Характерно, что текущий период истории русской словесности для Н.Ивановой не "замечательный", как для Андрея Немзера, и не "сумеречный", как для Аллы Латыниной, — справедливость и того, и другого определения Н.Иванова оспаривает — а "переходный". И "замечательное", и "сумеречное" предполагают доказательства через индукцию, тогда как в самом слове "переходный" заложена семантика движения, оправдывающая преимущественный интерес не к индивидуальностям, а к общим тенденциям литературного развития.
Сергей КОСТЫРКО: "Я не люблю Интернет, особенно когда он начинает проявлять литературные амбиции"
16.03.2004
Русский Журнал: Сергей Павлович, как получилось, что вы, пожалуй, единственный и уж точно первый из известных критиков оказались летописцем Сети и много лет пристально отслеживали происходящие там процессы?
Сергей Костырко: Первый раз я залез в интернет в 1995 году, получив предложение о сотрудничестве от интернетовской фирмы "Агама". Я почувствовал тогда колоссальные возможности Сети, но одновременно меня испугал уровень представления в ней русской литературы. Специализированные литературные сайты тогда только-только начинали возникать, и Сеть была наводнена какими-то странными текстами, которые по тем или иным причинам оказались интересны первым пользователям. А внешний мир смотрел на все это и думал, что это и есть современная русская литература.
Большинство текстов для толстых журналов тогда уже набирались на компьютерах, отбором вещей занимались лучшие редакторы России. И я понимал, что если толстые журналы загрузить в Сеть, то таким образом будет решена проблема ознакомления сетевого читателя с лучшим из того, что существует в текущей литературе. Так возникла идея "Журнального зала", которая начала реализовываться в марте 1996 года. И с того времени я, собственно, там и работаю.
Но, честно говоря, особенного удовольствия мне это не приносит. С моей точки зрения, полноценной жизнью художественный текст живет на бумаге, только бумага дает возможность сосредоточенного, полноценного его прочтения. Может быть, Сеть пока технически не очень совершенна, вероятно, появятся какие-то устройства, которые сделают чтение размещенных там текстов более комфортным. Очень перспективной мне кажется идея Михаила Эпштейна использовать интернет-технологии для того, чтобы человек мог, сидя дома, печатать книги.
РЖ: Тем не менее вы много лет пишете об интернете...
С.К.: На самом деле я не люблю интернет, особенно когда он начинает проявлять литературные амбиции. Странно, да? По сути интернет — это ведь как бы гигантская книга, супербиблиотека, он весь для чтения. И тем не менее... Есть что-то в его пространстве, выхолащивающее литературу. Меня поташнивает даже от его уродливого новояза, от словечек типа "рунет", "сетература", "сетератор".
Интернет плохо приспособлен для художественного текста. Сетевой текст, по меткому определению Марины Стахановой, — это письменная фиксация устной речи. Возможности же пишущего человека интернет ограничивает. И ограничивает достаточно ощутимо. Он идеально приспособлен для литературно-критической журналистики, но не для "медленного чтения", не для анализа текста и не для размышления над ним. Сеть больше подходит для споров, полемик, наскоков друг на друга, эффектной самопрезентации, самопозиционирования и т.д.
Так что не могу сказать, что это был брак по любви, скорее вынужденное решение. Мне гораздо приятней было бы писать только для бумажных изданий, но я понимал, что интернет — это тотальное информационное пространство, которое в скором времени подчинит себе абсолютно все. Следовательно, вопрос, сотрудничать или не сотрудничать с интернетом, перед человеком пишущим уже не стоит, он просто обречен на это. Можно лишь выбирать, в каких формах будет осуществляться это сотрудничество.
РЖ: Вы признаетесь в нелюбви к интернету и вместе с тем вы десять лет описывали Улов, Тенета, сочинения Алекса Экслера и т.д. Можно ли сказать, что при этом вы руководствовались каким-то ощущением своей миссии?
С.К.: Одно время Сеть предоставляла очень хорошие возможности для того, чтобы увидеть, чем будет литература завтра-послезавтра. Целое поколение молодых писателей вступало в литературу через интернет. И я очень благодарен тем же Улову или Тенетам, предоставившим возможность увидеть, кто такие Станислав Львовский, Лев Усыскин, Санжар Янышев, Сергей Соколовский и другие из их поколения То есть какое-то время интернет был таким бродилом, в котором выбраживала эстетика новой литературы, там можно было отслеживать некоторые тенденции литературного развития.
Кроме того, человек, знакомый с интернетом, лучше понимает те процессы, которые происходят в современной критике. Ведь стилистика многих газетных и журнальных литобозревателей выросла из сетевого трепа. Они начинали с форумов, с гестбуков, там формировалась их манера, их интонация.
РЖ: А почему интернет оказался приспособлен для стеба больше, чем для аналитики? Казалось бы, наоборот, Сеть может съесть материал любого объема, любой степени серьезности?
С.К.: Я думаю, что дело в первоначальной интернет-аудитории. Это была среда молодых, интеллигентных, технически продвинутых горожан. Отцы-основатели литературного интернета, такие, как Роман Лейбов, были, как правило, хорошо образованы, соответственно, уровень их трепа, их случайных записей был достаточно высоким. Из всего этого родилась очень смешная идея, что те постинги, которыми люди обмениваются в Сети, — это свежая литературная форма, чуть ли не продолжение традиции платоновских диалогов.
На самом деле интернетом задана стилистика, в которой удобно говорить о событиях литературной жизни, о литературных и не только новостях. Я с удовольствием читаю в Сети комментарии к отставке правительства или заметку о вручении литературной премии. Это примерно то же самое, что беседа с друзьями по телефону или за столом в приятельской компании. Но мне трудно представить себе сетевую публикацию с серьезным разбором какого-то произведения. Не думаю, что можно назвать пять-шесть важных для современного литературного процесса статей, которые впервые появились именно в интернете.
Помимо этого существует проблема чтения с экрана. Не то что большую статью — даже рецензию, которую я хочу внимательно прочитать, я распечатываю и потом читаю в метро или дома. С экрана я определяю только, интересен ли мне тот или иной текст и нужно ли его распечатывать, не более того. Все тексты, которые мне казались любопытными в Тенетах или в Улове, я скачивал и распечатывал. Ну, а может, это просто мой "динамический стереотип" восприятия текста.
РЖ: А интерактивность сетевой критики вам не кажется решающим преимуществом?
С.К.: Нет, не кажется. Уровень разговоров в гестбуках и на форумах, как правило, удручающий. Даже если завязывается более или менее серьезная беседа, неизбежно набегают какие-то абсолютно случайные люди, которые вмешиваются в нее и снижают до своего уровня. При этом энергия форумных споров редко соответствует оригинальности излагаемых мыслей. Основное качество сетевой полемики — ее крикливость, стилистическая возбужденность. И ты поначалу тоже вроде как возбуждаешься, но, как правило, ненадолго. Обаяние свободной, раскованной речи проходит, когда начинаешь отцеживать собственно мысли, — а вот их-то как раз и нет.
РЖ: Вы много раз отмечали, что сетевая литература, бурно развивавшаяся во второй половине 90-х, сегодня практически сошла на нет. С чем связана такая динамика?
С.К.: Во-первых, до определенного момента в интернете существовало более или менее обозреваемое пространство, в котором можно было увидеть практически всех участников сетевого литературного процесса. А сейчас сетевые литераторы разбрелись по разным закуткам, и этих закутков такое количество, что уследить за всеми просто нереально. Естественно, предпринимались какие-то попытки структурировать это пространство, выстроить эстетические иерархии, в том числе и с помощью конкурсов, но практически все они провалились.
Во-вторых, первое интернетовское литературное поколение, которое поначалу искренне считало Сеть местом своей творческой реализации, в какой-то момент почувствовало, что для полноценного существования текста нужна бумага. Сегодня редакции журналов получают письма с предложениями текстов, но сами тексты к письму не прилагаются, вместо них сетевой адрес. То есть сами авторы не воспринимают жизнь текста в интернете как полноценную публикацию.
И в третьих, существовала иллюзия, что новые технические условия помогут выработать новую поэтику, опирающуюся на гипертекстовые возможности Сети. Этого не произошло, и все ссылки на Кортасара или Павича здесь лукавы. Ни у Кортасара, ни у Павича нет хаотичности, писатели только создают иллюзию причудливости, спонтанности в монтировании текста из "случайных" фрагментов, на самом деле они жестко руководят движением читательского взгляда по тексту.
РЖ: А какова динамика литературного пространства в Сети? Что будет с интернет-литературой через год-два?
С.К.: Я думаю, что те тенденции, о которых мы говорили, будут усиливаться. Уже сегодня трудно говорить о сетевой литературе всерьез, то есть как о некоем эстетическом явлении, а через пару лет это станет просто глупо. Да и что такое сетевая литература сейчас? Сегодня вы можете и Льва Толстого, и Битова, и Бродского читать в интернете, но они от этого не становятся сетевыми авторами.
Конечно, группа единомышленников может создать свой литературный сайт, наподобие "Квартиры Х" Александра Касымова, и там общаться. Но это все равно будет вариант "Живого журнала", к чему, по сути, и свелась вся сетевая литература.
РЖ: А каковы, с вашей точки зрения, отношения между Ж