1
Грабец нигде не находил себе места. Страх довел его до отчаяния. Он ни разу за это время не ездил в Прагу. Даже в Костельце редко выходил из дому.
Переходя от отчаяния к надежде, он с трудом дождался воскресенья. В костелецкий храм он отправился задолго до назначенного срока.
Грабец раньше никогда здесь не был, но понаслышке знал, что в очень далекие времена чехов постигло великое бедствие – чума. Смерть косила людей тысячами. Умерших не успевали хоронить. В огромные ямы каждый день сваливали сотни трупов и не зарывали этих ям, пока они не наполнялись доверху. Целые селения находили себе вечный покой в этих огромных могилах. Спустя много лет на месте кладбища возник город Костелец (от слова кость), а позже был построен храм. Человеческие кости, вынутые из земли, пошли на его внутреннее убранство.
Грабец торопливо вошел в храм. Он был уверен, что девушка уже ждет его. Но девушки не оказалось. Храм был пуст, если не считать группы немецких женщин-экскурсанток. Они стояли в левом приделе и слушали объяснения гида. Грабец осмотрелся. Отовсюду глядели на него кости. Из костей сделана огромная люстра, свисающая с потолка в самом центре храма, из костей сложено возвышение, алтарь с распятием спасителя, фамильный герб князя Шварценберга со щитом и короной, кронштейны, подсвечники, кресты. Костями забиты все ниши; вдоль стен уложены черепа, берцовые кости, голени, ребра, позвонки…
Грабецу стало не по себе. Холодом смерти веяло на него от этих костей, и храм был похож на склеп. Почему помощник Ширке избрал для свидания это мрачное место? Грабец и без того измучен страхом за свою жизнь. Зачем ему новые мучения?
Грабец решил выйти на вольный воздух. В храме был единственный вход. Это служило гарантией, что он не разминется с девушкой. Действительно, едва он переступил порог, как увидел ее. Девушка поднималась по ступенькам на паперть. Под мышкой левой руки она держала Библию в черном кожаном переплете.
Грабец, забыв о предосторожности, кинулся к ней навстречу.
– Мне необходимо видеть господина Ширке. Не можете ли вы указать его адрес? – спросил он, тяжело дыша.
Девушка внимательно посмотрела на него и, помедлив, ответила:
– Я могу вас проводить к нему. Следуйте за мной на расстоянии и садитесь в машину – в ту, возле которой я переложу Библию под правую руку.
Так все и произошло.
Задняя дверца закрытого автофургона открылась перед Грабецем, и паренек в форме полицейского приветливо спросил по-немецки:
– Пан Грабец? Мы вас ждем. Давайте вашу руку.
Уже оказавшись в одиночной кабинке, Грабец поймал себя на мысли, что автофургон напоминает ему машину, в которой его доставили к Ширке. Такая же дверца сзади, такая же тесная, совершенно темная кабинка, только цвет кузова другой. Правда сейчас день, а тогда была глухая ночь. Его схватили в Праге, около виллы «Тереза», в которой раньше размещалось советское посольство; он шел из Виноград в Жижков. А потом высадили на каком-то острове. Он думал, что ему пришел конец, но вышло иначе. Гестаповцы Зейдлиц и Ширке допустили оплошность. Следили за ним как за коммунистом, но не удосужились проверить по учетам полиции. Тогда у них отпала бы всякая необходимость в таинственном похищении.
Возможно, что это та же самая автомашина. Примета хорошая. Но теперь его везут не на остров. Это очевидно. Уже прошло много времени, а она все катит и катит без остановки, только изредка подавая зычный сигнал.
Грабец успокоился. Все страшное осталось позади. Тревожные дни и бессонные ночи измотали его вконец. Наконец-то он сможет отдохнуть.
Машина шла плавно – видимо, по прямой дороге, и Грабец вздремнул. Проснулся он от толчков и не мог сообразить, долго или мало спал. Машина резко кренилась в стороны; его бросало то вправо, то влево. Видимо, машина преодолевала крутые подъемы: под гору она бежала с выключенным мотором. По кузову хлестали ветки.
– Стой! Пароль! – донесся до слуха Грабеца окрик на чешском языке.
Машина остановилась. Из кабинки кто-то вышел и тихо заговорил с часовым.
«Слава богу, приехали», – с облегчением вздохнул Грабец.
Мотор поурчал некоторое время, потом заглох.
Отбросили наружную щеколду на двери кабинки.
– Выходите, пан Грабец! Путешествие закончено, – крикнул паренек-полицейский.
В Костельце он говорил с ним по-немецки, а здесь – по-чешски. Непонятно…
Грабец выпрыгнул из кузова фургона на землю, и первое, что он увидел, – лес.
Он не обратил внимания на людей, окруживших его, не заметил, что у них в руках и за плечами оружие. Лес – вот что поразило Грабеца. Лес и тишина. Ничего похожего на лагерь. Лес, а вверху темное небо в звездах.
Куда его привезли? Куда он попал? Лагерь – ведь это дома, бараки, колючая проволока, а тут одни деревья…
К машине приближался человек, помигивая в темноте глазком карманного фонарика.
Люди посторонились. Один из них вышел вперед и, приложив руку к головному убору, доложил по-русски:
– Товарищ командир отряда, задание выполнено. Предатель доставлен.
Ноги у Грабеца ослабли, он мешком рухнул на землю.
2
В тот же воскресный ноябрьский день произошло и другое событие. В дом Кулача в его отсутствие позвонил человек в поношенном демисезонном пальто. Это был Каро.
По указанию Блажека он изменил свою внешность: натянул на голову седой парик, приклеил рыжеватые усы, надел пальто, оставшееся после смерти сына. В левой руке он держал плетеную корзинку, наполненную деревянными игрушками.
Дверь чуть приоткрылась, и в щелке показался глаз.
– Вам кого?
– Вас, – смело ответил Каро.
Капитан, видимо, осторожничал и спросил снова, чуть пошире приоткрыв дверь:
– Кого? Назовите конкретно.
– Вас и только вас. Мне кажется, я имею дело с капитаном из Лондона? Я не ошибаюсь?
– Тише! – невольно вырвалось у капитана, он побледнел. – Что вам угодно и кто вы?
Каро улыбнулся, цокнул языком.
– О том, что мне угодно, пан капитан, я расскажу, когда вы меня впустите в дом. Опасаться вам нечего. Я пожилой человек, один, а вас двое, вы оба молоды и вооружены. А на второй вопрос – кто я? – отвечу коротко: ваш доброжелатель. Пока вы будете медлить, может возвратиться пан Кулач, а при нем я ничего не скажу, разве что предложу вам вот эти игрушки.
Капитан не знал, на что решиться. Этот странный субъект все знает и, конечно, явился с какой-нибудь определенной целью.
– Вы не ошиблись? Вы пришли именно туда, куда были намерены прийти?
– Убежден в этом. И если вы соблаговолите выслушать меня, то и сами уверитесь в том же.
Капитану ничего больше не оставалось, как только впустить Каро.
В вестибюле Каро сел на первый попавшийся стул, раздеться отказался и сказал, что задержится только на несколько минут.
Появился поручик. Оба подозрительно разглядывали непрошеного гостя. Но Каро вел себя невозмутимо и уверенно: поставил между ногами корзину с игрушками, достал табак, зажигалку, раскурил трубку и сделал несколько глубоких затяжек.
Он даже не пытался удостовериться, с кем имеет дело: знал совершенно точно, что перед ним лондонские капитан и поручик. Поэтому он без обиняков изложил причину своего визита. Капитан и поручик, по его мнению, допустили большую ошибку, покинув пансион «Господа в халупе». Не надо было этого делать. Почему у них не хватило терпения подождать возвращения подполковника Мрачека? Где он будет их искать, когда появится в Праге? Но это еще полбеды. В этом им еще можно помочь, стоит лишь договориться. Беда в другом: место их пребывания стало известно гестапо. Они надеялись найти в лице поручика Кулача преданного друга, но горько просчитались. Пан Кулач – агент гестапо, негласный сотрудник штурмбаннфюрера Обермейера. Он их предал. Гестапо знает капитана и поручика по именам и фамилиям, осведомлено о том, с какой миссией они прибыли в Чехословакию. Вот как обстоит дело. Пан Кулач всунул их обоих, как кроликов, в пасть удава. Они могут не верить его словам, это их дело, но будет совсем глупо, если они не попытаются проверить пана Кулача. И сделать это нужно как можно скорее, чтобы избежать неминуемого ареста. Подлинные патриоты обеспокоены судьбой своих лондонских друзей и готовы прийти к ним на помощь. Каждый вторник между девятью и десятью утра около Клементина их будет ждать человек в клетчатом пальто с нотной папкой в одной руке и с толстой тростью – в другой. Ему можно довериться. Вот и все.
Капитан и поручик потеряли дар речи, слушая все это.
Когда Каро стал поднимать свою корзинку, капитан пришел в себя.
– Куда вы? Простите… Позвольте, еще минутку…
– Ничего не позволю, – решительно возразил незнакомец. – Не имею времени. Меня ждут друзья. Я сказал все, что надо было сказать.
Он сам открыл дверь и захлопнул ее за собой, даже не попрощавшись.
Пройдя квартал и свернув за угол, Каро подошел к старомодному «фордику», прижавшемуся к панели, влез в него и сел на заднее сиденье рядом с Блажеком.
Машина покрутилась по улицам Малой Страны, а потом перебралась на правобережную часть Праги.
Всю дорогу Каро и Блажек ехали молча.
«Фордик» долго петлял по улицам и наконец остановился у безлюдного скверика в Стршешовице. Блажек и Каро вышли. Отпустили машину.
– Ну, сошло? – задал свой первый вопрос Блажек.
– Огорошил. Честное слово, огорошил. Они, по-моему, и сейчас еще не пришли в себя.
– Ничего не забыл?
– Что вы, пан Блажек! С каких это пор вы стали сомневаться во мне?
– И назначил место для встречи?
– А как же! Около Клементина.
– Благодарю. Иди, отдыхай. Когда будет нужда в тебе, я загляну.
Блажек и Каро разошлись в разные стороны.
3
Во вторник на условное место ни капитан, ни поручик не явились.
В среду Божена сказала Блажеку, что Кулач уже два дня не показывается на службе.
– Куда же он пропал? – спросил Блажек.
Божена ничего определенного ответить не могла.
В четверг Блажека вызвал к себе Обермейер.
На этот вызов Блажек не рассчитывал. После разговора с штурмбаннфюрером о Мрачеке ему стало ясно, что Обермейер чем-то встревожен, возможно подозревает подвох со стороны Блажека. Не случайно же Обермейер скрыл от него, что лондонские гости обнаружены и перебрались в Прагу, что к ним подведен поручик Кулач.
«Возможно, получены какие-нибудь сведения о Мрачеке, – раздумывал Блажек. – Или он попал в руки гестапо. Все может быть. Но где его схватили? Здесь, когда он уже вернулся, или еще в Словакии?
Ведь он должен был явиться не только к Голяну, но и к видным руководителям восстания – коммунистам. Его могли выследить. Или, может быть, случилось что-нибудь с Каро? Не проследило ли его гестапо, когда он входил в дом поручика Кулача? Правда, я не спускал глаз с поручика в тот день. Но разве можно уберечься от промахов и случайностей? Хорошо бы узнать, дома ли сейчас Каро. Как это сделать?»
Голова шла кругом. Чем больше он думал, тем мрачнее становились его предположения. Возможно, Обермейер уже установил наблюдение за домом Блажека. Если это так, то он обнаружил и Ярослава и Антонина.
– Черт его знает, что и думать! – выругался Блажек, чувствуя, как весь покрывается холодной испариной. – В хорошенькую я попал переделку!
В кабинете у Обермейера сидел его подчиненный. Это не помешало Обермейеру принять Блажека. Он попросил Яна присесть, не отрывая глаз от документа, который принес ему подчиненный.
За эти несколько минут ожидания Блажек сумел взять себя в руки. Самообладание вернулось к нему.
Штурмбаннфюрер поставил свою подпись и отдал документ подчиненному. Когда они остались одни, Обермейер поднял глаза на Блажека.
– Серьезно боюсь, что с моими лондонскими снобами наживу себе нервный тик, – сказал он и, выйдя из-за стола, встал в излюбленную позу: руки в карманах, длинные ноги широко расставлены, голова опущена.
Блажек нашел для себя более выгодным промолчать, но на лице изобразил недоумение. Тон, в котором Обермейер начал разговор, и его первая фраза ничего тревожного не предвещали.
– Вам известно о том, что капитан и поручик перебрались в Прагу? – спросил Обермейер.
Нет, Блажек этого не знает. Впрочем, по отдельным репликам капитана можно было догадаться о его планах перебраться в Прагу. Блажек так и ответил, заметив про себя, что Обермейер, видимо, не хочет обходить его. Надо думать, Кулач сильно насолил штурмбаннфюреру.
Обермейер держал себя внешне ровно, куда ровнее, чем в прошлый раз. Это тоже успокаивало Блажека.
– Их пригрел в своем доме какой-то поручик Кулач, – продолжал Обермейер, не догадываясь, какое удовольствие доставляет своими словами Блажеку.
– Как вы сказали, господин штурмбаннфюрер? Кулач?
– Именно.
– Не Ярда ли Кулач?
– Кажется, Ярда.
– Гм… Да… Любопытно, – как бы самому себе пробормотал Блажек.
– Что любопытно? – спросил Обермейер.
– Ярда Кулач – офицер войск охраны протектората. В лицо я его не знаю, но слышал о нем.
– Я так и предполагал, – сказал Обермейер и возвратился на свое место за столом.
Блажек не мог не признать, что штурмбаннфюрер ведет себя правильно. Будь Блажек на его месте, он бы тоже не рискнул раскрыть, что Кулач негласный сотрудник гестапо.
Обермейер высказал интерес к тому, как воспримет капитан визит к нему Блажека.
Блажек ответил:
– По-моему, будет рад. Мрачека-то нет, а перед Кулачем вряд ли он откроет карты. Как мне держать себя, господин штурмбаннфюрер, если я встречу Кулача?
Обермейер усмехнулся. Кулача не видно уже два или три дня. Возможность встречи исключена. Если, на худой конец, Кулач и окажется дома, то свой визит объяснить легко. Можно сказать, что бюро обеспокоено его неявкой на службу.
– Да, это вполне резонно, – согласился Блажек.
Кулач и в самом деле куда-то исчез, и это беспокоит Обермейера. Без Кулача штурмбаннфюрер потерял контакт с капитаном. А теперь, по всему видно, задумал убить сразу двух зайцев: и лондонских гостей проведать, и узнать что-нибудь о Кулаче.
Обермейер тут же до известной степени подтвердил догадки Блажека.
– Кулач не является на службу, это установлено точно, – сказал он. – Но это не так уж важно. Важно то, что гости вот уже три дня как прервали связь с Лондоном. Лондон их вызывает, а они молчат. Может быть, их рация вышла из строя? Может быть, им надо помочь? Или они решили пробраться в Словакию? Это тоже возможно.
– Да, вполне возможно, – согласился Блажек. – Когда прикажете отправиться?
– Поезжайте сейчас, – сказал Обермейер и подал Блажеку клочок бумаги. – Это адрес. Постарайтесь вызвать капитана на откровенную беседу, выяснить, как он настроен и что думает предпринять дальше. Желательно узнать, как он расценивает долгое отсутствие Мрачека. Ну а если начнет проявлять интерес к вам, то вы сами знаете, что отвечать… От поездки в Словакию постарайтесь его отговорить.
Не дальше как через полчаса Блажек уже стоял у парадного подъезда знакомого ему дома. На неоднократные звонки и стук в дверь никто не отозвался. Блажек осмотрел замочную скважину и убедился, что в ней торчит ключ. Обойдя дом по фасаду, он обратил внимание на то, что все окна закрыты изнутри ставнями. Этим осмотром Блажек не ограничился. Выбрав удобный момент, когда на уличке не было ни одного человека, он перемахнул через невысокую чугунную решетку и оказался во дворе. Теперь он осмотрел часть дома, выходившую в сад. Вторая дверь – черный ход, как принято говорить, – тоже была заперта изнутри. Блажек постучал поочередно во все окна, но безуспешно. Дом как бы вымер.
«Кажется, наши птички улетели из гнездышка, – подумал Блажек. – Сильно перепугал их мой Каро. Но куда же девался поручик?»
Тщательно обследовав окна, Блажек обнаружил, что одно из них не заперто, а только прикрыто снаружи. Кто-то действовал с большой осмотрительностью: сначала через форточку закрыл ставню, а потом уже прихлопнул форточку и рамы, открывавшиеся наружу.
Блажек влез в окно и на всякий случай взял в руку пистолет.
Первым долгом он открыл ставни и обошел все пять комнат. Никого!
Судя по холоду в комнатах, можно было предположить, что дом не отапливался несколько дней сряду.
В кабинете Блажек сел за стол и закурил. Снял трубку с настольного телефона, приложил к уху. Аппарат работает.
«Капитан и поручик, безусловно, удрали, – рассуждал он. – Это хорошо прежде всего для нас, но не плохо и для них. А все-таки глупцы! Куда они метнулись? Попадутся где-нибудь, как мышь в мышеловку».
Докурив сигарету, Блажек еще раз обошел все комнаты, заглянул под кровати, в платяные шкафы, на кухню, в кладовую. А когда открыл дверь в ванную, невольно сделал два шага назад. Нет, зрение его не обманывало. Блажек захлопнул дверь и вернулся в кабинет.
– Вот уж этого я не ожидал, – пробурчал он и, сняв трубку телефона, набрал номер Обермейера. – Я говорю из дома поручика, – доложил Блажек. – Крайне необходимо, господин штурмбаннфюрер, чтобы вы приехали сюда.
– Что-нибудь случилось? – встревоженно спросил Обермейер.
– Я считаю неудобным говорить по телефону. Самое лучшее, если вы приедете.
– М… да. А удобно ли мне?
– Да. Совершенно безопасно. Смело останавливайте машину у подъезда. Я вас встречу.
– Хорошо. Сейчас еду. – В трубке послышались отбойные гудки.
Блажек еще раз прошел в ванную и на подзеркальнике нашел небольшой листок бумаги.
На листке значилось:
«Поручик Кулач признался, что является агентом гестапо, и получил то, что заслужил. Нас не ищите – напрасный труд. Патриоты».
Блажек почесал в затылке: эти фанфароны тоже считают себя патриотами! Он положил записку на видном месте, где ее никак нельзя было не заметить, и пошел встречать Обермейера.
Штурмбаннфюрер вылез из машины и торопливо вошел в подъезд.
– Кто в доме? – отрывисто спросил он.
– Живых людей нет, – ответил Блажек и провел штурмбаннфюрера прямо в ванную комнату. – Вот все, что я нашел здесь, – сказал он, открывая дверь.
Даже Обермейер, стреляный волк, и тот отшатнулся: до того был страшен труп повешенного поручика Кулача.
– Это что? – указал он на листок бумаги.
– Единственное, что оставили гости.
Обермейер схватил записку, пробежал ее глазами и скомкал в руке.
– Идиот! – процедил он сквозь зубы.
Легко было догадаться, что это слово предназначается повешенному.
Несколько минут постояли в молчании. Обермейер заметно нервничал.
– Я вас попрошу подробно описать на бумаге приметы этих… обоих, – сказал он сухо. – Они от меня никуда не уйдут.