– Вы ответили совершенно точно, – заметил Обермейер. – Сколько человек вы отправили?
– Шестнадцать.
Обермейер что-то соображал, двумя пальцами массируя шрам на остром носу. Его ввалившиеся глаза глядели в одну точку, тонкие губы сжались.
Подполковник Мрачек превосходно играл свою роль. Блажек неоднократно предупреждал, да и сам Мрачек отлично понимал это: от штурмбаннфюрера нельзя скрывать ничего в сношениях Мрачека с парашютистом-капитаном. Он так и поступал. И ему и Блажеку было известно, что Обермейер регулярно читает радиограммы, которыми капитан обменивается с Лондоном. Не исключено также, что через подслушивающие аппараты Обермейер проверяет каждое слово из тех разговоров, которые они ведут в пансионе. Утаить от штурмбаннфюрера какую-нибудь деталь или мелочь – это значит подвести себя под подозрение.
Поэтому, когда капитан огорошил Мрачека сообщением, что ни один из посланцев не явился к Голяну, подполковник решил доложить об этом Обермейеру.
Впрочем, «огорошил» не то слово. Мрачек знал, что рано или поздно так должно случиться. Отобранные Лукашем и одобренные Обермейером люди являлись в большинстве своем коммунистами. Их снабдили поддельными документами, проинструктировали; им незачем было являться к Голяну. Они выполняли задание подпольной группы.
Откровенное признание Мрачека и недоумение, искусно им разыгранное, рассеяли подозрения Обермейера и заставили его лишний раз убедиться в том, что подполковник надежен и вовсе не собирается водить его за нос. Мрачек казался удивленным не меньше самого Обермейера.
– А вы что думаете по этому поводу? – опросил Обермейер. – Действительно, странно: как могли исчезнуть все шестнадцать человек?
Мрачек нервно потер колени.
– Ума не приложу. Прикидывал и так, и этак, но никакого мало-мальски вразумительного объяснения найти не мог.
Губы Обермейера скривились в тоненькой улыбке, глаза прищурились. «Нет, этакие парни врать не умеют», – подумал он.
– Нo самое неожиданное ждет меня впереди, – добавил Мрачек. – Капитан в тоне приказа предложил мне выехать в Словакию и дал на это два дня сроку.
– Вот как! – Обермейер поднял бесцветные брови. Он выразил удивление, но не слишком натурально, и Мрачек понял, что Обермейер обо всем уже осведомлен, но недостаточно искусно играет свою роль.
– Да, да, – подтвердил Мрачек. – Я должен явиться к Голяну, доложить ему о положении в Чехии и с его помощью отыскать отправленных нами людей. И обе задачи, как я убежден, мне не по силам.
Обермейер отбросил последние свои сомнения. Мрачек неглуп, в этом он убедился уже раньше. И честен, как ребенок. В этом он убедился сейчас.
– Напрасно вы так думаете. Вы недооцениваете себя, – сказал он. – Вы во сто крат прозорливей, умнее и опытней этого капитана. С задачей вы отлично справитесь. О положении в Чехии говорите Голяну все, что взбредет вам в голову. Он любой вздор примет за чистую монету. А посланных нами людей заставьте его самого разыскивать.
– Вы полагаете, мне надо ехать? – спросил Мрачек.
– Другого выхода не вижу. Капитан вам сказал, где и к кому вы должны явиться?
Да, сказал. Мрачек должен добраться до Братиславы и в кафе, что наискосок от парламента, встретиться с офицером словаком. Сведет его с этим офицером хозяин кафе. Пароль: «Я к вам с приветом с берегов Влтавы». Ответ: «Нитра вас ждет». Офицер обязан обеспечить отправку и свидание Мрачека с Голяном.
Обермейер спросил, когда Мрачек предполагает выехать.
Мрачек ответил, что завтра.
– Часа за два перед отъездом позвоните мне по телефону. Я дам вам сопровождающего до границы Словакии и пропуск. – Обермейер встал и начал натягивать на себя пальто. – О том, как вести себя с Голяном, я думаю, вас предупреждать незачем. Продолжайте гнуть ту же линию, что и с капитаном.
– Понятно.
– Желаю успеха! – Обермейер козырнул и вышел.
Придя в гестапо, он вызвал одного из своих подчиненных.
– Завтра вы повезете на переброску подполковника Мрачека. А сейчас составьте депешу Гульбаху в Братиславу. Пусть он возьмет Мрачека под наблюдение. Пусть сопровождает его на обратном пути до границы и заранее предупредит нас, когда его ждать в Праге. На вас возлагаю ответственность обеспечить за Мрачеком слежку с того момента, как он вернется, и до встречи со мной. На депеше поставьте подпись фон Термица.
Глава двадцать шестая
1
Лукаш ждал Мрачека. Нудный осенний дождик барабанил по крыше. Лукаш стоял у высокого оконца, грудью прижимаясь к подоконнику. Широкие струйки дождя стекали по стеклу. Белесая муть затянула город, от щелей в раме потягивало знобким холодком.
Тоскливый, мрачный день. И на сердце – камень тяжелый. Хоть бы на минуту забыть об этой скрытной жизни, ничего не опасаться, не прятаться днем и ночью! Увидеть бы дочку… Вот же времена! Не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Только-только улыбнется тебе удача, обласкает успех – и на тебе! Новый удар. Сколько же надо выдержки, терпения, душевных сил, чтобы держать себя в постоянном напряжении, не потерять воли, не согнуться, не упасть под непрерывными ударами. Погиб Карел… Верный боевой друг. Выполнял свой долг и погиб. Большое дело сделал. Ушел из жизни, но и сотни врагов увел за собой. Карел, Карел… А теперь Мария. Неужели настал и ее черед? Где она? Что с нею?
Шаги в коридоре. Лукаш повернул голову к двери.
В квартире Вандрачека он чувствовал себя более или менее спокойно. За нею не было слежки. Это или старик Вандрачек идет, который дежурит на улице, или Иржи. Но вошел Антонин.
– Я только на минутку, Ярослав, – сказал он, переступив порог, и, не снимая пальто, присел на стул. – У меня два неотложных вопроса, и я хочу воспользоваться вашим присутствием здесь. Провокатор Грабец в городе. Только что говорил с ним по телефону. Условились встретиться в четыре часа в ресторане «Микадо». Я не знаю, что мне делать с ним.
– Чего не знаешь?
– Ну, как сказать… Возиться с ним дальше или сразу прикончить? А то ведь опять исчезнет. Тогда ищи ветра в поле.
– Только не делай глупостей, – предупредил Лукаш. – И не пори горячку. Грабеца мы должны взять живым. Его необходимо допросить, и допросить в лесу. Здесь, негде. Вот сообразно с этим и действуй. Понял?
– Да, – сказал Антонин. Он был недоволен. Лукаш разрушил намеченный им план.
– Второй вопрос?
– Гоуска ищет истопника и уже вывесил объявление на калитке. Я считаю, нам этого случая нельзя упускать. Без согласования со мной Гоуска нового истопника не возьмет.
– Хорошо, я подумаю. Ты куда сейчас?
– За город. К Грабецу.
– Хорошо запомни все, что он будет болтать. Выясни, почему избегает появляться в Праге, а главное, добейся, чтобы ваша следующая встреча произошла в таком месте, где его можно взять без всякой опаски. И веди себя осторожнее, умнее.
– Мне ли это не знать? Вы же сами сказали, что с Худобой и Гоуской у меня сошло хорошо.
– Вот я и хочу, чтобы с Грабецем сошло так же. Карел, надо полагать, тоже был не маленький, не глупее нас с тобой. А где теперь Карел? После первого случая угодил в тюрьму, после второго – на тот свет. А наша задача: уничтожая врагов, самим оставаться живыми.
– Я понимаю, – ответил Антонин.
Уходя, Антонин столкнулся в дверях с Иржи Мрачеком и успел только обнять его, мокрого и возбужденного. Не перекинувшись с ним ни словом, Антонин затопал по ступенькам.
– Здравствуйте, товарищ Лукаш! – Мрачек сбросил с себя клеенчатый дождевик, снял кепи, встряхнул и плащ, и кепи, вытер платком мокрое лицо.
– Здравствуйте, Иржи.
– Я прямо от господина Обермейера. Новостей – короб, и самая главная из них: я уезжаю в Словакию.
– В Словакию? А дома как у вас, Иржи?
Тень пробежала по лицу Мрачека.
Дома у Мрачека плохо. Умер старик отец, умер единственный сын. Жены не узнать, так она изменилась. Исчезновение мужа, смерть тестя и сына подкосили ее. Нервная горячка, которую она перенесла, отняла последние силы.
И ничто уже не напоминало в ней прежнюю сильную женщину, одаренную живым умом, чуткую и сердечную, любившую жизнь и людей. Она как-то сразу постарела. И, что больней всего, опустилась. Теперь это был человек, примирившийся с судьбой. Она не жила, а существовала – без желаний, без интересов, без радости. Как тень, бродила она по дому, слепая и глухая ко всему, что окружало ее.
Последнее время Мрачек стал серьезно бояться за ее рассудок. Во сне жена бредила сыном и страшно возмущалась, когда Мрачек ее будил. Мрачек ни с кем не делился своим горем. Его ненависть к врагам усилилась, он испытывал потребность мести.
Перед Лукашем он не стал таиться.
Лукаш слушал мучительный рассказ Мрачека и жалел о том, что задал такой неуместный вопрос. Чем он мог помочь товарищу? Бессильным сочувствием?
– Тяжко, тяжко, Иржи, – выговорил он с трудом. – Вам остается одно: бить их, проклятых.
Мрачек сидел, опустив веки. Повторил глухо:
– Да, тяжко… Тяжко потому, что непоправимо.
И вдруг деловым, твердым голосом начал говорить о своих встречах с лондонским капитаном и Обермейером, о том, как возник разговор о его поездке в Словакию.
То обстоятельство, что лондонский гость и гестаповец обеспокоены исчезновением людей, посланных в Словакию, встревожило Лукаша. Все посланные при содействии гестапо люди, как сказал сегодня Милецкий, прибыли к месту своего назначения и приступили к работе. Вполне естественно, что к Голяну они не явились.
– Тут мы кое-что недоучли, – сказал Лукаш. – Вам придется на месте поговорить с товарищами. Для отвода глаз хоть кто-нибудь из них должен явиться к Голяну. Нужно рассеять подозрения. Это единственный разумный ход.
– Я тоже убежден в этом, – заметил Мрачек. – Конечно, следовало бы предусмотреть это заранее. Но мы не догадались. Если бы мы догадались, то, возможно, и мне не пришлось бы ехать сейчас.
– А может быть, все к лучшему. Запишите, с кем вам надо встретиться в Словакии, а потом поговорим конкретно о ваших задачах.
Мрачек вынул карандаш.
2
Лукаш, прочтя вывешенное на калитке объявление Гоуски, не решился сразу же явиться к нанимателю. Он несколько раз взад и вперед прошел мимо особняка, пригляделся к подъездам и окнам соседних домов. На этой улице было очень тихо. Наконец он подошел к калитке и нажал кнопку звонка.
Гоуска выслушал его и спросил:
– Рекомендацию хозяина пансиона можете представить?
– Представлю.
– Когда приступите к работе?
– Через два-три дня.
– Я вас предупреждаю, – заметил Гоуска, – что беру служащих с недельным испытательным сроком. Не понравитесь – пеняйте на себя.
– Я согласен на все условия, – ответил Лукаш.
– Отлично. Я вас жду.
3
Антонин сидел в ресторане за столиком и всем своим видом показывал, что погружен в чтение. Перед ним лежала раскрытая книга. Он ждал Грабеца.
Всякий раз, когда в ресторане появлялся новый человек, Антонин настораживался. Не поднимая головы, он исподлобья взглядывал на вошедшего, надеясь по внешнему виду узнать Грабеца. Люди входили и выходили, и ни один из них не отвечал тем приметам, которыми располагал Антонин.
Но вот вошел человек среднего роста, очень худой, почти истощенный. На нем был короткий однобортный пиджак и давно не глаженные брюки, провисшие на коленях. Незнакомец остановился посреди зала, сложил складную тросточку, сунул ее под мышку и стал потирать руки, разглядывая сидящих.
Грабец уже знал, что сегодня встретится не с Ширке, а с его помощником и что в руках у помощника будет томик Ницше.
Антонин закрыл книгу. Грабец развинченной походкой подошел к нему и спросил:
– Вы читаете Ницше?
– Да. Книгу просил передать вам Ширке.
– Так, так, – проговорил Грабец, сел за столик и начал вежливо и в то же время пугливо посматривать по сторонам.
– Кофе пить будете? – спросил Антонин.
– Предпочел бы рюмку коньяку. На дворе премерзкая погода.
Антонин подозвал официанта. Грабец вынул маленькие ножницы и стал чистить ногти: видимо, он не хотел начинать разговор первым.
«Какое ничтожество», – подумал Антонин, брезгливо изучая предателя.
Внешний вид Грабеца был жалок. Воротник пиджака, отслужившего все сроки, был тронут молью и усыпан перхотью. На сорочке сомнительной свежести расплылись жирные пятна. Вся его фигура имела какой-то жеваный вид. Лицо – буро-землистого оттенка, как лицо покойника. Над срезанным подбородком – большой полуоткрытый рот, видны верхние зубы, выдавшиеся вперед.
– Вы где пропадаете? – в упор спросил Антонин.
Что-то похожее на улыбку оживило мертвенное лицо Грабеца.
– Я не могу иначе… У меня другого выхода нет. Я предупреждал господина Ширке, что на каждом шагу меня подстерегает смерть. Я потерял последний покой…
Антонин, обрывая этот поток слов, спросил:
– Не преувеличиваете ли вы? – Ему хотелось узнать, чем напуган Грабец и как он оценивает собственное положение.
– Я поражаюсь, как вы можете говорить так спокойно, – возмутился Грабец. – Я каждый час, каждую минуту вишу на волоске. Я боюсь Праги, как огня. Да и Ширке мое пребывание здесь считал очень рискованным.
– Рискованным, но, к сожалению, необходимым, – твердо вставил Слива.
Грабец задергался, его глаза с краев как бы подернулись пленкой.
– Господи! Что же мне делать? – взмолился он, похрустывая пальцами. – Ведь я потерял всякое доверие коммунистов. После того как я выдал Червеня, Птаху, а затем выследил Файманову, они стали подозревать, что это дело моих рук. И вы сами понимаете, насколько они близки к истине. А с предателями у них разговор весьма короткий. Я же информировал господина Ширке, что у коммунистов существует созданный несколько лет назад аппарат по борьбе с провокаторами.
Антонин никогда и в мыслях не держал, что ему придется иметь дело с такими презренными людьми, как Худоба и Грабец. Всюду они оставляют кровавый след, загрязняют все, к чему только ни прикасаются. В каком человеческом сердце может пробудиться жалость к предателю? Чья совесть позволит сказать хотя бы одно слово в его защиту? Смерть предателю. Только смерть.
Грабец закурил. Дрожащими руками он мял сигарету, и пепел падал на скатерть, на его пиджак и брюки, но Грабец не видел этого. Он придвинулся поближе к столу. Его острые выпирающие колени касались ног Антонина. Он страстно доказывал, он убеждал, что жить в Чехословакии ему больше нельзя.
– Поймите, не осталось почти ни одного коммуниста, миновавшего ваших рук. А я на свободе. Я хожу, и меня никто не трогает. Как же я оправдаюсь после? А меня в партии знают. Еще до Мюнхена я был близок с троцкистами Гриневичем, Нейманом. Ведь по их заданию я вел работу по разложению клатовской парторганизации. Меня еще тогда хотели вышибить из партии, я едва-едва удержался на ногах. Да что там говорить! Еще в двадцать девятом году я чуть не провалился, когда вел слежку за коммунистами по заданию политической полиции. Отправьте меня куда угодно, только не держите здесь. Я должен как-то обелить себя в глазах подпольщиков. После случая с Градишкой я сейчас же выехал из Праги…
Фамилия Градишки ничего не говорила Антонину, но заинтересовала его. Он сказал Грабецу:
– Мне об этом Ширке ничего не говорил. Не помню что-то.
Грабец рассказал. Гестапо, стремясь проникнуть в коммунистическое подполье, начало выпускать фальшивую газету «Руде право». Экземпляры газеты вручались провокаторам, и те распространяли их среди лиц, состоявших на подозрении у гестапо.
Грабец по научке Ширке с экземпляром этой фальшивой газеты явился в дом электромонтера Градишки, своего старого знакомого. Градишка доверчиво принял Грабеца и оставил газету у себя.
Грабец советовал Ширке сразу же арестовать Градишку, коль скоро тот не отказался взять газету. Но Ширке посмотрел на дело иначе: приказал Грабецу сблизиться с Градишкой.
Кто же мог знать, что этот Градишка принимал активное участие в выпуске подлинной «Руде право», которая печаталась в центральной типографии в Бероуне?
Грабец пришел к Градишке во второй раз, и там его накрыли подпольщики. Только пистолет и выручил Грабеца. Застрелив Градишку, он сумел скрыться.
И разве можно после всего этого оставаться в Праге? И не только в Праге – в Чехословакии?
Антонин встретился с предателем взглядом. Грабец ждал ответа. Кажется, ни один мускул на его теле не оставался в покое.
– А если мы вас заключим в лагерь? – медленно спросил Антонин.
– Я на все согласен! Лагерь лучше смерти.
– Мы посадим вас в барак коммунистов.
– Пожалуйста, – изъявил свою готовность Грабец. – Я заверяю вас, что сразу же войду к ним в доверие. Влезу в душу. Общая судьба нас сблизит. И пусть для меня не делают никаких исключений и поблажек, посылают на работы вместе со всеми. Пусть даже бьют.
– Где вы сейчас живете?
– У двоюродного брата в Костельце.
– Это удобно. Договоримся так: в первое воскресенье ноября между пятью и шестью часами зайдите в костелецкий храм. Там вы увидите девушку. В руке у нее будет Библия в черном кожаном переплете. Подойдите к ней и скажите: «Мне нужно видеть господина Ширке. Не можете ли вы указать его адрес?» Она вам ответит: «Я вас могу проводить к нему», – и доведет до машины. Поняли?
Грабец кивнул головой.
– Я очень благодарен вам. Я постараюсь и в лагере быть вам полезным.
Негодование мутило голову. Антонин боялся, что Грабец подаст ему свою подлую руку. Чтобы избежать рукопожатия и разрядить свой гнев, Антонин, вставая, будто нечаянно, всей ступней наступил на ногу предателя.
Грабец вскрикнул, лицо его побледнело.
– Простите, – сказал Антонин.
– Ничего… ничего… – пробормотал Грабец и поджал ногу.
Антонин пошел в гардероб за пальто, зонтом и шляпой.
Он шагал по мокрым улицам Праги, уже погруженным в вечерние сумерки. По-прежнему лил дождь.
Поеживаясь под легким пальто, Антонин чувствовал, что его ботинки, видавшие всякие виды, не только пропускают, а прямо впитывают в себя воду.
«Зейдлиц таких ботинок не надел бы. В моем положении “гестаповца” это не годится, – подумал он. – Надо раздобыть ботинки получше».
Впереди шла невысокая женщина. Прикрываясь зонтом, она торопливо семенила по плохо освещенному тротуару. Ноги ее скользили, она то и дело взмахивала зонтом, пытаясь сохранить равновесие. На повороте улицы тротуар был разрушен. Женщина остановилась, потом сделала нерешительный шаг, но поскользнулась и чуть не упала. Антонин во время поддержал ее за руку.
– Ой, спасибо! – вздохнула женщина и обратила к нему лицо.
Антонин обмер. Перед ним была Божена! Он только и мог прошептать:
– Божена!
Теперь и девушка узнала его. Все было забыто: и улица, и дождь, Божена обвила рукой шею Антонина и жарко поцеловала.
– Тоник! Родной!
Антонин не выпустил руки Божены из своей. Они прошли несколько шагов молча, охваченные радостью встречи.
– А я часто вспоминала о тебе и сердилась. Неужели, приехав в Прагу, не мог найти меня через Марию? – упрекала Божена.
Антонин старался говорить внушительно. Она забыла про конспирацию. У него каждый шаг, каждая встреча заранее учтены и взвешены. Но он часто вспоминал о Божене, стремился ее видеть. Разве можно забыть подругу детства, чудесные дни, проведенные вместе, детские игры, огорчения и шалости?
– Куда ты идешь? – спросил Антонин, когда они свернули в боковую улицу.
Божена засмеялась.
– Туда же, куда и ты. К Морганеку.
Антонин удивленно поднял брови.
– Не понимаю.
– Сейчас поймешь.
Она сунула в руки Антонина зонт, раскрыла сумку и вынула из нее конверт.
– Теперь понял? – спросила Божена.
– Все еще нет, – ответил он и поднес конверт к глазам.
– Здесь удостоверение, которое обещал тебе отец. Документ сильный, но злоупотреблять им нельзя, – строго пояснила Божена.
Антонин торопливо сунул конверт в карман.
– Очень кстати… В роли Зейдлица в Праге появляться уже опасно.
Они прошли еще несколько шагов. Божена рассказала, что работает в клубе правительственных войск и почти все вечера у нее заняты. Антонин плохо вникал в ее слова, но чувствовал волнение, с которым она их произносила. И это волнение неосознанно, необъяснимо, передавалось ему. Он почувствовал, что не может, как раньше, непринужденно и легко говорить с Боженой, не задумываясь над своими словами. Он искал какие-то особенные, значительные слова и не находил их. И оба они замолчали.
Божена остановилась.
Впервые за годы их дружбы Антонин увидел прелесть ее глаз, больших и светлых, окаймленных темными ресницами. Никогда раньше он не вглядывался в них и даже не смог бы вспомнить, карие они или голубые. У Божены голубые глаза! Это длилось мгновение. Он первым отвел взгляд, не в силах скрыть своей радости, – видеть Божену, чувствовать, что она рядом с ним.
Голос Божены вернул ему самообладание.
– Мне пора возвращаться… – Она переложила сумку из одной руки в другую и подняла зонт над головой. – Какой несносный дождь!
Рука Антонина ощутила ее легкое пожатие.
– Не забывай старых друзей, – сказала Божена весело.
Он торопливо ответил на ее пожатие и неожиданно спросил:
– А ты не забудешь… старых друзей?
– Нет, конечно. Ну, будь здоров и удачлив!
И Божена ушла.