Обермейер снял шинель, фуражку и осторожно уложил их в большой плоский чемодан. Туда же он положил «Вальтер» в кожаной кобуре, широкий поясной ремень, шведский карманный фонарь, фотоаппарат и планшетку.
– Как будто все, – сказал он, захлопывая крышку чемодана.
В Праге, не соблюдая никакой конспирации, Обермейер посетил начальника полиции, нужных ему агентов и в «Дейч-Хаусе» встретил Жана.
Они сели за шахматный столик друг против друга.
– Ну, выкладывайте, – скомандовал Обермейер, остановив на собеседнике свои водянистые, прозрачные глаза.
Жан, по усвоенной привычке, оглянулся, прежде чем начать говорить. Обермейер подумал неодобрительно: «Тоже мне конспиратор! Уж теперь-то можно не оглядываться, пришли другие времена».
– Вы полагаете, нам больше нечего опасаться? – спросил Жан, разгадав мысли своего патрона.
Обермейер не любил, когда кто-нибудь угадывал его мысли, а потому ответил резко:
– Я ничего не полагаю. Выкладывайте, что у вас есть.
Жан виновато потупился.
– Я вчера видел в Братиславе одного английского журналиста. Он сказал мне, что ничего хорошего немцев в Праге не ждет. Да, и прибавил очень язвительно: если словаки сумели уберечь Карлтон-отель от клопов, то от прусаков не уберегли. Это по поводу того, что в Карлтоне обосновался штаб германского консульства. Очень дерзко разговаривает. Горячая голова.
– Ничего, фюрер охлаждал и не такие горячие головы. А зачем в Братиславе торчит этот английский журналист? Что он там выглядывает?
– Журналист собирается в Будапешт и хочет там обязательно проникнуть к адмиралу Хорти.
– А что большеголовый?
– Тисо?
– Да.
– Он сам снял с себя арест, покинул иезуитский монастырь, перебрался на ту сторону Дуная и отправился в Берлин.
– Это я знаю. Лукаша вы разыскали?
Жан беспомощно развел руками.
– Ничего не получается. Видимо, он действительно уехал из Праги. За его квартирой я тоже наблюдал: кроме Нерича и железнодорожника Гавличека, туда никто не заходит.
– А кто такой Гавличек? – заинтересовался Обермейер.
– Человек смирный. По всем данным, стоит вне политики.
Глаза Обермейера как бы остекленели. Он сосредоточенно обдумывал, что предпринять для розысков коммуниста Лукаша, включенного в список лиц, подлежащих аресту. Нерич ничего сделать не смог или не захотел. А теперь, с его отъездом в Будапешт, остается одно: неотступно следить за квартирой Лукаша.
– Не выпускайте этот дом из поля зрения, – приказал Обермейер. – Следите за дочерью Лукаша. Она нам скоро понадобится.
Расставшись с Жаном, Обермейер вышел из «Дейч-Хауса».
Он шагал по улицам, нагло заглядывая в лица встречных и мысленно рисуя себе торжество завтрашнего дня. «Завтра я смогу, – рассуждал он с наслаждением, – подойти к любому из них, кто мне не понравится, и набить ему морду. И никто, никакая сила не сможет мне помешать в этом. Вот он, час, которого я с такой страстью ждал! Наконец мы покажем чехам, на что мы способны!»
Глава двадцать четвертая
1
Три короткие строки извещения, полученного из больницы, привели Антонина в полное отчаяние. Администрация предлагала «немедленно взять больную В. Сливу домой, так как в настоящее время не представляется возможностей для дальнейшего ее лечения». Извещение было стереотипное, отпечатанное на машинке, одна из копий со вписанной чернилами фамилией больного.
Мать Антонина уже несколько месяцев лежала в этой больнице, и он каждую неделю навещал ее. Сегодня его не допустили в палату. Сестра попросила зайти в канцелярию и переговорить с дежурным врачом. Там пожилая полная женщина в роговых очках довольно грубо выразила ему недовольство администрации тем, что дважды посланное на дом извещение вернулось с пометкой: «На квартире никого нет».
– Мы больше не можем ждать, молодой человек, – категорически заявила она, протягивая ему извещение. – Сегодня же заберите больную.
«Что же делать? – в полной растерянности спрашивал себя Антонин, выходя из больницы. – Куда везти мать? Домой?»
Теперь, с больничным извещением на руках, он не знал, куда ему толкнуться, где искать приюта для матери. Мысль о том, чтобы отвезти ее домой, он отбросил: нельзя обречь ее на скандалы и издевательства. К соседям? Вряд ли он найдет людей, которые согласятся принять ее. Может быть, к Божене?
Эта мысль обрадовала его. Надо поговорить с Боженой. Из ближайшего автомата он позвонил в почтамт. Божена ответила не сразу, видимо, ее не было на месте. Наконец послышался ее голос, почему-то очень взволнованный.
Она не узнала голоса Антонина и несколько раз переспросила: «Кто говорит?» Антонин ответил и изложил свою просьбу.
– Мне очень горько, Антонин, – проговорила Божена, – но я сама должна в ближайшие дни выехать с квартиры…
– Ты уезжаешь из Праги?
– Нет… – Божена замялась. – Впрочем, наверно, придется уехать… на время… Извини меня.
Антонин видел, что она торопится, и, наспех простившись, повесил трубку. «Божена куда-то уезжает. Зачем? Ничего не понимаю… Но что же все-таки делать?»
Он пошел к соседям со смутной надеждой, что они примут мать. Но и эта надежда быстро рассеялась. Никто не решался в такое тревожное время брать на себя заботу о больном человеке.
– Вези ее домой, – советовали все. – Зденек хоть и злодей, а все-таки муж и отец. Не выбросит же он ее на улицу!
Но ведь для того он и поместил ее в больницу, чтобы она имела покой, которого дома нет. Отец своими бесконечными скандалами и попреками совсем извел мать, ее жизнь дома невыносима. Когда болезнь обострилась, Зденек Слива совсем ошалел от злобы. «На что мне такая жена, которая только и знает, что болеет!» – кричал он, попрекая мать каждой чашкой кофе, каждым куском хлеба. При нем мать не решалась крошки положить в рот. Антонин не мог терпеть этой бессердечности отца и заступался за мать. Стычки между ним и отцом участились. Ссоры принимали все более острый характер. Зденек оскорблял сына в лицо, обзывал его «чертовым семенем», «бунтарем», «анархистом», грозил выгнать из дому. Они во всем были разные. Противоположность политических взглядов давно разделила их. В Антонине Зденек видел своего непримиримого врага и пользовался малейшим поводом, чтобы грубо высмеять его убеждения и идеи. И свои издевательства он с каким-то наслаждением перемежал с проклятиями и ругательствами.
Определение матери в больницу на долгий срок должно было, казалось бы, несколько сгладить отношения между отцом и сыном. Но получилось наоборот. Зденек наотрез отказался навещать жену, а на замечание Антонина, что это бесчеловечно, закричал: «Паршивый щенок, скажи спасибо, что я тебя еще терплю здесь!»
Антонин в тот же день ушел из дому и больше уже не возвращался.
Отца не оказалось дома, он должен был вернуться из поездки поздно вечерам. Не зная, что предпринять, Антонин с тяжелым сердцем отправился в деревню.
2
Иржи Мрачек сразу понял, что с его юным другом случилась беда. Он всегда держался того правила, что проявлять любопытство – это значит обнаруживать нечуткость к человеку и дурное воспитание. Но на этот раз он решил пойти против собственных правил и вызвать юношу на откровенность.
«Уж очень он на себя не похож сегодня, – подумал Мрачек. – Куда девались его жизнерадостность и веселье, даже от еды отказался. Не могу я его бросить в беде, надо помочь, пока не поздно».
Мрачек поднялся в мансарду. Антонин ничком лежал на койке, обхватив голову руками.
«Неужели заснул? А если и заснул, разбужу». Едва он успел присесть на койку, как Антонин быстро повернулся и лег на бок. Щеки его были мокры от слез.
Мрачек положил руку на плечо Антонина и спокойно, не повышая голоса, но строго потребовал:
– Рассказывай, что случилось… сейчас же рассказывай все!
И Антонин рассказал о том, что отец для него по сути дела чужой человек, которого он не видел уже несколько месяцев, и о том, что мать тяжело больна, а ее надо выписать из больницы. И он не знает, где поселить ее, потому что дома ей не будет покоя.
Мрачек слушал этот длинный, сбивчивый, взволнованный рассказ, хмуря выцветшие брови.
– Чем больна твоя мать?
– У нее ишиас.
– Это еще не так страшно, – сказал Мрачек. – У тебя есть закурить?
Антонин похлопал себя по карманам, папирос у него не оказалось.
Мрачек вышел из мансарды, и минут через десять его шаги снова послышались на лестнице. Антонин был уверен, что Мрачек ходил за сигаретами. Но он обманулся, сигарет Мрачек не принес.
– Когда твою мать выгоняют из больницы? – спросил он, останавливаясь на пороге.
– Сегодня, – сказал Антонин со вздохом.
– Вставай. Мы сейчас поедем в Прагу и привезем мать сюда, к нам. У меня в городе есть друг, он даст мне машину.
Широко раскрытыми глазами Антонин смотрел на Мрачека, не в силах произнести ни слова. Мог ли он подумать, что Мрачек предложит такой выход? У него и в мыслях этого не было, когда, убитый безвыходностью положения, он рассказывал Мрачеку о своем горе.
– Вставай, вставай! Времени у нас немного, – поторапливал его Мрачек.
Наконец, придя в себя, Антонин вскочил с кровати и порывисто обнял подполковника.
– Спасибо вам, дорогой пан Мрачек… от всего сердца спасибо! Но могу ли я принять такую заботу, ведь мать стеснит вас.
Мрачек легонько отвел его руки.
– Прежде чем сказать что-нибудь или сделать, я тщательно взвешиваю все обстоятельства.
– Я все понимаю, ведь я давно знаю вас. Но больной человек всегда обуза.
– Это с каждым может случиться, я от этого тоже не застрахован. Если я заболею, ведь ты поможешь мне?
– Я ничего не пожалею для вас, – с чувством произнес Антонин.
Собираясь в город, Мрачек хотел взять документы, но Антонин отговорил его. В такое время лучше не иметь при себе никаких удостоверений. Мрачек согласился с Антонином, но вместо документов взял пистолет.
– Это другое дело. Это надежнее всякого документа, – одобрил Антонин.
В больницу они попали уже затемно. Почти все палаты были освобождены, оставались только те больные, у которых не было в городе родственников. Их предстояло разместить по другим лечебницам, за пределами Праги.
Антонин застал мать в слезах; она уже отчаялась дождаться сына и собиралась идти домой пешком. Санитары каждую минуту напоминали, что пора покидать больницу, к утру все палаты должны быть свободны.
– Что за спешка? – спросил Мрачек врача.
– Распоряжение военных властей. Прошу поторопиться.
Антонин помогал матери одеться. Как и всякий человек на ее месте, измученный долгой болезнью и одиночеством, она была раздражительна, капризна и по всякому поводу начинала плакать.
– Почему не принес душегрейку? – жаловалась она. – Как я доберусь до дому в такой холод?
– Мы поедем в машине, – ответил Антонин. – И не домой поедем, а в деревню.
Мать вытерла платком глаза.
– Это еще в какую деревню?
Антонин объяснил. Он старался внушить ей, что у подполковника ей будет хорошо, он и его жена чудесные люди и предоставляют ей свой кров на время болезни.
Мать опустила руки и испуганными глазами посмотрела на сына.
– Нет, ты с ума сошел!.. Ехать к чужим людям в таком состоянии? Да ты понимаешь, что говоришь? – и она снова залилась слезами, жалуясь на свою судьбу.
Отказ матери озадачил Антонина. Он был уверен, что она охотно согласится ехать в деревню, и теперь не знал, как уговорить ее. У койки стояла медицинская сестра и с нетерпеньем ждала, когда наконец он уведет больную.
– Хорошо, только одевайся скорей! – воскликнул Антонин в полной растерянности. – Мы поедем домой.
На улице, увидев чужого человека у машины, мать снова запричитала:
– Не мучай ты меня, Антонин!.. Никуда я не поеду, я хочу родные стены видеть.
Вмешался Мрачек. Но его доводы тоже не помогли. Мать умоляла отвезти ее домой. Она благодарна добрым людям и видит, что они проявляют заботу от чистого сердца, но она хочет домой. Как у людей ни хорошо, а дома всегда лучше.
– Ладно, – согласился Антонин. – Только, смотри, потом не жалуйся.
У квартиры Сливы Антонин и Мрачек позвонили в начале одиннадцатого. Зденек вышел в нательном белье, с газетой в руках, с очками на носу.
– А-а-а… Деятель новейшего типа! Оппозиционер! – воскликнул он, увидев сына. – Чего ради пожаловал?
– Мать привез, – мрачно ответил Антонин.
Зденек сделал неприступное лицо.
– А кто тебя просил брать ее из больницы? У меня нет денег на то, чтобы приглашать врачей на дом.
Антонин молча протянул ему извещение из больницы. Отец поправил на носу очки, прочел извещение и вернул его сыну.
– Мало что им взбредет в голову! Они обязаны лечить – и пусть лечат. На то и больницы существуют…
– Сейчас не время рассуждать, – прервал эти словоизлияния Антонин, – надо отпустить машину.
Антонин и Мрачек помогли матери выйти из машины и повели ее в дом.
– Где тебя положить, мама? – спросил Антонин.
Больная робко, боясь, что услышит Зденек, ответила:
– В дальней комнате, там поспокойнее.
Уложив мать в постель и простившись с ней, Антонин вслед за Мрачеком вышел в первую комнату. Отец сидел у стола и делал вид, что читает газету.
– Я ухожу, – сказал Антонин. Видя, что отец не отзывается, он добавил: – Через два-три дня зайду проведать.
Зденек посмотрел на сына поверх очков.
– А уж это совсем ни к чему. Обойдемся и без твоей заботы.
– Я не к тебе приду, а к матери.
– Это дела не меняет. Твои посещения только полицию наводят на подозрения. Небось с уголовниками водишь компанию… Шляешься невесть где.
Мрачек не стерпел:
– Ваш сын незапятнанно-честный человек.
– А я вас знать не хочу! – взвизгнул Зденек, подскочив на стуле. – Тоже мне адвокат! Когда человеку оправдаться нечем, он берет себе на подмогу другого, в качестве подпорки… Из-за этого незапятнанного, честного человека мне полиция покоя не дает. Он срамит меня на всю улицу!
Антонин сделал шаг к отцу и проговорил, сжимая кулаки:
– Тебя мне срамить незачем. Ты давно сам себя осрамил. А с полицией ты всегда найдешь общий язык… Я бы никогда не переступил этого порога, если бы не мать.
– Иди ты к чертовой бабушке вместе со своей матерью! И когда вы развяжете мне руки? В печенке вы у меня сидите. Проваливай! Нам не о чем говорить.
Антонин, пошатываясь, крепко сомкнув веки, стоял у двери. У него не было сил смотреть в глаза сидящему перед ним человеку, который назывался его отцом.
Мрачек взял своего друга за руки и коротко сказал:
– Пойдем. Здесь тебе действительно делать нечего.
3
Было за полночь. Прага засыпала. Мрачек и Антонин шли пустеющими улицами. Погасли огни в домах, стихло движение. Только у ночных ресторанов слышались музыка и оживленный говор.
Загородный автобус уже не ходил.
– Придется идти пешком, – сказал Антонин виноватым голосом. Он стыдился перед Мрачеком за все происшедшее и не знал, как сгладить неприятное впечатление, которое, несомненно, создалось у Мрачека.
– Что ж, прогуляемся, – согласился Мрачек. – До утра еще далеко.
Они пересекли площадь и свернули в боковую улицу.
– Постой! – придержал Мрачек Антонина. – Что это там?
На другой стороне полицейский патруль проверял документы у прохожего.
– Странно, – с недоумением проговорил Мрачек, – таких вещей раньше не бывало. На всякий случай давай-ка вернемся назад и пройдем другой улицей.
Они снова вышли на площадь и, пройдя квартал, свернули в боковую улицу. Но и здесь оказался патруль.
– А, черт! – выругался Антонин. – Какого дьявола они сегодня липнут на каждом шагу!
– Пойдем дальше, – шепнул Мрачек и потянул Антонина за рукав.
Но их уже заметили.
– Стой! – раздался окрик.
Несколько полицейских перебежали мостовую и двинулись к Мрачеку и Антонину.
– В чем дело? – как можно спокойно спросил Мрачек.
– Предъявите документы!
Они сказали, что документов у них нет.
– Мы приезжие… Из Братиславы, – решительно заявил Мрачек. – У нас выкрали и документы и деньги.
– Обыскать!
Полицейский нащупал в кармане у Мрачека пистолет и рассмеялся.
– Все выкрали, а эту штучку оставили? Какие церемонные воры! Ловко! Видать, вы стреляные парни. Фамилия?
– Конечный, – наобум ответил Мрачек.
– Прутский, – сказал Антонин.
Последовала команда:
– Кругом! Вперед марш!
Друзей окружили и погнали по мостовой.