Теперь о публикуемом интервью. Одно из положений, сформулированных в нем И.Виноградовым, поставило меня в тупик. Мне всегда казалось, что в нынешней критике, при всей ее филологичности, ощутим сильный недостаток бесстрастных экспертов, умеющих держать свои политические пристрастия и религиозные убеждения при себе или, по крайней мере, отделять их от объективной оценки достоинств и недостатков того или иного произведения. И вдруг выясняется, что вокруг одни эксперты, а критиков, "способных быть публицистами на литературном материале", как раз и не хватает... Говорят, что если какое-то явление ругают сразу с двух противоположных позиций, то тем самым как бы доказывается его жизнеспособность. С чем я современную критику и поздравляю. Ей теперь ничто не мешает ощущать себя золотой серединой.
Тем не менее, этот казус естественным образом провоцирует на продолжение разговора о публицистической критике, в частности о критике твардовского "Нового мира", и ее соотношении с нынешней культурной ситуацией. Начинать такой разговор здесь и сейчас не представляется уместным и возможным, поэтому позволю себе предложить лишь несколько замечаний по теме.
Сначала об очевидном. Реальная, шире - публицистическая критика (политическая ли, философская, религиозная - все равно), подходят для тех эпох, когда "литература... сосредоточивает почти всю умственную жизнь народа, и потому прямо на ней лежит долг заниматься и такими интересами, которые в других странах перешли уже, так сказать, в специальное заведование других направлений умственной деятельности" (слова Н.Г.Чернышевского, цитировавшиеся Виноградовым в одной из первых его новомирских статей). В нынешней же ситуации каждый, кто хочет писать о политике или о вопросах общественных, может писать о них напрямую, не нуждаясь в литературе как предлоге. Тем более что использовать литературу даже в качестве иллюстративного материала сегодня публицисту крайне невыгодно: персонажей теленовостей страна знает куда лучше, нежели героев современной, да, пожалуй, и классической литературы. Лучше уж брать примеры из сериалов - доходчивей будет.
Здесь - повод для зависти сегодняшних критиков к своим коллегам из легендарных 60-х, писавшим в те времена, когда их герои были известны всем. Нынешний критик не смеет и мечтать об аудитории Юрия Буртина или Игоря Дедкова, как нынешние поэты не смеют мечтать о стадионах Евтушенко-Вознесенского. Стоит ли об этом мечтать и насколько оправдана зависть - вопрос другой. Я, например, вижу для нее как минимум четыре причины.
Критикам 60-х было тяжело. Они не могли работать без оглядки на цензуру, им приходилось маскироваться под борцов за социализм с человеческим лицом, их статьи резали по живому. Критикам 60-х было легко. Тот мир был черно-бел, основные цвета были определены раз и навсегда, перепутать своего с чужим было невозможно.
Мы доподлинно знали -
В какие дни
Нам - напасти, а им - почет.
Ибо мы - были мы,
А они - они,
А другие - так те не в счет!
Показательно, кстати, что в 90-е, когда реальная картина свободного мира оказалась много сложнее той, что представлялась шестидесятникам в подсоветских мечтах или в эмигрантском далеке, многие из них растерялись. Новую Россию не принял почти никто из них - ни Юрий Буртин, ни Андрей Синявский, ни его вечный оппонент, основатель парижского "Континента" Владимир Максимов. Симпатии И.Виноградова к Горбачеву и его скептическое отношение к реформам Ельцина-Гайдара также вполне очевидны.
Ну, а здесь,
Среди пламенной этой тьмы,
Где и тени живут в тени,
Мы порою теряемся:
Где же мы?
И с какой стороны - они?
Но продолжим разговор о зависти. Представителям публицистической критики вообще-то труднее. Если критику-эксперту нужно лишь качественное филологическое образование, то критику-публицисту потребно как минимум цельное мировоззрение, а как максимум - оригинальная система философских взглядов. Проще говоря, публицистическая критика куда плотнее экспертной завязана на масштаб личности критика. Но с другой стороны - "публицистам" опять же легче. Они гораздо меньше "экспертов-оценщиков" зависят от качества текущей литературы. Статья И.Виноградова "Точка опоры" читалась в конце 50-х отнюдь не только поклонниками романа Михаила Жестева "Золотое кольцо", каковой роман по случаю оказался в той работе формальным предметом внимания критика. Более того, подозреваю, что статью Виноградова прочли тогда намного больше людей, чем это самое "Золотое кольцо". То есть в публицистической критике интересно "что", а не "о чем". А в экспертной критике наоборот. Ну, или, по крайней мере, поровну. Поэтому критик-эксперт, как правило, уходит вместе со своим объектом, и для него крайне важно этот объект верно выбрать. В этом смысле экспертная критика - род лотереи, азартное занятие для людей с крепкой нервной системой.
Самая привлекательная для меня черта той модели критики, которую предлагает И.Виноградов, - ее максимализм. Нынешние обозреватели слишком часто принимают наличное состояние литературы за норму и занижают планочку, сравнивая авторов "Нового мира" с авторами "Знамени" и обратно, как будто опричь этих участков никакой земли и в помине нет. Тот элементарный факт, что - не будем тревожить попусту Достоевского и Льва Толстого - рядом с Сашей Соколовым или Джоном Кутзее практически все отечественные светила последних лет выглядят несколько бледновато, упоминать считается дурным тоном. На этом фоне предложение Виноградова без околичностей спрашивать писателя, что ценного он может сообщить мне о коренных проблемах бытия, смотрится очень симпатично.
Наконец на стороне шестидесятников российская история. До тех пор, пока она будет развиваться циклично, их статьи не устареют. Не случайно сегодня по-другому, чем в благословенные 90-е, читаются старые размышления И.Виноградова о "свободном суверенном человеке", о праве на свободу выбора, о том, что нет универсальных решений, годных для всех ситуаций. Уже сейчас эти положения не кажутся, как несколько лет назад, наивными и устаревшими. Судя по динамике развития нашего государства, завтра они будут выглядеть еще актуальнее.
Андрей ВАСИЛЕВСКИЙ
11 Декабря 2003
Русский Журнал: Андрей Витальевич, чем, с точки зрения редактора, "Новый мир" отличается от других толстых журналов?
Андрей Василевский: Как мне уже не раз приходилось говорить, "Новый мир" является своего рода "золотой серединой", условной осью, по отношению к которой (не обязательно осознанно) позиционируются другие журналы. По одну сторону "оси" окажется "Знамя", по другую, скажем, "Москва". "Знамя" и "Москва" ничего общего между собой - кроме толстожурнального формата - не имеют, разный пафос, разные авторы. Но и у "Знамени", и у "Москвы" есть нечто общее с "Новым миром". Словом, "Новый мир" среди журналов этого типа наиболее универсален .
РЖ: А насколько выпуск журнала сегодня это компромисс между расчетом на целевую аудиторию и вкусами главного редактора, редколлегии?
А.В.: Журнал - дело коллективное и инерционное, и личные вкусы главного редактора при формировании редакционного портфеля не могут быть решающим критерием. Если бы я исходил из того, что печататься могут только по-настоящему близкие мне тексты, то не вышло бы ни одного номера.
В журнале работают очень квалифицированные, но, естественно, разные по вкусам, симпатиям специалисты. Я отличаюсь от них тем, что могу принять волевое решение, сказать окончательное "да" или окончательное "нет". Другое дело, что я обычно стараюсь к этому своему праву не прибегать, но такая возможность всегда подразумевается. Компромисс? Можно говорить о компромиссе между пристрастиями членов творческого коллектива.
Целевая аудитория?... С хозяйственно-юридической точки зрения мы организация "коммерческая" (закрытое акционерное общество). У нас нет доброго дяди, который был бы готов нас финансировать при любых обстоятельствах. Раз-два в год нам помогает Минпечати, подкидывает деньги на бумагу и типографию, большое им спасибо, но если б они не давали этих денег, журнал все равно выходил бы. Несколько сот экземпляров каждого номера закупается для российских библиотек - через посредничество Минкультуры (спасибо Швыдкому), но и это в нашем бюджете не является решающим фактором.
Журнал существует потому, что есть достаточное количество индивидуальных подписчиков и библиотек, готовых платить за него деньги. Мы прекрасно понимаем, что наша аудитория, та ее часть, которая покупает бумажную версию, а не читает журнал в Интернете, - это в основном остатки той большой аудитории, которая когда-то сложилась вокруг "Нового мира". Она состоит из людей по большей части немолодых, у которых выработался своего рода рефлекс чтения такой странной литературной формы, какой является русский толстый журнал.
У молодых читателей возникают проблемы не с содержанием "Нового мира" и других "толстяков", а именно с их формой . Молодые прекрасно понимают, что такое ежедневная газета, что такое роман, вышедший отдельным изданием, что такое глянцевый еженедельник. Но вот что делать с ежемесячным толстым журналом, набитым прозой, поэзией, критикой и всем-всем-всем - они не знают. Когда они видят такой журнал в Интернете в "разобранном" виде, им легче с ним контактировать. А вот зачем его покупать, выписывать, иметь в своей библиотеке - они искренне не понимают, тут есть настоящий культурно-психологический барьер.
Мы должны учитывать, что вкусы большей части нашей "бумажной" аудитории давно сформировались, они уже не изменятся и они достаточно консервативны. С другой стороны, мы не можем придумать современную литературу - ни такую, которую нам самим хотелось бы читать, ни такую, какую ждет наш подписчик. Иногда на встречах с читателями я прошу: "Сформулируйте, какую прозу вы хотели бы видеть в журнале". И когда люди из зала отвечают, я понимаю, что такой прозы на свете нет. Современная русская литература такова, какова она есть, и выбираем-то мы из того, что пишут .