– Фил, мир так огромен, и у каждого из нас есть свой двойник. И у тебя он есть, поверь.
– Грустно об этом думать, зная, что никогда не встретишь его.
– Я встретила, – и в ее глазах мелькнули неподдельные слезы, – но уже поздно…
– Тебя разыскали для этого идиотского эксперимента?
– Да, Фил. Но не такой уж он идиотский. Даже, если твой друг не помнит, как это произошло, факт преступления остается. – И она внимательно посмотрела на меня.
– Я никогда не поверю в это, Мышка, – вновь так назвал я ее. И мой голос дрогнул. Мне показалось, что сегодня, в эту минуту, я отнимаю у своего друга последнюю надежду на счастье.
– Расскажи о себе, Фил, – неожиданно попросила она.
Раньше меня никто не просил об этом. Я вдруг понял, что никому абсолютно не было дела до моей жизни. И все женщины, с которыми я сталкивался на своем пути, обожали говорить лишь о себе, красочно расписывать свои достоинства, своих поклонников, свои возможности, словно таким образом пытались завладеть моим сердцем, хотя по сути, им не было никакого дела до моего сердца.
И когда Мышка, зная меня около часа, попросила рассказать о себе, я растерялся. Да и что я мог ей ответить? Что я шалопай и бродяга? Что в своей жизни я совершил миллион ошибок и ни об одной из них не жалею? Что я люблю выпить и иногда поскандалить?
Что по сути я шут и неудачник? Вот, пожалуй, и все.
– Расскажи о себе, Фил, – вновь попросила она и заглянула куда-то далеко-далеко вглубь моих глаз.
Я пожал плечами.
– Я обожаю солнце, Мышка, Люблю много смеяться, люблю ночью вдыхать прохладный воздух и наблюдать за уходом луны. Обожаю фотографировать лица людей в лучах солнца, их смех, счастливые глаза. По сути, они же все счастливы, Мышка. Потому что живут. И потому что – люди. В общем, я люблю жизнь и ценю в ней природу и преданность. Вот, пожалуй, все обо мне.
Вот, пожалуй, и все, что я мог ей ответить.
– Ты так многой сказал, Фил, В общем, мы любим одно и то же. А женщин ты любишь, Фил?
Я искренне расхохотался. Ее вопрос показался таким непосредственным, детским. И я махнул рукой.
– Это так скучно, Мышка. Они любят героев, а я не герой и не желаю им быть. Я хочу быть только самим собой, – и я, наморщив лоб, вновь улыбнулся. – Ты бы знала, славная Мышка, как я буквально этой ночью от одной улепетывал? Только пятки сверкали!
Ее глаза лукаво блеснули.
– И побег удался?
– На славу!
Не знаю почему, но я ей вдруг рассказал о своей встрече с Греттой. И теперь, рядом с Мышкой, я уже не морщился от этой истории, а просто беззлобно смеялся.
– А имечко! Имечко! Гретта! Разве я мог полюбить женщину с таким именем и в таком доме! Ты внимательно на меня посмотри, Мышка, разве мог?!
Мышка обошла меня, ощупывая мои пожеванные штаны, прикасаясь к моему небритому подбородку.
– Ты права, Мышка, иногда мне лень бриться.
Я уже отлично понял, что нравлюсь ей. Что мне сегодня невероятно повезло. Я встретил человека, которому можно открыть свою душу. Без утайки. Не приукрашивая свои достоинства и не преуменьшая их, и я подумал, что вовсе не заслужил такого везения. Мне так захотелось сейчас, сию минуту что-нибудь сделать для этой огненно-рыжей девчонки. Самое невероятнее! Ну, хотя бы покатать на облаках. Я когда-то об этом так мечтал!
Уже светало, и раннее утро поглотило звезды и луну. И белые пушистые-пушистые облака низко свисали над нашим балконом.
– Как красиво, Фил, – выдохнула Мышка, взяв за руку. Мы приблизились к окну. – Словно большие комки снега. Теплого-теплого снега. Кажется, запрыгнул бы на них и поплыл далеко-далеко. Туда, где не бывает печали, горя и слез. – Я завороженно смотрел на Мышку. Чудо! Она даже мечтала о том же.
– У тебя не будет больше печали и слез, Мышка, – и я со всей силы прижал ее к себе. – Ты же знаешь, я чуть-чуть волшебник. Правда-преправда! Не веришь?
Я распахнул балкон и свежий утренний воздух брызнул в наше лицо. Одно облако еще ближе приблизилось к нам.
– А сейчас я покатаю тебя на облаке, Мышка, – и я протянул ей руку. – Ну же, ничего не бойся!
Я слегка приподнял ее (она была удивительно легкой, словно невесомой) и опустил на белое облако. И запрыгнул сам. Мышка не ошиблась. Оно было действительно теплое, и мы утонули в его белоснежном пуху. Оно понесло нас куда-то вверх, все выше, выше, в какую-то легкую бесконечную даль. Там, где не бывает печали и слез. И волосы Мышки развевались на ветру. И ее цветной сарафан колыхался на ветру. И она неожиданно сбросила с себя белые сандалии. И ее ноги утонули в белом пуху.
– Фил! Сбрасывай свои кеды! – закричала она, перебивая своим звонким голосом ветер.
Я последовал ее примеру. И мои ноги почувствовали расслабляющее тепло. Где-то вдали мы услышали сумасшедшую музыку Моцарта. Из неведомой бесконечности он послал нам свой привет и свое благословение. Мы крепко обнялись. Ветер хлестал нам в лицо и облако набирало бешеную скорость. Нам не было страшно. Уже не было. Мы знали, что там, далеко-далеко, в голубой бесконечности, легкой и теплой, не бывает печали и слез. Мы были вместе и Моцарт все громче и громче дарил нам свою волшебную музыку, которую много-много лет назад он сочинил специально для нас.
Мы проснулись в номере Ольги в объятиях друг друга. Солнце своими огненными лучами стреляло нам прямо в лицо. И я уже не знал, приснилось ли мне все это или просто нас посетила фантазия раннего утратили просто мираж бесконечности, или, действительно, было правдой. Для меня это уже не имело значения. Со мной рядом был человек, которого я горячо полюбил и которому с полным правом мог отдать самое дорогое в жизни – саму жизнь.
– Фил, – улыбнулась Мышка, зажмурившись от яркого солнца. – Фил, какой все-таки чудесной бывает жизнь.
– Бывает, Мышка, – я погладил ее волосы, – и будет, поверь.
И тут мой взгляд упал на газеты, просунутые через нашу дверь. Черт! Славик все-таки везде умудрится испортить настроение и достать меня.
– Погоди-ка, – я вскочил с места и взял утренние новости.
Славик, как всегда, подробно и слезно описывал эксперимент над Григом, предсказывал скорое признание и радовался его скорому краху. Но это меня не потрясло. Это я уже знал. Совсем другие новости вывели меня из терпения и я злобно скривился и прошептал:
– Этого не может быть…
В утренних газетах сообщалось, что надзиратель тюрьмы по прозвищу Бык назначается главным прокурором города в связи с серьезными ранениями его предшественника, попавшего в автокатастрофу на своем новеньком зелененьком мерседесе (купленном неизвестно за какие шиши). Далее описывались деловые качества Быка, его ум и принципиальность, а также боевые заслуги и намекалось на какие-то родственные связи с известным генералом столицы.
Второй отвратительной новостью была статья об администраторше, которая в это утро проснулась миллионершей. Миллионы ей перешли в наследство от внезапно умершего за границей двоюродного дядюшки. Также в заметке уверялось, что в нашем городе только такие достойные и уважаемые люди, как администраторша, имеют право на внезапную удачу.
Я плюнул от негодования и выругался.
– Мышка! Ты слышишь? Чушь какая-то? Ты только почитай! Это же чистейший бред!
Она спокойно пробежала глазами по строчкам и недоуменно пожала плечами.
– Все вполне вероятно, Фил. Не понимаю, чему тут удивляться.
Я схватился за голову.
– Это я во всем виноват, Мышонок.
И я подробно рассказал ей про все свои приключениями случившиеся накануне. Про нелепые слова, сказанные вслух. И вдруг так по-идиотски материализовавшиеся.
– Мышка, поверь! Я не мог даже подумать, что этот бред может стать реальностью!
– Успокойся, Фил, – она взяла мою ладонь и приложила к своей щеке. Щека была теплая, гладкая, как у только что проснувшегося ребенка. И я стал успокаиваться. И пробормотал:
– Мышка, пойми, я не имел права. Я знал, знал, черт меня побори, что никто не имеет права распоряжаться чужими судьбами. Мышка! По моей вине какой-то кретин вдруг стал главным прокурором, а какая-то бриллиантовая люстра, безличная и тупая, так вот, вдруг проснулась миллионершей.
– Во-первых, Фил, поверь, этот прокурор ничем не хуже прежнего. Ты не задумывался, откуда у него вдруг за несколько дней появился новенький авто и огромный особняк за городом, и…
Я тут же прервал ее:
– Нет? И не собираюсь задумываться? Это его жизнь! И я не имел права лезть в нее. Тоже! И почему мне на голову свалился этот идиотский дар!
– Фил, – Мышка крепко обняла меня, – поверь, если дар внезапно появился, он рано или поздно так же внезапно исчезнет. И тогда все-все станет на свои места. Ведь все всегда становится на свои места, обязательно. Это закон природы и не мы его писали…
– Ты, наверно, права Мышонок. И все-таки я никогда не избавлюсь от чувства вины.
– Скажи, Фил. Но ты… Ты ведь столько раз мог для себя что-нибудь сделать! Столько раз!
– Мышка, – я притянул ее к себе, – я же все имею, Мышонок. И даже больше, чем все. Я имею то, что совсем не заслуживаю. Это ты…
– Ты, наверно, очень хороший парень, Фил. И, наверно, очень настоящий. И, наверно, я тебя очень люблю, но… – и неожиданно на ее глазах появились слезы.
– Ну вот, ты теперь плачешь, зачем, Мышонок? Смех тебе больше к лицу.
– Потому что я знаю, что любить – это всегда риск.
– А на облаках летать – это не риск?
Громкий стук в дверь заставил нас очнуться. Мы услышали громкий, властный волос Дьера:
– Ольга! Открой! Ты опоздаешь, Ольга!
– Погоди! – Мышка соскочила с дивана и, закутавшись в плед, юркнула за дверь.
Я услышал их шепот, но ничего не смог разобрать. И только теперь вспомнил, что мы находимся в номере Ольги. И она за ночь так и не соизволила явиться.
Когда Мышка появилась в дверях, я тут же спросил:
– Где Ольга, Мышка? Мы нахально развалились на ее диване. Это не совсем удобно…
Она махнула рукой.