А.В.: Теоретически может, но зачем? Мы же не обещаем, мы так и пишем: ""Новый мир" предполагает опубликовать..." А уж напишет человек роман или нет, подойдет ли он нам - кто это может заранее сказать? Но подобный анонс предлагает читателям и критикам определенную перспективу, очерчивает круг авторов, с которыми мы работаем, показывает, куда мы движемся, как представляем себе литературный процесс.
Кроме того, это хороший стимул для авторов. Дело в том, что договоров на ненаписанные вещи мы давно не заключаем и авансы под обещания не выплачиваем. И в этой ситуации анонс как бы письменно закрепляет устную договоренность, существующую между редакцией и автором.
РЖ: А бывает ли такое, что человек напечатал, допустим, два романа в "Новом мире", а третий его роман редакция отклоняет по эстетическим соображениям? Были ли прецеденты, когда журнал отклонял произведения "своих" авторов?
А.В.: Были. Я не хочу называть имена, но такое бывает. Никаких гарантий, что если человек у нас раз-другой напечатался, то мы до конца жизни будем все им написанное печатать, нет. Хотя, конечно, вещи наших постоянных авторов читаются немного другими глазами, нежели рукописи из самотека.
РЖ: Что такое новомирская "Периодика", та ее часть, которую ведете вы, - это описание собственного круга чтения, рекомендательный список? В чем вы сами видите суть этого раздела?
А.В.: Рекомендательный список?.. Да нет, я бы сказал, что это, скорее, описание того бульона, в котором варится современный интеллектуал. Принцип "Нового мира" - печатать не все, но замечать все и по возможности писать обо всем. То есть мы должны видеть и обозревать все литературное поле, независимо от того, нравится оно нам или нет. "Периодика", по мере сил ее составителей, выполняет эту функцию.
РЖ: А почему одни цитаты в "Периодике" больше, другие - меньше? От чего зависит объем цитаты, есть ли здесь какая-то система, говорит ли это о составительских пристрастиях?
А.В.: "Периодика" изначально была другой. Это связано с тем, что в то время, когда этот проект затевался, в 1995 году, электронных версий большинства периодических изданий в Интернете еще не было. Поэтому когда я хотел привести какую-то цитату, мне приходилось набивать ее вручную. Так что вначале в "Периодике" было очень мало цитат, и в большинстве случаев я ограничивался собственными лаконичными аннотациями.
Но потом, когда с развитием Рунета появилась возможность скопировать любой фрагмент текста одним движением мышки, рубрика начала меняться. Количество моих собственных реплик сокращалось, число цитат росло. Сегодняшняя "Периодика" представляет собой, по сути, сплотку разнообразных цитат. Сергей Бирюков в парижской газете "Русская мысль" (2003, # 4439, 16 января) даже написал, что, мол, "А.В.Василевский создает лучшие на сегодняшний день постмодернистские тексты".
Объем цитаты связан, прежде всего, с проблемой контекста. Иногда берешь какую-то хлесткую фразу и понимаешь, что она сама по себе хорошо прозвучит, но вне контекста смысл ее изменится. Тогда я увеличиваю цитату, в некоторых случаях удается решить проблему таким образом, а в некоторых нет. Я на собственном опыте убедился, что простым наращиванием объема цитаты проблему вырванности из контекста не решить. Некоторое смещение акцентов внутри отрывка существует всегда. Поэтому некоторые большие статьи или те работы, которые мне кажутся особо знаковыми, симптоматичными, я цитирую большими кусками просто для того, чтобы не разрушать контекст. Причем это не зависит от того, разделяю я мнение автора или нет.
Кроме того, острые цитаты повышают идеологический градус нашего журнала. Публицистики в чистом виде у нас не так много, одна-две статьи в номере, и тот контекст, который задает "Периодика", в этом отношении тоже важен.
РЖ: Если я вас правильно понимаю, то попытки по "Периодике" угадать вкусы составителя бессмысленны?
А.В.: Абсолютно.
РЖ: В конце 90-х многие литературные критики стали смещаться в сторону публицистики. Политическая публицистика преобладает не только в обзорах "Периодики", но и в последних ваших новомирских "Книжных полках". С чем это связано?
А.В.: Период наибольшей моей литературно-критической активности пришелся на вторую половину 80-х - самое начало 90-х годов. У меня тогда складывалось ощущение, что я печатаюсь везде: в толстых журналах, в газетах. Это были в основном рецензии, полемические заметки, больших статей я писал мало.
А потом у меня стало оставаться все меньше и меньше времени. Если я теперь пишу, то только для "Нового мира", а если я пишу для своего журнала, то поневоле учитываю журнальный контекст, смотрю, чего в журнале много, а чего не хватает. И поэтому при выборе предметов для рецензирования, для обозрения я стараюсь останавливаться на тех вещах, о которых не напишут другие наши авторы. Этим объясняется и выбор порой каких-то экзотических книжек.
РЖ: То есть если вы пишете о Сергее Кара-Мурзе или Олеге Платонове, это не значит, что они вам интереснее, нежели Владимир Маканин или Людмила Петрушевская?
А.В.: Нет, просто о Маканине и без меня - другие - напишут, а о Кара-Мурзе из наших авторов не напишет никто. Это опять-таки скорее заполнение некоей журнальной лакуны, чем обозначение каких-то пристрастий.
РЖ: Расскажите как бывший президент АРССа о деятельности Академии. Каковы функции ее президента?
А.В.: Главная задача президента и его помощников - это правильная организация работы премии имени Аполлона Григорьева. Есть и другие моменты, связанные с выпуском сборников "L-критика", с проведением григорьевских чтений, но главное - это жеребьевка жюри, организация его работы, процесс выдвижения произведений, обеспечение судей текстами, подготовка двух церемоний и тому подобная малотворческая работа.
РЖ: А чего сегодня, на ваш взгляд, не хватает русской критике? Каких течений, каких имен, каких жанров?
А.В.: Меня печалит, что исчезает обзорная статья. По-моему, последним критиком, который еще работал в этом жанре - ну, скажем, писал статьи по итогам года, десятилетия, жанровые обзоры - был Андрей Немзер. Когда он перестал этим заниматься, обзор фактически исчез.
Исчезает он, во-первых, потому, что исчезает автор, который хочет и может написать обзорную статью, а во-вторых, потому, что исчезает читатель обзорной статьи. И исчезновение автора вполне объяснимо: для того, чтоб написать обзор, прочесть надо очень много, писать его долго, а гонорар... Гораздо практичнее прочесть одну-две книжки, написать рецензию и заработать по сути те же самые деньги.
P.S.
Об этом уже неоднократно писали: во второй половине 90-х целое поколение критиков бросило заниматься литературой и подалось в публицистику. Хотя "бросило", наверное, слишком категорично сказано, - бывших критиков не бывает, о чем недавно напомнил Александр Архангельский, - но тем не менее.
Насколько оправданным оказался тот переход, однозначно ответить не возьмусь. Для всех по-разному. Например, тот же Архангельский от него скорее выиграл, чем проиграл; хороший критик стал отличным политическим обозревателем, одним из самых интересных либеральных журналистов. А вот "общественные" тексты Александра Агеева мне кажутся скучнее его критических работ, при том, что "за политику" я с Агеевым практически всегда согласен, а "за литературу" совсем даже наоборот...
Из того критического поколения формально Андрей Василевский сегодня теснее всех связан с литературным процессом. Однако, как справедливо заметил Агеев, "Василевский - главный редактор, это уж и вовсе особая профессия". Как литературный критик Василевский последние несколько лет практически не выступает. На "Книжных полках" у него одни Третьяковы с Куняевыми, а литературную часть новомирской "Периодики" давно уже ведет Павел Крючков. Сам Василевский причины такого уклона в интервью объясняет достаточно убедительно, но что-то мешает поверить ему до конца. Наверное, слишком уж синхронно двинулись в эту сторону его ровесники и коллеги.
Разобраться со своими чувствами по поводу превращения Василевского-критика в Василевского-публициста мне оказалось достаточно сложно. Конечно, я один из тех упомянутых в интервью пользователей, кто первым делом скачивает из сетевой версии "Нового мира" очередную "Периодику", а потом уже смотрит все остальное. Но с другой стороны, мне всегда нравились собственно литературно-критические выступления Василевского, и нынешний песок в виде Кара-Мурзы с Олегом Платоновым, на мой вкус, слишком неважная замена тому овсу.
У Василевского-критика есть (было?) несколько очевидных достоинств. Во-первых, завидный полемический темперамент - в 90-х он воевал на несколько фронтов одновременно, защищая поэзию от Пригова, прозу от Сорокина, масскульт от Золотоносова, художественный вымысел от Гольдштейна и т.д. Во-вторых, впечатляющий диапазон возможностей: от изящного, почти литературоведческого эссе "Попытка компенсации" до такого блестящего образца саркастической аналитики, как "Вот Слаповский, который способен на все" - о Слаповском с тех пор писали много, но не совсем понятно зачем: этой рецензией почти десятилетней давности феномен писателя, собственно говоря, исчерпывается. К этому перечню надо прибавить редкий дар психологического анализа, когда рецензируемого автора клали на кушетку и разбирали до последнего винтика, как в случае с неудачно съездившим в Иерусалим иеромонахом Романом.
К концу 90-х на смену всей этой цветущей сложности пришла "Периодика". О жанровой природе этой рубрики сказано много и в основном правильного и восторженного. Александр Агеев, например, назвал ее "единственным настоящим "ноу-хау" в крупноформатной литературной журналистике 90-х годов".
Это, конечно, так. Но, на мой взгляд, "Периодику" нужно рассматривать еще и как своего рода стратегический ход. Или, если заимствовать приговское выражение, использованное самим Василевским в одной из его старых заметок, "назначающий жест". Появление подобной рубрики "назначает" "Новый мир" ""золотой серединой", условной осью, по отношению к которой... позиционируются другие журналы". Тот, кто обозревает и структурирует литературное поле, тем самым как бы приподнимает себя над ним. И в этом плане "Периодика" восходит не к "Библиографической службе "Континента"", на чем настаивает Игорь Виноградов, а к столетней давности практике тотального рецензирования - к деятельности Брюсова в "Весах" и "Русской мысли", к "Письмам о русской поэзии" Гумилева.