Оказывается, «теория» по-гречески означает «созерцание». То-то я сижу на балконе, смотрю на Акрополь и теоретизирую… Спасение от скуки, как это ни парадоксально, в страдании. Помните христианское: «В страдании – очистимся». В страдании есть глубина чувства. В этом – надежда. В тоске тоже есть надежда, а в скуке – безнадежность. Мимо скуки лучше бежать. Через одиночество, через болезнь, через страдание.
Как Вы понимаете, это не одно мое мудрствование. Все это нужно внушить еще и Теодору. Он хорошо чувствует архаику, рассказывал мне, что в древних трагедиях музыкальное сопровождение было всегда струнное, и в «Гамлете» предлагает только струны. Но как через струны сыграть Ужас встречи с Призраком? Струны – это тоска. Ужас – это все музыкальные инструменты. Мне очень нравится 1-й концерт Шнитке для двух скрипок. Надо будет найти кассету и отдать Теодору.
Древние, кстати, тоже играли Призраков, вернее – Души. Осталось несколько строф из «Психостасии» Эсхила – так там встречаются души и разговаривают между собой. Кстати, и в японской мифологии это существует, хотя там разговаривают не души, а как раз призраки.
Видела я в театре «Аттис» у Теодора Терзопулоса новый спектакль. Основа – современная поэма. Но для Теодора текст, как всегда, неважен. Он передал его через какие-то варварские движения и жесты глухонемых (два молодых актера) и игра с деталями костюмов – у Тасоса (постоянный актер Теодора). Вначале скучно, но потом – музыка (губная гармошка и какие-то неясные детские голоса, невыявленные), изумительная световая партитура, наворот деталей, статика мизансцен и т. д. создают под конец потрясающую атмосферу поэтического действа.
Ощущение после спектакля, как после интеллектуальной сухой поэзии или очень серьезной современной музыки. Да и публика к нему ходит «многолобая».
Театр «Аттис» – это старый, полуразрушенный район Афин. Старые двухэтажные пустые, разрушенные особняки – там никто не живет, так как они принадлежат богатым, но те живут за городом, а дома разрушаются потихоньку. Жаль. Особняки есть очень красивые. Но окна у многих выбиты, двери заколочены. Живут там кошки, бродячие собаки и наркоманы. Иногда в этих домах, арендуемых, открывается магазин шуб для русских и написано по-русски: «ШУБЫ», иногда – публичный дом, причем его можно отличить только по горящей лампочке у входа днем и ночью. Раньше, я помню, эти лампочки были красного цвета, теперь обычные, раньше через открытую дверь можно было видеть коридор, окрашенный в ярко-красный цвет, теперь все двери плотно закрыты, а окна заколочены.
Так вот, теодоровский театр – как раз напротив такого дома. А с другой стороны театра – примыкающая к задней стене сцены церковь. Не правда ли, символично? Театр – между борделем и церковью.
Как-то играли мы тут месяц с Димой Певцовым «Квартет». Устали ужасно. И вот после спектакля, полу-разгримированные, стоим с ним на улице и ждем Теодора, который гасит везде свет и закрывает двери. 12 часов ночи (спектакли начинаются в 8 вечера, но, как правило, в 8.30 – греки всегда опаздывают). И из противоположного дома, тоже после работы, выходят две немолодые проститутки со своей старой толстой собакой. Мы посмотрели друг на друга – все друг про друга поняли, ничего не сказали, – и они пошли уставшими тяжелыми ногами вдоль пустынной улицы ловить на углу такси, а за ними ковыляла их больная собака…
Сейчас этот район перестроился, обжился, особняки остались, но там уже или ресторан, или отель.
Начало «Гамлета». Пекинес Микки
3 марта 2001 г.
С конца января сижу в Афинах. Репетируем с Терзопулосом «Гамлета». А до этого в Москве в оперном театре, где главным дирижером гениальный человек – Евгений Колобов, мы вместе с ним сделали «Пиковую даму». Колобов мне сказал, что ему надоело слушать в опере «Пиковая дама» слова Модеста Чайковского, что он хочет послушать текст Пушкина. И мы сделали такое действо. На сцене три пюпитра, а за ними три манекена вдалеке: Лиза, графиня и Герман. Сбоку стол с лампой и креслом. Когда авторский текст, я за этим столом, а за персонажей – встаю по очереди за пюпитрами. Колобов подобрал музыку (не Чайковского), которую, например, могла слушать Графиня или Герман и т. д. Сам стоял за дирижерским пультом. Сыграли два спектакля – все хвалили – и я полетела в Грецию уже 2-й раз за этот год. Взяла с собой Микки – моего пекинеса. Тоже уже не впервой. Он привык. В театре у Терзопулоса на 3-м этаже отремонтировали квартиру, которая называется «квартира Аллы», потому что кроме меня там никто не живет. Ночью в театре я одна во всем доме. Немного жутковато. На улице и дома холодно. Здесь дома ведь не зимние, т. е. не отапливаются. Гулять с Микки – проблема. Греки в этом смысле странный народ. Много бездомных собак. Они спокойно лежат на проезжей части, как коровы в Индии, их объезжают, и кто-нибудь обязательно кормит. Но! В такси с собакой нельзя. Микки случайно поднял лапу у какого-то магазина – выбежала хозяйка – крашеная рыжая тетка – и стала на меня кричать. А на улицах нельзя сказать, чтобы была чистота. В кафе Микки тоже не пускают. Да и Теодор (тоже грек!) не пускает его на репетицию, хотя Микки спокойно сидит где-ни-будь под стулом. Ему ведь главное мое присутствие. Без меня он плачет. Я помню, несколько лет назад я подобрала на улице пуделиху. И она меня не отпускала, пришлось возить ее постоянно с собой, а мы тогда выпускали в театре «Три сестры». Моя пуделиха Машка сидела в гримерной спокойно, потому что по трансляции слышала мой голос. Все к ней очень быстро привязались. И перед премьерой Любимов заглянул ко мне в гримерную: «А Машка здесь, тогда все в порядке». Я, говорят, хорошо играла свою роль в спектакле – тоже Машу.
Репетиции «Гамлета» идут туго. Терзопулос не готов. У него нет решения. Я сделала один текст. Одна на сцене. Что-то предлагаю – из чего он выбирает. Работает урывками и мало. Я привыкла, если работаю, то по 24 часа в сутки, а он 2 часа – и уже устал. И еще, как всегда перед премьерой, болею. Простудилась. Не знаю, почему это всегда так бывает. Может быть, слабеет иммунитет? Или это защитная реакция организма перед излишними нагрузками.
Приехала Маквала. Живет у меня. Мне легче. Она гуляет с Микки. Посмотрела прогоны. Похвалила. Все, кстати, кто бывает на репетициях, хвалят, но я не верю в успех. Теодор хочет, чтобы я у них играла «Гамлета» несколько месяцев. Это нереально. Я ведь играю по-русски. И хоть Теодор, который сам не понимает русский текст, ставит свет и мизансцены так, чтобы это было понятно всем, думаю, что играть «Гамлета» часто я не смогу. Не хватит энергии.
Скитания по Греции
21 марта 2001 г.
Я в Дельфах. Жара. Все в цвету. Красота. У меня здесь мастер-классы и концерт. А в Москве снег. В Дельфах хорошая энергетика. Недаром рядом Парнас, только боги, по-моему, это место оставили. А Парнас, кстати, очень невысокая гора оказалась.
6 июля 2001 г.
Город Патры. Это в Греции. А я уже здесь не первый раз. Много-много лет назад, когда я впервые приехала в Грецию, я попала именно в Патры. Это еще было при советской власти, меня туда послали на театральный фестиваль, и только прилетев туда, я узнала, что должна играть в рамках этого фестиваля «Федру». Меня никто не предупредил в Москве. У меня не было ни костюмов, ни, главное, партнеров. И вот тогда Терзопулос, который был директором этого фестиваля и видел в Канаде нашу «Федру», поставил со мной импровизацию на тему «Федры». Играла я тогда на руинах старой крепости.
А сейчас «Гамлета» играю в круглом классическом театре. Древнегреческом. Круглая сцена, сзади арки, ну все как положено. Конечно, сцена не для нашего «Гамлета». Как-то, явно, на этой сцене я видела «Персов» в постановке Терзопулоса – вот это было гениально. Он же сделал недавно с греками «Геракла», почти в той же манере, но… не получилось. Как это часто бывает. От чего зависит жизнь спектакля? Никто не знает. Знают только зрители и критики, но сделать ничего не могут.
У меня здесь мастер-класс с молодыми актерами. Я им рассказываю про психическую энергию. Они про это ничего не знают. Дала им ряд упражнений на выявление этой энергии, но все равно – у кого талант есть, тот и без этих упражнений хорош, а у кого нет – ничего не поможет. Как и система Станиславского, по-моему. На Западе у этой системы излишний приоритет.
Отсюда с Терзопулосом летим в Португалию играть «Гамлета».
Португалия. «Гамлет»
13 июля 2001 г.
Мы из Афин через Милан летели в Лиссабон, и в Милане остались наши костюмы. С итальянскими самолетами это уже не в первый раз. Ночью перед спектаклем Теодор вызволял наши костюмы. Принесли все в мой номер. Пришлось развешивать их в ванной и напускать горячую воду – старый театральный способ гладить костюмы. Жалко, потому что у нас два уникальных кимоно, которые нам в свое время подарил Судзуки. Белое – свадебное в павлинах и цветах – для Офелии, и красное, расшитое золотом и разноцветными нитями, для Гертруды. В каждой стране мы берем двух местных актеров – они помогают в игре и немного в переводе для зрителей. Ведь я начинаю спектакль сценой Гамлета с приезжими актерами, т. е. я – актриса с публикой. И эту сцену девочка переводит, а когда нужен Лаэрт, как урок на шпагах и в монологах – вступает в игру мальчик. У него получается плохо, и тогда он сердито мне бросает, «мол, сыграйте этот монолог сами». Я начинаю и постепенно становлюсь Гамлетом, т. е. на глазах зрителей вхожу в роль. По-моему, адаптацию я сделала хорошую. Перевод Пастернака. Перед началом работы я позвонила сыну Пастернака Евгению Борисовичу, с которым я знакома. И я попросила разрешение на адаптацию (у него авторские права). Он мне позволил делать все что хочу.
В спектакле «Гамлет – урок» я играю все роли. Здесь я Офелия
Играли мы в хорошем средневековом театре. Зал битком, и хорошие аплодисменты, хотя я к ним отношусь безразлично. Был банкет. И какая-то зрительница, дама с золотыми украшениями, подошла ко мне с комплиментами и посетовала, что она не знает русский, я ей говорю, но ведь вы знаете текст Шекспира, она меня спрашивает, а есть ли перевод на французский, чтобы почитать, я ей говорю, что есть даже на чукотский, и тогда она мне – «надо будет прочитать». И еще один – критик, как он сказал, – тоже признался, что не читал «Гамлета»