Два товарища, предупрежденные полковником, встретили меня и сразу же сообщили, что Саврасова в городе нет. Его ждут с минуты на минуту. Живет Саврасов в центральной городской гостинице. В той же гостинице, этажом ниже, забронирован номер и для меня – «представителя одного из железнодорожных главков».
Условившись о встречах и телефонных звонках, мы распрощались, и я, усевшись в автобус, отправился в город.
Получив номер и сдав документы на прописку, я решил прежде всего привести себя в порядок: надо было предстать перед инженером в самом лучшем виде и произвести впечатление хорошего конспиратора, человека, располагающего средствами и идеальными документами.
Я побрился, переоделся и вышел на улицу. День был на исходе. Длинные тени тянулись через мостовую.
Улицы города, широкие, просторные, озелененные, были заполнены пешеходами и машинами. Война взбудоражила город, перекинув в него с запада крупные предприятия и десятки тысяч новых людей. Я шел неторопливо, разглядывая вывески и афиши, временами останавливаясь перед витринами, чтобы посмотреть на свое отражение.
Погода портилась. Лето покидало Урал. Деревья на улицах и в скверах дрожали под порывами ветра. Над центральным сквером, предчувствуя дождь, беспокойно летали и каркали галки.
Я решил было пройти до конца главной улицы, но передумал и пошел обратно. Не то чтобы я волновался. Нет.
Еще в самолете я мысленно рисовал картину моего первого визита к Саврасову. Я представлял себе, как войду к Саврасову, что скажу, как направлю ход беседы, пытался предусмотреть опасные вопросы. Казалось, я был вполне подготовлен. Но видимо, подсознательно меня тревожило ощущение неизвестности, и мне вдруг захотелось ускорить встречу, чтобы избавиться от этого ощущения.
Около гостиницы стоял изрядно потрепанный
«ЗИС-101», и я подумал, что на этой машине вернулся
Саврасов. Я поднялся на третий этаж, толкнул дверь его номера. Дверь была заперта.
Я отправился к себе и прилег на диван. Время потянулось в раздумьях и ожидании.
Примерно через час-полтора я снова поднялся на третий этаж и увидел ключ, торчащий в двери Саврасова.
Значит, инженер явился. Ждать больше нечего: я огляделся по сторонам, убедился, что коридор пуст, и без стука вошел.
У круглого стола, уставленного посудой, с журналом
«Огонек» в руках сидел Саврасов. Он поднял голову и сквозь большие очки в черной оправе выжидательно уставился на меня. У него было большое, гладкое, актерское лицо, старательная – волосок к волоску – прическа с ровным пробором, темные, с припухшими веками глаза.
– Вы к кому? – спросил он бархатистым, звучным голосом, не меняя позы, с нотками удивления в голосе.
– Если вы инженер Саврасов, то к вам, – ответил я, стоя у порога.
– Да, я Саврасов. Чем могу быть полезен? – спросил он, слегка прищурив глаза,
– Я к вам с приветом от Виталия Лазаревича, – произнес я негромко, внимательно следя за его лицом.
Он немного побледнел, полная рука, державшая журнал, вздрогнула. Он бросил журнал на стол, откинулся было на спинку стула, но тотчас быстро встал.
Эти резкие и непоследовательные движения ясно говорили о волнении.
– Никак не ожидал… – произнес Саврасов вполголоса и, обойдя стол, направился к двери. Походка у него была тяжелая, и паркет под его шагами поскрипывал. Приоткрыв дверь, он вынул ключ, вставил его изнутри и, повернув два раза, строго сказал: – У вас очень громкий голос. Нельзя ли потише?
Я почувствовал повелительные нотки, прозвучавшие в его голосе.
Саврасов подошел вплотную, посмотрел мне в глаза пристальным взглядом, будто прицеливался, и тихо, но очень медленно и внятно назвал ответный пароль:
– Очень рад… Очень рад… Я видел его в феврале сорок первого года… – И прежним повелительным тоном спросил: – Вас кто послал, Доктор?
Тон этот мне не понравился – он сразу ставил меня в зависимое положение, а этого нельзя было допустить.
– Кто послал, не так важно, – ответил я немного развязно, взял стул, повернул его и уселся верхом, положив руки на спинку стула. – Когда надо будет, скажу. Черт вас занес в такую даль!… – Я старался говорить тоном брезгливым и небрежным, так, чтобы установить строгую дистанцию между нами.
Он вздохнул, подошел к просиженному дивану и тяжело опустился на него. Диван издал жалобный стон.
– Так, так… – произнес Саврасов, немного смешавшись и как-то растерянно. – Ну-с?.. – Видимо, от волнения его губы пересохли, и он облизал их.
– Рассказывайте, что случилось, почему молчите? Где люди? – сказал я.
– Виноват. Маленькая деталь…
– То есть?
– Вы обязаны показать мне кое-что.
Я неторопливо вынул из нагрудного кармана пиджака зеркальце, вделанное в замшевый чехольчик, извлек из него половинку фотокарточки и подал Саврасову.
Он взял ее, рассмотрел на расстоянии вытянутой руки, как это делают люди, страдающие дальнозоркостью, и, покачав головой, усмехнулся:
– Все ясно, все ясно… Что и требовалось доказать.
Он достал из кармана пухлую записную книжку в засаленной обложке, перетянутую резинкой, и раскрыл ее.
Надорвав внутреннюю сторону обложки, извлек из нее фотографию, положил ее на край дивана и присоединил к ней половину, врученную мной. Края обеих половинок, разрезанные по ломаной линии, сошлись точка в точку.
– Вот так… – проговорил Саврасов, ослабил галстук и, расстегнув воротник сорочки, откинулся на спинку дивана:
– Но вы все-таки скажите, обратился он уже просительно, –
от кого вы: от Доктора или от Габиша?
Ни о том, ни о другом я не имел ни малейшего понятия.
Отсюда неопровержимо следовало, что отвечать опрометчиво нельзя. Надежно уложив в памяти два новых имени – Доктор и Габиш, – я ответил:
– Я от Гюберта. Гауптмана Гюберта…
– Гюберт… Гюберт… – протянул Саврасов, прикрыв глаза и стараясь, вероятно, что-то вспомнить. – Это не племянник Габиша? Вы имени его не знаете?
– В эти детали не посвящен, – коротко ответил я.
– А каков он из себя?
Со слов Брызгалова я довольно живо обрисовал внешность и манеры капитана Гюберта.
– Не то, не то… Безусловно, не то, – проговорил инженер, подтвердив догадку незадачливого парашютиста, что Саврасов, по-видимому, не знает Гюберта. – Да это, в сущности, и не так важно.
Обычно я придерживался непреложного правила: не зная игры, не делать первых шагов. Сейчас обстановка предписывала мне действовать крайне осторожно. Но она вовсе не исключала риска. Даже наоборот – она предполагала риск. Если бы Саврасов не допустил оплошности и не упомянул о каком-то Докторе и Габише, то я, пожалуй, не нарушил бы своего правила и не пошел бы на риск. Но тут козыри сами шли в руки.
Решив обыграть ответный пароль, я небрежно осведомился:
– Стало быть, Виталия Лазаревича вы видели не так уж давно, в феврале сорок первого?
– Почему вы так решили? – удивился Саврасов.
– Я ничего не решал, – пожав плечами, ответил я. –
Таков пароль.
Саврасов рассмеялся и махнул рукой.
– Вы правы, – признался он. – Совершенно верно. С
Доктором мы встретились в феврале… перед уходом его на ту сторону. Но Виталий Лазаревич высказал твердую уверенность, что мы еще встретимся. Когда я сказал: «Прощайте!», он меня поправил и заметил: «Почему так театрально? Не прощайте, а до свидания». Поэтому-то я и решил сначала, что вы от него.
Итак, Виталий Лазаревич – это не случайное имя для пароля. Виталий Лазаревич существует, он и Доктор – это одно и то же лицо.
– И после вы ни с кем не встречались? – продолжал уточнять я.
– Конечно.
– И никого ни о чем не информировали?
– Да, да… Неожиданный переезд на восток. Связь через
Минск нарушена войной… Доктор должен понять… Я
ждал указаний…
Я кивнул, сделав вид, что меня это вполне удовлетворяет. Но следовало углубить разговор, выяснить побольше.
– Видите, в чем дело… – начал я, сделал умышленную паузу и продолжал: – Ваше присутствие здесь крайне необходимо, важно. Связь восстановим. «Шифр 17 апреля»
действует, учтите. Задачи перед вами очень большие, ведь на Урал и в Сибирь перебазирована почти вся военная промышленность. Здесь формируются крупные соединения советских войск. Вам надо на какое-то время выехать в
Москву, восстановить связи, организовать переезд двух-трех надежных людей сюда, на Урал, и в Сибирь…
– Что?! – воскликнул Саврасов. – Поехать в Москву?
Это невозможно! Абсолютно невозможно!
– А если необходимо? – спокойно спросил я.
– Все равно…
– Если этого требует Гюберт?
– Я не знаю, кто такой Гюберт… – Саврасов вскинул плечи и растерянно развел руками. – Во всяком случае, если я уеду в Москву, то вернуться сюда не смогу и должен буду перейти на нелегальное положение.
– Не понимаю, – сказал я.
Саврасов объяснил, что работа по приему заводского оборудования, идущего с запада, которая на него возложена, не допускает никаких отлучек и промедлений. Никто его не освободит от этой работы. Время военное. Конечно, если вопрос стоит так, что, невзирая ни на что, он должен быть в Москве, то придется рвать с заводом. Опасно, это грозит судом. Покинуть завод официально не удастся, а неофициально… Завод имеет чрезвычайно важное оборонное значение. Перебазировка его из центральной полосы на Урал проводится быстрыми темпами. Сам Саврасов на заводе – человек не новый, всем известный, и терять такое место было бы неразумно. «Вы же сами говорите, что мое присутствие здесь крайне важно».
Я промолчал. Воцарилась долгая пауза, которую нарушил Саврасов.
– Вы говорите Москва… – начал он.
– Не я, а Гюберт…
– Да, да, это понятно, – кивнул Саврасов. – Но надо же учесть, что я устроился здесь фундаментально. Меня уважают, со мной считаются, мне доверяют. Сюда, если вы хотите знать, двери, как в рай, очень узенькие. Конечно, если дело требует, я брошу все, но это пахнет, я повторяю, нелегальщиной. Мое исчезновение насторожит руководство, возникнут подозрения. В данный момент я ничем официально не смогу обосновать свое желание покинуть завод. Но если, как принято говорить, цель оправдывает средства, тогда можно рискнуть.