У Беате Зельбах были постоянные проблемы с почками. Вскоре после начала ее отношений с ее нынешним партнером у нее снова случилось острое воспаление почек. Пожалуй, было ошибкой прямо после этого ехать с ним в отпуск, потому что в отпуске у нее снова случился приступ, ей пришлось лежать в постели и принимать антибиотики. Она пытается объяснить свои постоянные инфекции «стрессом» на работе, где сейчас очень неспокойно.
Но что же это тогда: отпуск или стресс? Задуматься стоит и о том, и о другом. Если речь идет о неразрешенном конфликте автономии-зависимости, который лежит в основе происходящего с телом, то тело может найти неудачный выход из него или подать сигнал тревоги. Тогда на тело будет иметь влияние и желанная свобода (отпуск), которой пациентка в то же время боится, и стресс на работе, от которой она зависит, которая оказывает на нее давление и ограничивает свободу. Но нет ничего однозначного — все двойственно. Отпуск означает свободу от работы, но связан с редкостной близостью с партнером — 24 часа в день вместе в одном гостиничном номере, а работа, с другой стороны, означает автономию и независимость… Болезнь в отпуске в любом случае значила для пациентки обращение к партнеру: ты должен за мной ухаживать и быть милым со мной, но не подходи ко мне слишком близко!
Экзема
Заболевания кожи, органа, обеспечивающего контакт, — это не только замена объекта телом, но и замена контакта с ним, т. е. связи с материнским объектом. Часто самоповреждающему поведению, а именно текущей по коже теплой крови, жизненному соку, приписывают успокаивающее действие, даже сравнивают ее с «защитным одеялом», т. е. переходным объектом (Kafka, 1969), поскольку кровь вступает в контакт с кожей пациентки. Даже при самоповреждающем поведении в детском возрасте, трихотилломании, при которой депривированный ребенок вырывает волосы, а затем берет их в рот, жует их и, наконец, проглатывает, ясна связь с матерью, содержащаяся в симптоме, ведь мягкие волосы являются репрезентацией материнского, которое ребенок воплощает, инкорпорирует, когда глотает вырванные волосы. Это промежуточные объекты (Buxbaum, 1960) или объекты-мосты (Kestenberg, 1971), части тела, которые символизируют связь между матерью и ребенком.
В то же время объект сохраняется на расстоянии, он отграничен. В симптоме всегда содержится и отыгрывается амбивалентность в отношении объекта.
У пациентки А. (см.: Hirsch, 1987), которая в детстве в течение многих лет подвергалась сексуальному насилию со стороны отца, развилась экзема на внутренней части правой кисти. Она получала удовольствие, опуская воспаленное место под струю теплой воды: так возникали приятные сексуальные ощущения, т. е. пациентка четко связывала в своей фантазии сексуальные переживания и симптом с хорошими сторонами отношений с отцом, который был куда мягче и дружелюбнее матери, хотя и использовал дочь для своего сексуального удовлетворения. Но когда выяснилось, что экзема возникала у пациентки всегда в тот момент, когда она знакомилась с новым мужчиной, я задумался о том, что симптом удерживает ее на расстоянии, т. е. экзема образует воображаемую связь с объектом и при этом служит защитой от другого объекта. И каждый раз, когда пациентка расставалась с партнером, симптом пропадал.
Есть еще одна пациентка, у которой экзема регулировала как происходящее в отношениях, так и сексуальное поведение.
Пациентка жаловалась, что ее сексуальная активность в многолетних отношениях все затихала и в то же время у нее появилось нечто вроде аллергии или экземы в области губ. Она «зверски» злилась на то, что ее партнер небрежно брился и из-за щетины она не могла приблизиться к нему. А в последнее время у нее развилась анальная экзема, которая распространилась и на генитальную область, так что она не может никого туда подпустить. С другой стороны, она расчесывает ее как безумная, и это для нее род онанизма.
Экзема держит партнера на расстоянии, и в то же время место, где она возникает, становится зоной взаимодействия с собственным телом, телесного контакта как суррогата, экстремального решения, такого, как мастурбация, когда объект отсутствует или его близость вызывает слишком сильный страх. Итак, телесный симптом является одновременно местом контакта и защитой от контакта. В этом последнем примере особенно отчетливо видна двойственная функция защиты от объекта и замещения объекта. В области гениталий кожа «действует». Пациентка Д. (см.: Хирш, 1987) с тяжелой генерализованной аллергией выразила это так: «Моя кожа взывает к матери, но болит, если она слишком близко ко мне!».
Еще один пример из клинической практики: на третьем диагностическом интервью 40-летняя медсестра жалуется на партнера, с которым она живет: он не доверяет ей, слишком ревнует ее и постоянно контролирует. Это уже даже не нормальная совместная жизнь: он невыносимо храпит, она не может этого терпеть и давно спит в гостиной. Она плохо себя чувствует из-за экземы, которая была у нее с детства. Партнер хочет приблизиться к ней, но ей больно: «Моя кожа болит, когда он берет меня за руку. Он хочет спать со мной, но я этого не хочу, ведь вся кожа (а связь же должна быть прекрасной), вся кожа болит и я не могу получать удовольствие, когда кожа воспалена, и раздражена, и напряжена[17]. Хотя в остальное время я люблю ласки, но, когда кожа напряжена и раздражена, я просто этого не понимаю!». Пациентка не может взглянуть внутрь себя, увидеть проблему как свою собственную, она смотрит либо на партнера, либо на раздражение, либо на кожу, которая взяла на себя напряжение в отношениях, и ее собственное раздражение регулирует близость и дистанцию в отношениях. Но партнер также использует свое тело, чтобы отграничиться, — он храпит.
Возможность увязать два противоположных устремления в двух материнских фигурах смогла еще одна пациентка.
С восьми лет она страдала от экземы нижних конечностей, в первую очередь на внутренней стороне бедер, что вызывало у матери отвращение настолько, что та почти исключила физический контакт с дочерью. Но сестра матери была медсестрой и ухаживала за больной кожей девочки не только профессионально, но и с любовью. После полугода групповой психотерапии пациентка проговорила почти всю сессию в одиночестве и заполнила пространство монотонными, бессодержательными описаниями своих отношений с партнером, так что группа была парализована и пропустила момент окончания сессии. Но когда она попыталась расстегнуть ширинку и показать экзему, я довольно резко оборвал сессию, будучи в ужасе. На следующую встречу она пришла откровенно рассерженной и кричала, что я осадил ее, отверг и ничего не понял. После последней сессии она, по ее словам, почти бросилась под поезд, но решила «не оказывать мне такой услуги». Ее гнев можно было объяснить только через ранний образ матери, которая отличалась холодностью и неприятием дочери задолго до того, как у той появилась экзема. Парализованная сессия соответствовала попытке пациентки организовать симбиотическую атмосферу, которая при этом могла быть только деструктивной. После проработки этой потребности и агрессии экзема исчезла полностью и больше не возникала, по меньшей мере, до окончания многолетней терапии.
Студент медицинского факультета во время своей клинической практики страдал от тяжелой лицевой экземы, которая соответствовала не только ранним стадиям отношений, приписываемым материнской фигуре, но и эдипальному конфликту с отцом.
Происходит ли болезнь исключительно из его конституции, стоит ли за ней конфликт или это реакция, которой он научился? Этими вопросами задавался господин Нордман и не знал ответа. Это реакция кожи, которая влияет на его психику, или за ней есть что-то еще, что могло бы повергнуть его в такую же депрессию? Он говорит «реакция» — я слышу «эрекция»! Помимо собственно «штуки», т. е. симптома, у него все было хорошо, но «штука» все-таки во многом ограничивала его: без нее учеба могла бы проходить эффективнее, отношения с подругой были бы менее напряженными, поскольку в сексуальном отношении между ними царило взаимопонимание. Помимо учебы, он почти ничего не может сделать, потому что ему нужно два часа утром, чтобы приспособиться к этому дню, душ — это одна из важных процедур, а затем он должен обстоятельно лечить экзему, «чтобы она не воспалялась». Ночью он не может учиться, потому что иначе на следующее утро симптом непременно обострится. Если экзема усиливается, он страдает бессонницей, беспокоится по ночам и расчесывается во время сна. Он уже много об этом думал и много читал; он понимает экзему как постоянное покраснение: стыд в контексте сексуальности, потому что симптомы начались после того, как он вступил в отношения со своей первой подругой. (Все это: сексуальность, стыд, покраснение, эрекция — возвращает нас к моей ослышке.)
Роковым событием стала беременность этой его девушки, когда ей было 16, а ему 17. Об этом никто не узнал за пределами семьи. После долгих бесед с родителями приняли решение сделать аборт. Но экзема началась раньше. После этого ему стало плохо, у него появился страх прикосновений, он замкнулся, читал до 16 часов в день, у него появилось желание уйти в монастырь. При описании той ситуации стала ясна эдипальная составляющая симптома: с одной стороны, соперничество с отцом, который при этом отпечатался в психике пациента как карающее Супер-Эго. Я думаю, что ему не нужна сексуальная дисфункция в качестве регуляции слишком острой близости, ведь экзема предполагает не только отграничение (на симбиотическом уровне), но и управление конфликтами (эдипальный уровень).
Наши первые интервью господин Нордман прервал, поскольку хотел пройти со своей девушкой практику в одной африканской стране, в больнице на высоте 2000 метров над уровнем моря. Он полагал, что экзема могла быть связана с климатом, и где-то вычитал, что погодные условия на большой высоте могут смягчить симптом. (Африканская страна напоминает мне монастырь, в который он хотел уйти подростком.) На следующем интервью пациент рассказал, как прошло его время в Африке: ему было очень интересно там работать, он чувствовал себя нужным, чувствовал, что его принимают всерьез, утвердился в своих знаниях, которые он может применить на практике. Экзема действительно почти прошла, и он подтвердил таким образом свои теоретические предположения на ее счет. Потом он получил телеграмму о том, что его отец при смерти и что он должен немедленно вернуться. Стоило ему получить эту телеграмму и начать собирать чемодан, как кожа на лице моментально воспалилась как никогда раньше — на высоте 2000 метров.