что она сразу все для вас сделала?
— Ничего магического. Просто я знаю русский подход к делу.
11. Успех
Алеша встречал Лилю в аэропорту. Едва подбежав к нему, она стала рассказывать:
— Алешка, ты даже не представляешь, какая там ужасная жизнь! Авочка постарела, но не сильно, все такая же хлопотливая и хлебосольная, полна любви и доброжелательности. Поразительно умная все-таки женщина! А отец подряхлел, плохо видит, плохо ходит. Но голова тоже пока светлая. Расставаться с ними было, конечно, ужасно тяжело, они так плакали. Я обещала, что мы все трое скоро приедем.
А ночью она шептала ему на ухо: