– Нет. Потом будет весенне-летний сезон. Все закончится, только когда истечет контракт.
– Ты сама на это согласилась, – заметил Рокко. – И тебе известно, что только ты можешь усмирить своих демонов прошлого. Если я сниму тебя со съемок, вычеркну из показов, ты сделаешь меня виноватым. Но всю жизнь будешь винить себя. И поверь, ни один журналист не сможет причинить тебе такую боль.
Глаза Оливии блеснули тем огнем, что он видел в них сегодня на показе.
– Не путай меня с собой, – сказала она. – Я не могу быть непроницаемой глыбой, что держит свои чувства в себе. Я не умею ставить работу выше всего остального.
Рокко поднялся на ноги. Обвинение в ее словах пронзило его до глубины души.
– Я не ставлю работу выше всего. Все эти недели я был с тобой, когда тебе требовалась поддержка. И всю жизнь я был рядом со своей семьей. Так что не говори, что мне все равно.
– Ты хочешь на мне жениться ради бизнеса, Рокко. Какие еще нужны доказательства, что главное для тебя – бизнес?
– Я не считаю, – выпалил Рокко, – что один год жизни ради компании, которую я сделал международным гигантом, – это большое жертвоприношение. Я сделал Дом Монделли гордостью всех итальянцев в мире.
Оливия кивнула:
– Об этом я и говорю. Тебе это легко, ведь твои чувства не вовлечены.
Рокко прищурил глаза:
– Мы говорим о чем-то помимо нашей сделки? Потому что, насколько я помню, твои интересы в ней тоже учтены.
– Это было вначале, – тяжело выдохнула Оливия. – До того, как я узнала тебя таким, каким ты не хочешь казаться.
Будто холодная рука сдавила сердце Рокко.
– Оливия…
– Нет, – перебила она, подняв вверх ладонь. – Ты не настолько глуп, чтобы не видеть моих чувств к тебе. Я влюблена в тебя с того вечера в Нью-Йорке. Когда ты не дал моей карете превратиться в тыкву и спас мою душу, как тетушка фея. Хотя, возможно, – продолжала Оливия, – я влюбилась в тебя еще раньше. Тогда, в «Навильи». Когда ты сел за мой столик и очаровал меня своим умом и шармом. – Она посмотрела на него, и в ее больших голубых глазах читалось сожаление. – Но ведь тебе все равно, не так ли? Я одна виновата в том, что переступила черту. Я, как и моя мать, влюбилась в одного из Монделли и пустила свою жизнь под откос. Наверное, в этом проклятье всех женщин в нашем роду.
Рокко сделал один шаг к ней, но она выставила вперед руки:
– Это не решить сексом, Рокко. Не нужно брать меня на руки и демонстрировать свое мастерство любовника. Мы оба знаем, как ты хорош в постели. Как и то, что ты можешь затащить меня в постель, когда только захочешь.
– Господи, Оливия! – воскликнул Рокко. – Что ты хочешь от меня услышать? Что ты для меня важна? Тебе и так это известно.
Тень промелькнула по лицу Оливии.
– Если бы я была тебе важна, ты бы меня отпустил. Ты бы не стал скрывать от меня свои чувства. Ведь нужно быть полной дурой, чтобы прожить жизнь с мужчиной, который выбрал тебя как приложение к работе и бизнесу.
– Ты просишь невозможного, – процедил сквозь зубы Рокко.
Грустная улыбка снова исказила губы Оливии.
– Как странно. Джованни всегда советовал мне стремиться к невозможному. Странно, что он не дал такой совет тебе.
Она встала:
– Через неделю я выступлю в Париже. А потом приму решение.
Рокко не знал, что это значит, но чувствовал, как волосы на его голове встают дыбом.
– Оливия, через три недели у нас свадьба. Приглашено пятьсот гостей.
Она вздернула подбородок:
– И с этим я тоже что-то буду решать.
– Оливия, – повторил Рокко предупреждающим тоном.
– Что, Рокко? Как только я поставлю свою подпись в день свадьбы, мне конец. К концу года от меня не останется и следа. А тогда для чего коллекция, для чего вообще все?
С этими словами она развернулась и ушла. Он не остановил ее. Потому что Оливия Фицджеральд просила невозможного. Того, что он не мог ей дать, как бы ни хотел. Все это время он мучился тем же вопросом, но ответ лежал на поверхности. Убрать Оливию из десятимиллионной рекламной кампании было коммерческим самоубийством. Это дестабилизирует бренд «Монделли», когда компания еще не оправилась после смерти Джованни.
Его пальцы до боли впились в бедра. Когда на кону такие деньги, чувства не имеют значения. Личная свобода уступает место обязательствам. Так было и будет всегда. Оставалось надеяться, что и Оливия выполнит свой долг. Предстоящая свадьба была локомотивом, который нельзя остановить. Это многомиллионная сделка, в которую вовлечены не они одни, а тысячи людей. Их контракт определял будущее Дома Монделли. И будущее Рокко.
Глава 13
Оливия готовилась к Парижской неделе моды, стараясь не пересекаться со своим вынужденным сожителем. Рокко, в свою очередь, неохотно согласился оставить ее в покое. Днем она работала с Марио над эскизами, морально готовясь к предстоящему выходу на подиум.
Который, она знала, станет последним.
Оливия не представляла, что будет потом.
Но перспектива идти под венец с мужчиной, который ее не любил, поистине пугала.
Вечером перед парижским показом по телевидению транслировался фильм от «Фэшн репорт». Оливия смотрела его урывками, сидя в отеле в полном одиночестве. По ее просьбе Рокко остался в Милане и должен был прилететь только утром. Как ни странно, видеть на экране свои страхи, слышать, как о них говорят другие, было ничуть не страшно. Наоборот, Оливия словно ощутила прилив сил. С другой стороны, осознание того, что теперь весь мир знает о твоей фобии, делало завтрашний показ особенно пугающим.
Но обратного пути не было. Она выйдет на подиум и сделает все, что от нее ждут. Чтобы доказать себе, что призраки прошлого отступили.
Впрочем, была и другая причина. Оливия любила Рокко и не могла его подвести.
Из Парижа она не полетит в Милан. Еще утром она забронировала билеты в Нью-Йорк.
Вновь оказаться там ей хотелось меньше всего на свете. Но только так можно навсегда победить своих внутренних демонов.
Ее мать, занятая сбором вещей на свадьбу дочери и двухнедельный отпуск, встретила Оливию с двумя бокалами вина в руках.
– Надеюсь, ты не передумаешь в последний момент, – сказала она, садясь на диван в квартире, купленной когда-то на деньги Оливии.
Оливия сделала глоток.
– А что? Боишься снова потерять столь лакомый кусок?
Ее мать, никогда не терявшая хладнокровия, покрылась стыдливым румянцем.
– Я знаю, что заслуживаю этих слов. Я все пустила на самотек. Но тогда мне казалось, что так будет всегда. Я не догадывалась, что это так быстро кончится.
– Не это важно, – махнула рукой Оливия. – Я могу простить тебе деньги. Но скажи, почему тебя никогда не было рядом? Как ты могла оттолкнуть меня, когда я стояла на грани?
Мать опустила глаза и теперь смотрела в рубиновую жидкость в своем бокале.
– В этом моя ошибка, Лив. Но мне казалось, ты такая же, как я, и понимаешь меня.
– В пятнадцать лет у меня начались приступы паники. Как ты могла не видеть, что мне нужна помощь?
Несколько секунд ее мать молчала. Затем кивнула:
– Ты права. Всю жизнь я думала только о себе. Никогда и никто мне не был нужен, кроме себя самой.
– Включая Джованни? – спросила Оливия.
Татум Фицджеральд поджала губы, затем тяжело вздохнула:
– Включая Джованни.
Сев на диван, Оливия подобрала под себя ноги, отпила вина.
– Расскажи, что у вас с ним случилось.
Мама пожала худыми плечами:
– Я любила его.
– Мама… – Оливия принялась массировать пальцами виски. – Я летела тысячи километров не затем, чтобы снова слушать одно и то же. Из-за него ты порвала мою жизнь на части. Из-за него я росла без отца. Скажи мне хоть что-нибудь.
Мать сжала губы.
– Он был для меня всем. Все, что я хотела, но не могла иметь. Думаешь, я этого не понимала? Прекрасно понимала, – выдохнула ее мама. – Но когда он ушел, мне хотелось просто свернуться под одеялом и умереть.
Это было самое эмоциональное, что Оливия слышала от своей матери. В первую минуту она была полностью обескуражена.
– А как же его жена? – спросила она, когда снова смогла говорить. – Ты не думала, что чувствовала она?
Длинные ресницы матери опустились на ее голубые глаза – такие же, как у дочери.
– Наша любовь была другой, Оливия. Такая бывает лишь раз в жизни. Будто сами звезды свели нас с Джованни.
Все как у них с Рокко.
Оливия закусила нижнюю губу.
– Но я не понимаю, на что ты рассчитывала. Он был женатым мужчиной. Зачем было втягивать себя во все это?
Ее мама покачала головой:
– Я думала, он выберет меня. Я до последнего в это верила.
Но все вышло по-другому. Джованни исчез из жизни Татум, не оглянувшись назад. Это разбило ей сердце. Впоследствии мама Оливии вышла замуж за ее отца и разбила сердце ему.
Именно поэтому Оливия теперь хотела уйти от Рокко. Она знала, что страх в его глазах никогда не перерастет в другое чувство.
Никогда в жизни она не видела свою мать такой беззащитной. И вдруг Оливия поняла, почему мама такая, какая есть. Потеря любви делает человека таким.
– Если было бы можно повернуть время, – спросила Оливия, – ты бы все изменила?
Мама отрицательно покачала головой:
– Что было, то было, Оливия. У нас с Джованни не сложилось. Теперь главное – твоя жизнь. Я понимаю, ты винишь меня за то, что не была рядом с тобой. Да, я предала тебя, Оливия. Но могу тебе сказать главное. Я видела, как ты смотрела на Гуиллермо, когда вы были вместе. И вижу, как сейчас ты смотришь на Рокко. Ты любишь его. И скоро вы поженитесь. Что бы ни происходило между вами, не соверши ошибки, Оливия. Не упусти свое счастье.
Да, только их свадьба была понарошку. Все вокруг них с Рокко было сплошным обманом. Формальным выполнением условий контракта. Все, кроме животной страсти, связывающей их.
Оливия почувствовала, как все внутри ее перевернулось. Рокко любил ее. Просто не знал, как сказать об этом. Он слишком увлекся ее избавлением от призраков прошлого. Возможно, он ждал, что улыбчивый друг вылезет из озера и спасет его. Может, она зря не отвечает на его звонки. Что, если он не просто хотел узнать, как там его драгоценный актив? Может быть, он скучал по ней, как и она по нему.