– Да-а… – протянул я. – Страшная история! Я вам говорил как-то, у меня душа не лежала к Константину…
– Помню, помню… Но кто же мог допустить? Только, ради бога, молчок. Ни гу-гу! Иначе с меня кожу сдерут…
Я заверил Похитуна, что все останется в тайне, но тут у меня возникла неожиданная мысль: а что, если использовать болтовню Похитуна в свою пользу для закрепления своего положения? Я пропускал мимо ушей ругань Похитуна и думал о своем.
Сославшись на то, что надо повидать инструктора
Рауха, я немедленно отправился к Гюберту и постучал в закрытые двери его кабинета.
– Войдите! – разрешил Гюберт.
По его лицу трудно было что-нибудь определить, на нем лежала маска абсолютного спокойствия.
– Урок с Константином сегодня не состоялся из-за его неявки, – доложил я.
– Ах, так! У вас всё? – небрежно спросил он.
– Нет, не всё.
– Я вас слушаю.
– Мне он не нравится.
– Не нравится? – удивился Гюберт. – Чем именно?
Садитесь!
Я понимал, что ничем навредить Константину не могу.
Он сделал все, что задумал. Я рад за него. Но, как разведчик, я должен был использовать с выгодой такую удобную ситуацию.
– На последнем занятии он вел себя подозрительно, –
сказал я.
– То есть? – Гюберт чуть-чуть приподнял брови.
– Интересовался мной, спрашивал, как я сюда попал, спрашивал о вас. Когда я пояснял ему расположение московских парков, мне показалось, что он знает их не хуже меня.
– Почему вы решили доложить мне об этом лишь сегодня?
То, что Гюберт вчера отсутствовал весь вечер и появился на Опытной станции только ночью, я знал точно, и поэтому ответил:
– Я хотел это сделать вчера, но мне не удалось. Я дважды пытался попасть к вам, но вас не было. Кроме того, я считаю, что это не поздно и сейчас. Если вы подскажете мне, как себя вести с Константином, то я надеюсь прощупать его основательно. Правда, он тип очень скрытный и замкнутый, но мне думается, что я смогу его расшевелить.
– Не стоит, – произнес Гюберт. – С Константином вы больше не встретитесь.
– Совсем?
– Да, кстати, он знает вашу фамилию?
– Если и знает, то не от меня. Я ему не назвался, –
солгал я и спросил: – А что?
– Так, между прочим, – ответил Гюберт и, очевидно, для того чтобы не вызвать у меня никаких подозрений, добавил: – Если вы с ним встретитесь в городе и он заговорит с вами, то ни имени, ни фамилии своей не называйте.
Это лишнее. А то, что вы мне сообщили, заслуживает внимания. Я учту. У вас всё?
– Всё.
– Хорошо, идите.
Я направился к инструктору Рауху, затем к Похитуну, а после обеда собрался в город.
18. ВЕСТИ ИЗ ЛЕСА
Кольчугин расчищал от снега дощатый настил, ведущий к бане. Увидев меня, он разогнул спину, снял рукавицу, осмотрел небо и почесал затылок.
– Погодка-то, господин хороший! – заговорил он. –
Сейчас бы по первой пороше да по зайчишкам поплутать, а? Стоющее дело!
– Да, заманчиво, – согласился я.
– Теперь снег пойдет валить…
Я согласился и с этим. Небо затянули тучи, и с часу на час можно было ожидать снегопада.
– Куда собрались, господин хороший?
– Хочу воздуха зимнего глотнуть.
– Ну, ни пуха ни пера, гуляйте!
Я вышел со двора. Тропку, которой обычно пользовались, идя в город, занесло снегом, и я пошел по дороге, наезженной автомашинами.
Морозец пощипывал кончики ушей. Острые струйки студеного воздуха проникали под одежду и приятно холодили тело.
Лес наполняли зимние, горьковатые запахи хвои. Я
дышал глубоко, всей грудью.
Кольчугин оказался прав. Не успел я добраться до города, как в воздухе тихо и беззвучно запорхали первые снежинки. Сухие и колкие, они щекотали лицо. А когда я вошел в город, снег повалил мягкими и крупными хлопьями. За последние десять дней я уже третий раз приходил в город, но слежки за собой не замечал. Не заметил ее и сегодня, хотя все время был начеку.
Я шел не торопясь, с видом праздношатающегося, останавливался у плакатов и объявлений. Время я рассчитал строго.
Местом для встречи с Криворученко был намечен небольшой район, где я загодя поставил условный знак. По договоренности удаляться от знака в ту или другую сторону разрешалось не больше чем на сто шагов. Недалеко от единственного оставшегося в городе кинотеатра, где крутили немецкие фильмы, на деревянном заборе я разглядел свой знак.
По улице торопливо сновали прохожие.
Я пошел дальше, сдерживая нарастающее волнение. В
моем распоряжении оставались считанные минуты.
Я считал шаги: двадцать… тридцать… семьдесят. Довольно.
Я остановился возле объявления бургомистра, недавно вывешенного на всех улицах, и стал его читать. Бургомистр настойчиво призывал трудоспособных горожан записываться вместе с семьями на отъезд для работы в германской промышленности и сулил им молочные реки в кисельных берегах.
С обращением я познакомился на всякий случай заранее. Сейчас я его не читал. Я смотрел на него, и буквы плясали у меня перед глазами. Волнение ширилось, нарастало, а снег все валил и валил…
Я отсчитывал про себя секунды: семь… восемь… двенадцать… и замер, скосив налево глаза, – рядом со мной кто-то остановился. Я увидел только большой волчий треух и шелковистую курчавую бородку, запорошенную снегом.
Да и весь человек, залепленный снегом, походил на елочного деда-мороза.
Неизвестный тоже решил, видимо, прочесть объявление до конца.
Его соседство меня совсем не устраивало. Вот-вот должен подойти Криворученко. Я не допускал мысли, что он заговорит со мной при постороннем. Криворученко, конечно, пройдет мимо.
Я с досадой подумал: «Черт его принес, этого дядю! Не нашел другого времени».
Я решил отойти и раздумывал над тем, в какую сторону отойти лучше. Но едва я сделал движение, как неизвестный шепнул:
– Кондратий Филиппович, дорогой!… Это я…
Нет, я даже не повернулся. В этом не было нужды.
Голос Семена я мог различить из тысячи голосов. И я его узнал.
Впившись глазами в обращение, я вздохнул:
– Семёнка!…
А как мне хотелось расцеловать его!
– Да, да, я… Все в порядке! – шепнул он.
– Времени в обрез, – процедил я сквозь зубы.
– У меня тоже… И подвода ожидает, – торопливо проговорил Семен. Ш-ш…
Подошла женщина. Ее, очевидно, привлекло любопытство: двое читают, почему ей не почитать. Может быть, что-нибудь интересное. Но, пробежав глазами текст обращения, она шумно вздохнула и ушла своей дорогой.
– Говори скорее, – торопил я. – Где бросили якорь?
– В двенадцати километрах. Лес густющий, болото, глухомань. Назначайте, где лучше встретиться.
– В кино. Запомни, в кино. Я укажу дату и время…
– Не пойдет, – прервал меня Криворученко. – В городе меня уже знают – я три раза привозил в баню дрова из леса и сейчас привез… Личность для посещения кино неподходящая…
Это меня обескуражило. Другого варианта я не подготовил.
– У вас на Опытной станции, – продолжал Криворученко, – есть истопник Кольчугин. Попытайтесь его использовать.
Я не поверил собственным ушам.
– О ком ты?
– О Кольчугине, Фоме Филимоновиче.
– Откуда ты его знаешь?
Криворученко молчал. Приближались мужчина и женщина. Они тащили за собой санки, на которых была укреплена бочка с водой. Когда они прошли, Семен ответил:
– Сказал командир партизанского отряда. Я был у него.
Кольчугин участник городского подполья. Он прорвался к вам при содействии старшего подпольной группы, а тот работает в управе… У Кольчугина два сына на той стороне.
Одного звать Петром, второго – Власом.
– Тут не провокация?
– Что вы! И лесник говорил мне о Кольчугине.
– Какой лесник?
– Связной между партизанами и подпольем.
– Что он говорил?
– Что Фома Филимонович вернейший человек. Его сразу не раскусишь.
«Куда там!» – подумал я и спросил:
– Кольчугин знает, кто я?
– Откуда он может знать? Никто не знает, кроме командира отряда, а он – здешний секретарь райкома. Я было решил встретиться с вами через Кольчугина, но потом не рискнул. Лучше вы сами с ним сговоритесь. Он считает вас предателем, сообщил об этом подполью, и подпольщики уже хотели казнить вас…
– Здорово! Только этого и не хватало… Вас двое?
– Да, я и радист. Это уже второй… Тут целая история…
– Ладно. Это потом. Отстучи сегодня же, что у меня все в порядке, а подробности после беседы. Да… Передай срочно, что между городом и селом Поточным базируется авиаполк. Пусть его кроют. Пусть немедленно положат кого-нибудь из наших в больницу под именем Брызгалова.
Всё. Иди. Дня через три жди мои сигналы. Понял?
– Да, да… А если Кольчугин будет ломаться, вы ему шепните: «Как лес ни густ, а сквозь деревья все же видно».
Это их пароль.
– Добре! Иду…
Криворученко отошел. Я «дочитал» обращение до конца, мысленно поблагодарил бургомистра за то, что оно такое пространное, и зашагал домой.
Снег кружил в воздухе, и трудно было определить, откуда он летит: то ли сверху, то ли снизу. Удачная погодка!
В эту ночь я долго не мог заснуть, но теперь уже от избытка радостных мыслей.
Я лежал на койке с закрытыми глазами, в полной темноте. Пурга бесновалась и выла снаружи, возилась в печной трубе, скреблась в окно, а я все думал и думал.
Вначале я мысленно побывал в глухомани, где укрывался Семен с радистом. Успел ли он добраться до места?
Хотя в лесу пурга не так страшна, как в степи. Всего двенадцать километров разделяло нас. Но я лежал в теплой комнате, на простыне и подушке, под одеялом, а они?.
Они, наверное, жмутся друг к другу в какой-нибудь норе, дрожат от стужи, а над ними темень, вьюга… А может быть, радист отстукивает сейчас ключом, и его точки-тире жадно ловит радиоцентр партизанского штаба.
Потом я постарался суммировать все, что накопил в своей памяти за это время и что необходимо было передать на Большую землю. Получилось немало. Во всяком случае, на первых порах радист будет обеспечен работой по горло.