– Я совершенно спокоен за свою работу, – сказал он. – Мой список точен. Люди, которых я выявил, действительно враги Чехословакии, изменники родины.
– И придется нам скоро заняться ими, – проговорил Антонин.
– Что ж, давайте примем решение, – резюмировал Лукаш. – С завтрашнего дня все перебираемся сюда. Все без исключения, кроме Адама. Я имею в виду тебя, Антонин, вас, товарищ Гофбауэр, Божену, Морганека и Глушанина с его людьми. Места в особняке всем хватит. Пришла пора сжать пальцы в кулак. Быть сейчас всем вместе – это, пожалуй, самое главное. Поэтому, Антонин, направляй сюда Глушанина и его людей.
Антонин, Гофбауэр и Лукаш осмотрели дом, двор, служебные постройки, большой чердак и подвальные помещения.
– Здесь у нас будет так называемая холодная, – сказал Лукаш, осматривая подвал. – С охраной справится один человек.
Машину Морганека решили поставить в гараже.
– Если придет крайний случай, – сказал Лукаш, оглядывая дом снаружи, – нас голыми руками не возьмешь, будем драться. Здесь только с улицы ограда, а с трех сторон такой заборище, что хоть пушкой бей.
Антонин вполне разделил уверенность Ярослава.
– Нас тут наберется десятка два людей, – сказал он. – Если немцы нарвутся – не рады будут. Только бы гранат и патронов побольше.
– Патроны и гранаты понадобятся в другом месте, – заметил Лукаш. – Мы найдем, чем отбиваться.
– А мне сдается, фашистам завтра будет не до нас, – сказал Гофбауэр. – Им нужно о своей шкуре подумать.
– Возможно, вполне возможно, – согласился Лукаш.
Глава тридцать девятая
1
В этот вечер на квартире Адама Труски собрались руководители пятерок. Их было одиннадцать человек.
Адам по указанию Лукаша впервые собрал их всех вместе для инструктажа. Каждый должен был уяснить свою задачу, знать свое место в день восстания.
Адам обрисовал обстановку в городе и поставил задачи руководителям пятерок. В течение суток надо переговорить с каждым солдатом и офицером в отдельности и четко определить, кто идет с нами, кто против нас. Надо осознать самому и внушить своему товарищу, что наступили последние дни фашизма, гитлеровская оккупационная машина разваливается. Для того чтобы она была разбита вдребезги, нужно взорвать ее изнутри.
Над рейхстагом уже полощется на майском ветру алое знамя, обагренное кровью советских бойцов.
В Софии, Бухаресте, Будапеште, Вене, Варшаве, Братиславе горожане приветствуют советских воинов-освободителей.
В Чехословакии борьба разгорается. Восстание вспыхнуло в Ломнице, Семилехе, Новой Паке. Каждое село, деревня, фабрика, завод, город в Чехии и Моравии превратились в революционные бастионы. Под ударами Советской армии фашистские полчища откатываются из Моравии на запад, а там их встречают доблестные партизаны. Они громят немцев, вынуждают их капитулировать. «Сверхчеловеки» еще огрызаются, как это и свойственно хищным зверям, почуявшим свою гибель. В Прагу, к Франку, Гахе, Бинерту, летят сотни телеграмм и донесений. Немцы требуют помощи, подкреплений. Но подкреплений уже нет. Дело за Прагой, за пражанами. Участие в восстании не только долг пражан перед своей родиной, перед Советской армией, братьями словаками, перед всем миром, но и единственное средство спасения сотен тысяч людей, спасения золотой столицы. Если не поднимется Прага, гитлеровцы превратят ее в развалины, уничтожат добрую половину ее жителей.
Враг коварен. Поэтому надо быть бдительными. Еще в конце апреля палач Гиммлер предлагал Англии и США капитуляцию, в то же время отказываясь капитулировать перед Советским Союзом. Кому неизвестно, что по указанию Гитлера Франк отправил на Запад делегацию во главе с предателями чешского народа Грубым и Клецандой – для переговоров с американцами? Всем это известно. Но не все знают истинную подоплеку этих маневров. И немцы и предатели чехословацкого народа боятся прихода Советской армии. Гаха пытается запугать народ большевизмом, Бинерт спешно при помощи Франка формирует новое правительство протектората. Немцы и предатели хотели бы увидеть в Чехословакии американцев. Они стремятся удержать свои позиции в стране при помощи американцев и англичан. Ни для кого не составляет тайны, какую политику проводило лондонское эмигрантское правительство во время войны. Гитлеровские заправилы и изменники родины, спасая жизнь, бегут не на восток. Нет! Они предпочитают сдаваться в плен американцам и англичанам. Они уверены, что их там поддержат.
Реакционеры привыкли ловить рыбку в мутной воде и загребать жар чужими руками. Народ, который забудет об этом в трагические дни своей родины, неизбежно лишится прав, которые он завоевал в борьбе. Чешские реакционеры пытаются сыграть на доверчивости народа. Примеров этому много. Реакционеры инсценировали создание своего собственного Центрального национального комитета в противовес Чешскому национальному совету. Они выдают депутатские мандаты от какого-то несуществующего Временного национального собрания, зная отлично, что существует и действует законное Кошицкое правительство. Они по указке Ингра и Рипки ввели в свой совет людей, которые во время оккупации отсиживались в глухих норах и гадали на кофейной гуще. Они пытаются посеять раздор в рядах подлинных патриотов. Но патриоты сорвут их планы. Их ведет в бой коммунистическая партия.
Когда Адам закончил, встал Ковач.
Он сказал:
– Запиши, Адам: за свой взвод Бронислав Ковач ручается. Взвод пойдет за мной.
– А за взводом пойдет и вся рота, – добавил Янковец. – Зайди ко мне в кладовую, пан Ковач. У меня найдется кое-что для тебя и для твоих ребят.
– Ты распределяй так, чтобы всем досталось, – раздался чей-то голос. – У Ковача и без тебя по двадцати патронов на винтовку, а у других и по десятку не насчитаешь.
Янковец возразил:
– Ну, за всех не болей. Патроны получают только те, кто собирается стрелять в немцев.
Еще один руководитель пятерки, такой же, как и Ковач, командир взвода, заявил, что ручается за всех своих солдат, за исключением двух.
– С этими двумя ты уже знаешь, как надо поступить, – заметил Труска.
– Значит, можно действовать?
– Безусловно. Завтра уже поздно будет, – ответил Труска.
Вслед за тем поднялся темный, худой, небритый солдат Скибочка. Большая аудитория его смущала. Прежде чем заговорить, он долго кашлял.
– Ты бы раньше где-нибудь откашлялся, – пошутил кто-то.
Скибочка оглянулся, стараясь найти шутника, но смутился еще больше. Послышались смешки. Скибочка нахмурился и наконец начал:
– Смешного я ничего не вижу… Люди собрались серьезные… Я хочу сказать… – Он снова прокашлялся, показывая, что в горле у него першит. – За солдат можно смело поручиться. У всех ладони, как плиты, раскалены. Только команду дай. А вот с офицерами хуже будет. Есть типы, с которыми придется расправляться без пощады. Да это не беда и не так уж трудно.
– За этим дело не станет.
– Таких офицеров – раз-два и обчелся, – раздались голоса.
– Два не два, а с десяток наберется, – продолжал Скибочка. – Поэтому надо решить заранее, кому вместо них передать командование. Солдаты без командира плохие вояки. Они привыкли, чтобы над ними кто-то сверху стоял.
Предложение заслуживало внимания. Руководители пятерок назвали лиц, которые могли бы заменить враждебных офицеров, и Труска занес их фамилии в свою записную книжку.
Под конец совещания Божена Лукаш попросила собравшихся для встречи с ней в условном месте приходить в первой половине завтрашнего дня, и приходить поодиночке.
– Захватите с собой что-нибудь для переноски патронов, – предупредила она.
2
Божена первой покинула дом Труски. Ей надо было повидать отца и сообщить ему, что совещание состоялось и его задание выполнено. Она знала, что отец должен информировать об этом представителя ЦК.
Но прежде чем отправиться в особняк Гоуски, уже получивший условное название «опорный бастион», она решила предупредить отца по телефону. Она позвонила из автомата. Ей ответил Глушанин. Он сказал, что отца нет в особняке, но его ждут с минуты на минуту.
Лукаш в это время находился на сборном пункте, где собрались представители боевых заводских отрядов. Беседовал с ними товарищ Давид, представитель Пражского комитета компартии.
– Оружия мало, – говорил он, – а нужно, чтобы в нем не было недостатка. Времени терять нечего. Можно и нужно вооружиться для выступления. Вооруженные немцы ходят по Праге еще небольшими группами и даже в одиночку. Надо смело нападать на них. Это первое. В городе много немецких складов оружия. Задача состоит в том, чтобы немедленно выяснить их местонахождение и овладеть ими. Это второе. Есть еще шанс. Я не знаю, насколько он реален, но мы его не намерены игнорировать. Оружие обещает подбросить Лондон. Я получил данные о местах, времени и сигналах для встречи английских самолетов, которые будут сбрасывать оружие и боеприпасы. Сейчас мы решим, кто и куда отправится на прием парашютов.
Распределение поручений заняло полчаса. Товарищ Давид привел в ясность, кто и какими транспортными возможностями располагает, кто в состоянии обеспечить охрану площадок, на которые будут сбрасывать груз. Только после этого он назвал места сброски и инструктировал, какие следует давать сигналы.
Лукашу, который располагал закрытым автофургоном и имел в своем распоряжении специальный отряд, товарищ Давид назначил место между Прагой и Колином.
Когда инструктаж закончился, вошел человек и попросил не расходиться: должен прибыть представитель военного руководства генерал Кутлвашер, который хочет сказать несколько слов.
Подпольщики переглянулись. Никому эта фамилия не была знакома.
Генерал явился в сопровождении человека, одетого, как и он, в штатский костюм.
Подпольщики внимательно разглядывали вошедших. Генералу, очевидно, не понравилось помещение. Здесь когда-то был склад тары, всюду громоздились пустые ящики. Генерал брезгливо окинул взглядом стены, потолок, наморщился, втянул ноздрями воздух и что-то сказал на ухо своему сопровождающему. Потом он прошел в самый конец помещения и осмотрел наглухо забитый лаз на чердак.
По всему было видно, что он не торопится. Один из рабочих, ни к кому не обращаясь, сказал громко:
– Что же, ребята, будем расходиться? Кажется, обо всем столковались?
Генерал Кутлвашер резко повернулся к нему.
– У кого нет времени, может идти.
В голосе его явно слышалось раздражение, и подпольщики это почувствовали. Как по команде, все до одного поднялись со своих мест.
– Так бы и говорили прямо.
– Нам всем некогда…
– Сейчас время на вес золота!
Генерал Кутлвашер, не ждавший такого отпора, побагровел.
– Позвольте! Что за расхлябанность, недисциплинированность? Вас зачем сюда собрали?
Товарищ Давид с невозмутимым спокойствием ответил на вопрос генерала:
– Товарищей собрал я. Они уже получили от меня необходимые указания.
– Так чего же вы от меня хотите, в конце концов? – генерал повысил голос.
– Абсолютно ничего, – ответил Давид. – Если люди вам не нужны, я их отпущу.
Кутлвашер прошелся между ящиками.
– Странно. Очень странно, – пробормотал он уже более спокойно. – Со временем все это выяснится… Хорошо, давайте побеседуем, господа. Я действительно хочу кое-чем поделиться с вами.
Тот, что объявлял о приходе генерала, вынул записную книжку и авторучку.
– Прежде всего, – начал генерал, – несколько слов о том, что такое восстание. Это слово за последние дни стало модным. Его можно услышать даже от дворника, модистки, прачки, маникюрши. Это слово склоняют на все лады и все, кому только не лень. – Он обвел взглядом присутствующих и продолжал: – Восстание не пикник, не прогулка. Это решающий этап борьбы, за которым следует или победа, или смерть. История человечества дала нам множество примеров того, чем кончаются восстания, руководимые некомпетентными в военном деле людьми. Они кончаются жестоким поражением повстанцев. Это всегда имело место, когда к руководству пробирались случайные люди.
– Пугать нас нечего, мы уже пуганые, – громко сказал Лукаш.
– Прошу воздержаться от реплик, – поднял голову один из спутников генерала.
Послышались сдержанные смешки, покашливание. Многие повернули головы в сторону Лукаша.
– Всякое военное выступление требует сплоченности, организованности, дисциплины, – продолжал свою речь генерал. – Без этого неизбежно поражение. На днях я принимаю на себя обязанности воинского начальника Праги, а поэтому хочу официально предупредить вас, как представителей заводских боевых отрядов. Во-первых, необходимо пресечь уже имеющие место в городе проявления бандитизма и анархии. – Рабочие недоуменно переглянулись. – Отдельные лица нападают на полицейских, на офицеров, избивают и разоружают их. Оружие при этом подпадает в руки темных элементов. Во-вторых, нельзя начинать восстание, не располагая достаточным количеством оружия. Идти в бой с пятьюстами винтовками, которые мы имеем, сущая авантюра. Надо ждать переброски оружия из Лондона. В-третьих, я запрещаю выступать наличием всех сил или отдельными отрядами без моего особого приказа. В-четвертых…
Что следовало в-четвертых, Кутлвашер сказать не успел. Он переполнил чашу терпения своих слушателей. Поднялся невообразимый шум. Часовые, охранявшие совещание, просунули в двери головы и предупредили, что голоса слышны снаружи.
Говорили все сразу.
– Старая песенка на новый лад!
– Почему мы раньше вас никогда не видели, господин генерал?
– Опять начинается петрушка!
– Как бить фашистов, это мы знаем получше вас.
Товарищ Давид попытался успокоить возмущенных рабочих, но сделать это было трудно.
– Будет ли мне дозволено высказать свое мнение? – спросил один из сопровождающих генерала.
– Конечно, майор Неханский, если оно кого-нибудь заинтересует, – ответил Давид.
Майор, которого, несмотря на его штатское платье, назвали по чину и фамилии, испуганно отшатнулся от Давида.
Воспользовавшись этой заминкой, встал Лукаш. Он поднял руку, прося тишины, и своим густым, уверенным голосом, которого нельзя было не слушать, заговорил:
– Товарищи! Скажу только несколько слов. Я не знаю, какое отношение имеют эти господа, – он сделал жест рукой в сторону генерала и его спутников, – к движению сопротивления. Выяснять это сейчас нам некогда. Я думаю, что выражу общее мнение, если скажу, что объяснять нам слово «восстание» не имеет никакого смысла. Я, например, участник Октябрьской революции в России. Полком, в котором я служил, командовал простой солдат. Да и многими полками Красной гвардии командовали рабочие, крестьяне, а не профессиональные офицеры. Мы, а не офицеры разбили Деникиных, Колчаков, Юденичей, Врангелей и прочих палачей народа. Хорошо досталось и тем, кто у нас до сих пор ходит в генералах. Я говорю о людях вроде Сыровы и Гайда. Ну а выступать мы будем, когда нам прикажет не Кутлвашер, а Центральный комитет коммунистической партии. И чем скорее он нам прикажет, тем лучше. Оружие мы найдем. Мы отнимем его у врагов. Будем захватывать их оружейные склады. Будем разоружать и безжалостно истреблять эсэсовцев, гестаповцев, полицейских, жандармов, чиновников, фашистских солдат и офицеров. Миндальничать нечего. Довольно. Терпели шесть лет. А как вы нас назовете, господин генерал: бандитами или анархистами, – это ваше частное дело. Это нас мало волнует. Не так ли, друзья?
– Правильно!
– Верно!
– Не о чем толковать, пошли!
– Политграмоту мы тоже учили.
– Есть трибунал, есть закон, есть… – Кутлвашер осекся.
В сарае остались только он и его адъютанты.
3
В «опорном бастионе» в эту ночь собрался весь отряд Глушанина. Когда вошел Лукаш, группа бойцов сидела за длинным овальным столом в гостиной и попивала чаек из саксонских чашек Гоуски. Тут были Глушанин, Слива, Морава, Морганек, Божена, Гофбауэр. Вторая группа партизан уже подкрепила силы и отдыхала в отведенной для них комнате.
Лукашу бросилось в глаза обилие еды на столе. Здесь были куски ветчины, круги колбасы, банки с консервами и даже несколько бутылок вина. Откуда все это появилось? Запасы Глушанина и Моравы? Трудно поверить. Они сами перебивались с сухаря на сухарь.
Лукаш, сев рядом с Боженой, потрогал пальцем кружок колбасы. Спросил:
– Откуда свалилась эта манна небесная?
Божена рассмеялась.
– Экспроприация.
– Не понял.
– Экс-про-при-а-ция, – повторила по слогам Божена.
Дело раскрылось просто: Морганек, вместо того чтобы отвезти в пансион полученные им продукты, привез их в «опорный бастион».
– У нас запасов на десять дней, – сказал Морганек с другого конца стола. – Волки, быть может, не сыты, зато овцы целы.
– А машина твоя где?
– Здесь стоит, в гараже.
Божена ухаживала за отцом: положила на его тарелку несколько ломтиков ветчины и колбасы, налила стакан чаю.
После ужина Ярослав собрал бойцов в кабинете. В доме можно было говорить спокойно, не опасаясь никаких неожиданностей и за это нужно благодарить капитана Глушанина, Капитан установил твердые порядки. Зная, какая опасность угрожает новым обитателям особняка, он разработал график круглосуточных постов. Один часовой находился на чердаке с ручным пулеметом, закрывая подход к дому с улицы, второй был поставлен во дворе. За каждым окном особняка Глушанин закрепил на случай тревоги по два, а то и по три человека, у телефона в кабинете бессменно находился дежурный.
Лукашу Глушанин нравился. В его походке, жестах, манере отдавать приказания чувствовались опыт и сильная воля. Он был строг, подчас грубоват, но его грубость не оскорбляла.
Теперь Глушанин сравнительно легко объяснялся по-чешски, а Лукаш неплохо владел русским языком; они понимали друг друга на обоих языках.
Лукаш разложил на столе изрядно потрепанную карту, разгладил ее ребром ладони.
– Вот здесь, – показал он пальцем на пространство между Костельцем и Колином, – завтра в двенадцать ночи англичане должны сбросить несколько парашютных мешков с оружием и боеприпасами.
Все сгрудились у стола.
– Давайте решать, кто поедет? – сказал Лукаш.
Глушанин, любивший вникать в дело обстоятельно, попросил сначала выяснить кое-какие детали. Кто первым должен подавать сигналы? Какие именно сигналы? Сколько мешков предполагают сбросить англичане? Получив ответы, Глушанин спросил:
– Кто хорошо знает эти места?
– Я знаю прекрасно, – отозвался комиссар отряда Морава.
Глушанин усмехнулся.
– Ты все на свете знаешь, Морава. Вижу, очень тебе хочется поехать.
– Не скрываю, есть такое желание, – признался комиссар.
– По-моему, и мне придется поехать, – заметил Глушанин. – Как ваше мнение, товарищ Лукаш?
Лукаш был согласен. Задача заключалась не только в том, чтобы подать сигналы, но и собрать мешки с парашютами, – возможно, ветер их раскидает в разные стороны. Нужно быть готовым и к тому, что придется отбиваться от врага. Груз нужно доставить в Прагу.
– Немцы сейчас шарахаются из стороны в сторону, не знают, где чинить прорехи, – сказал Лукаш. – Злы, как черти. И не будет ничего странного, если они окажутся на месте выброски. Надо приготовиться ко всему.
Лукаш свернул карту и отдал ее Мораве.
– Пригодится, возьмите.
И спросил Божену:
– А как с патронами?
Речь шла о патронах, которые в свое время Янковец обменял на гестаповском складе. Сейчас они были сложены на чердаке особняка Гоуски.
– Я их завтра утром раздам, – ответила Божена.
– И как, надеешься на свое войско? – пошутил Ярослав.
– Можно надеяться, хорошие товарищи есть…
Потом распределили задания на завтрашний день.
Гофбауэр, Слива и Морганек должны были проверить местонахождение двух складов оружия и выяснить, возможен ли налет на них. Когда с делами было покончено, Лукаш, Глушанин и Морава вышли во двор. Шел дождь, мелкий, холодный, совсем не весенний. В небе, высоко над облаками, надрывно завывали моторы немецких бомбовозов. Прага спала чутким, тревожным сном.
Патриоты присели на ступеньки крытой веранды, выходящей во двор.
– Как по-вашему, когда начнется восстание? – спросил Глушанин Лукаша.
– Точно не могу сказать, но предполагаю, что завтра и уж во всяком случае послезавтра. Ситуация достигла высшего напряжения. Рабочие ждут сигнала.
4
В полдень следующего дня Божена шумно ворвалась в дом. Лицо ее раскраснелось. Она до того была взволнована, что не могла сразу заговорить.
Остановясь посреди гостиной, она приложила ладони к щекам и широко раскрытыми глазами смотрела на отца, Глушанина и Мораву.
У нее был такой встрепанный вид, что можно было предположить самое худшее.
– Что случилось? – спросил Морава.
– Радость! – тихо сказала она и шагнула навстречу отцу. – Правительственные войска в полном составе перешли на нашу сторону и заявили о своей верности Национальному совету. Их примеру последовали отряды чешских полицейских. Что делается в городе! На улицах толпы народа… Я видела несколько человек, они открыто несли по Жижкову чехословацкое знамя. Деньги немецкие рвут. На Вацлавской их набралась целая куча. Срывают немецкие вывески. На моих глазах чуть не рядом с Градом трое мужчин и одна женщина напали на двух эсэсовцев, сбили их с ног, отобрали оружие. Один убежал, а другого подстрелили… Говорят, полицейские двинулись на радиовещательную станцию вышибать немцев, – там еще идут немецкие передачи. Нацисты отдали приказ всем рабочим покинуть заводы. Но рабочие засели на заводах и выставили охрану.
Лукаш обнял дочь и усадил ее на диван.
– Это начало, – сказал он громко, – начало великой бури. Немцам не удержаться в Праге.
Дежурный у телефона доложил, что просят товарища Ярослава.
Все перешли в кабинет.
На другом конце провода говорил Слива.
– Все в образцовом порядке! Здесь такая винтовочная трескотня, что не знаю, как и выбраться. Склад один обнаружил. Считайте, что он уже наш…
Через полчаса позвонил Морганек. Вместе с Гофбауэром он заглянул в Стршешовице – и не зря. Наткнулись на эсэсовца, сцепились с ним, отняли два пистолета. Адреса восьми предателей установлены. Работа продолжается.
– Все идет хорошо, – кладя трубку, сказал Лукаш. – Так и должно быть.
5
Ночью Глушанин, Морава и Морганек ждали в условном месте самолет. Но самолет не появился.
– Надеяться на лондонского дядю нечего, – сказал Морава и злобно выругался.
Они сели в машину, и Морганек завел мотор. Был уже час ночи. Тяжелые тучи затягивали небо, пряча звезды.
На полпути к Праге в глаза Морганеку неожиданно несколько раз сряду ударил свет фар. Шла встречная машина.
Морганек сбавил газ и тоже включил свет. Оказалось, на шоссе стоит автобус, а около него – шофер с поднятой рукой.
– Фашисты, – сказал Морава, вглядевшись.
– Точно, – подтвердил Морганек.
– Проезжай, а метрах в полсотне остановись, – сказал Морава. – Узнаем, что за люди.
Когда машина остановилась, к дверце кабинки подбежал немец-шофер. Мешая чешские слова с немецкими, он объяснил, что ему нужен домкрат.
– Пойдем сначала посмотрим, что у тебя там, – и Морганек пошел вслед за немцем.
Шофер энергично жестикулировал, объясняя, что рассыпалась рессора, а его домкрат ни к черту не годится.
Автобус стоял на обочине шоссе, сильно накренившись набок. Из окон выглядывали немцы, курили и о чем-то возбужденно говорили.
Морганек опустился на колени, заглянул под машину и при свете переносной лампочки, которую включил шофер, стал осматривать повреждение.
– Перегрузил машину, вот рессора и полетела в черту.
– Да нет, – неуверенно произнес шофер.
– Что нет? Дорога-то как скатерть. Перегрузил. Сколько ты их напихал туда?
– Да что там… Человек пятнадцать, не больше… Разве это груз?
– Ну, значит, кроме людей, и еще что-то есть.
– Да, есть немного… Чемоданы. Ну, а потом оружие. Все-таки металл.
– То-то и оно. Сейчас свой гроб подам назад, что-нибудь сообразим.
Морава стоял у дверцы кузова и переговаривался с Глушаниным.
– Есть чем поживиться, – весело доложил Морганек. – Человек пятнадцать фашистов. Все сидят внутри автобуса. Я сказал, что подам свою машину.
Совещания не открывали.
– Не выходить, пока я не скомандую, – коротко распорядился Глушанин. – У кого противотанковая граната? Дайте мне. Трогай, Владислав. Метрах в тридцати стопори и не высовывай носа.
Глушанин поставил гранату на боевой взвод, снял автомат. Когда машина остановилась, он выпрыгнул из кузова и широким шагом направился к автобусу.
Шофер возился под машиной. Глушанин обошел автобус вокруг, открыл дверь, швырнул гранату внутрь и, сделав большой прыжок, плашмя растянулся в кювете. Взрыв был до того силен, что Глушанина оторвало от земли и слегка приподняло в воздух. На него посыпались какие-то осколки. Он тотчас вскочил на ноги, вскинул автомат и двумя длинными очередями прошил автобус от края и до края…
Трофеи оказались невелики. Уцелели десять пистолетов, два автомата; остальное оружие было приведено в негодность взрывом.
Глушанин расстроился.
– Переборщил. Надо было угостить ручной, а не противотанковой.
– Не горюй, – подбодрил его Морава. – Пятнадцать фашистов – неплохое дело. Поехали. Жми, Владислав, а то сзади на шоссе, кажется, мотор урчит.