Интимная хирургия
Неожиданный термин «красота» сегодня все чаще применяется и к женским гениталиям. Теперь можно сказать, что ни одна часть тела не табуирована настолько, чтобы взгляд общества на ней не остановился. И индивид адаптируется к тенденции, которая содержит не только новые требования, но и новые возможности. Проблема мотивации к «эстетической хирургии» перемещается между полюсами: с одной стороны, это «инструмент угнетения, которому клиенты пассивно поддаются», с другой — это «инструмент обретения собственной идентичности» (Borkenhagen, 2003, S. 45). В прежние времена грудь была скрыта от глаз общественности, а сегодня кажется, что изображения девственных стилизованных половых губ легко доступны в средствах массовой информации. СМИ также обвиняют в новом идеале красоты.
Одна из причин бума косметической интимной хирургии — больше изображений полностью или частично обритых женских гениталий в медиа. В последние годы мода на частичное бритье гениталий преобладает среди немецких женщин до 30. Из-за увеличения медийной представленности обнаженных женских гениталий в журналах, фильмах и Интернете общественное внимание сосредоточилось на этой, в основном интимной, области тела. Это сформировало идеал красоты гениталий, который следует общей норме красоты среди молодежи: для этого нужны гениталии, которые выглядят как у маленькой девочки и похожи на верхнюю часть булочки, а внешние половые губы покрывают внутренние (Borkenhagen et al., 2009, S. A500).
Существуют операции с разными целями: либо малые половые губы удаляются, либо большие переделываются так, чтобы покрывать малые. Цель — чисто эстетически-косметическая. Большее сексуальное желание обещает следующая процедура: так называемая «дизайнерская вагина» является результатом оперативного сужения влагалища. Той же самой цели служат методы манипулирования клитором. Критика отмечает некоторые моменты: в СМИ замалчивают риски (каждая крупная операция содержит риск летального исхода), как и побочные эффекты, которые могут быть значительными и не до конца исследованными. Очевиден материальный мотив врачей, которые делают «быстрые деньги» с такими новыми потребностями. Прежде всего создается впечатление, что потребность в оперативной коррекции как таковой уже имеет свое оправдание («формирование идентичности»), и никто не задается вопросом, были ли бессознательные более глубокие проблемы идентичности перенесены на тело или части тела и должен ли такой «надрез» восполнить нарциссические дефициты или помочь побороть тревогу идентичности.
Растущая потребность в другой форме «интимной хирургии» обусловлена не эстетическими, а социокультурными мотивами. Речь о хирургическим восстановлении «девственности», реконструкции девственной плевы (гименоррафии).
«Нью-Йорк таймс» цитирует 23-летнюю студентку марокканского происхождения, которой провели операцию: «В моей культуре не быть девственницей — значит быть грязной. Прямо сейчас девственность важнее жизни для меня» (Wild et al., 2009, S. A340).
Основным мотивом становится страх быть объявленной вне закона, отвергнутой семьей или даже попасть под угрозу «убийства чести». Нужно избежать «позора» из-за отсутствия «крови на простыне», если девушку не идентифицируют как девственницу (там же, S. A341). Авторы спрашивают: «Должно ли совершаться вмешательство без медицинского показания, но без большого шанса на осложнения? Следует ли оперировать, если вмешательство находится в контексте социальных норм, которые человек может не разделять?» (там же, S. A340). Тот же вопрос возникает в случае абортов («Мой живот принадлежит мне!»), потому что за редким исключением нет медицинского показания — есть, скорее, социальное, обоснование которого врач может не понимать.
Ритуалы приема пищи
Если пост внутри сообщества практикуется по определенным правилам, как ритуал, то, конечно, он может принести пользу и привести к духовному очищению, а также поможет удостовериться в принадлежности к религиозной или светской группе. Так называемый священный пост может также вызывать измененные состояния сознания. Когда мы имитируем поведение «примитивных народов», у нас быстро встает вопрос о гарантированных основаниях принадлежности к группе. У таких народов изменения тела и галлюциногенные наркотики представляют собой средства, которые служат проявлением и составной частью существующей групповой культуры и вместе с этим идентичности. Этого индивиду нашего, крайне неритуализированного общества никогда не достичь с помощью аналогичных средств.
Про ритуализированные параллели с булимическими нарушениями пищевого поведения я сам слышал при посещении ашуаров, племени индейцев в джунглях Амазонки. Вся семья встречается там только один раз в день утром, в остальном каждый делает, что считает нужным, и ест, когда чувствует голод. Утром все сидят вместе, и каждый рассказывает о себе, о своих проблемах или конфликтах, мечтах, планах. При этом никто ничего не ест, но все пьют очень много чая из определенного растения (нам сказали, примерно четыре литра), который вызывает рвоту. Ашуары чувствуют себя после этих встреч очищенными и освобожденными, что можно приписать как разговорам, так и рвоте, так как и то и другое может иметь очищающий эффект (говоря нашим языком, освобождать от давления Супер-Эго). Подобное поведение замечено Гарве (Garve 2002, S. 79) среди «колышкогубых людей» (Зоэ или Ботуру на Рио-Купинапанема, бразильская Амазонка), но здесь оно имеет место в рамках обширных ежегодных празднований после сбора урожая: каждый из мужчин племени получает ферментированный напиток из сладкого картофеля или маниоки. «Примерно трехлитровая чаша пустеет с невероятной скоростью, все выпивают почти одним большим глотком. Брюшная стенка вспучивается, глазные яблоки вылезают как при глаукоме и становятся стекловидными. Затем следует массовая рвота. По-видимому, ритуал внутреннего очищения. Это занимает много времени, пока все полностью не опустеют. Затем снова и снова одно и то же зрелище, пока все <…> не напились до состояния транса и их не вырвало». В отличие от одинокой булимички, здесь рвота происходит в полной гармонии с группой.
Что будет называться тучностью, конечно, зависит от существующего общественного идеала тела. Например, в мусульманских странах при известных условиях ценится то, что заставляет нас морщить лоб или качать головой. Наш идеал стройности стал складываться с 60-х годов, когда Твигги как идеал фигуры стала мешать росту потребления, вызванному «экономическим чудом». Некоторые авторы считают Твигги, а также идеал кукол Барби ответственными за значительное увеличение частоты анорексических расстройств пищевого поведения. Но, по моему мнению, одного только образца или социального идеала недостаточно, чтобы быть причиной серьезных расстройств, хотя пациент будет использовать это как один из факторов для целей своей болезни. По сравнению с господствующим идеалом тела полный человек не имеет шансов на успех. Часто за симптоматикой, наряду с оральной жаждой, с помощью которой он тщетно стремится восполнить совсем другой — эмоциональный — дефицит, скрыто желание установить защитный барьер в отношениях с другими. Однако пациент все равно часто переживает сильный стыд в контакте с людьми вследствие своей полноты.
Самоповреждение
В начале этого раздела я хотел бы напомнить о том, какие функции обретает тело, когда становится объектом насилия вследствие диссоциации, и чьей репрезентацией оно может служить:
1) тело становится объектом агрессии (как ребенок из прошлого, который подвергался насилию и недолжному обращению);
2) тело или его часть посредством агрессивного агирования превращается в сопровождающий и тем самым «положительный» материнский объект; здесь можно подумать о теплой, стекающей по коже крови при самоповреждении;
3) при самоповреждающем поведении, особенно в отношении собственной кожи, становится очень ясно, что граница «я-тело» создается искусственным путем, и она встает на место слабой, ненадежной границы «Я».
Я бы хотел также напомнить о том, что в последних исследованиях, включающих теорию привязанностей, телу отводится большая роль в развитии младенца. Огден (Ogden, 1989) придает центральное значение «режиму аутистического касания» досимволического, доречевого опыта. Физические ощущения посредством «образования ограниченных поверхностей» и «образования досимволических связей» (S. 51) основаны на тактильном контакте субъекта и объекта. Другие исследователи, а именно Фонаги и Таргет (см., например: Fonagy, Target, 1995, S. 294; 2007), постоянно подчеркивают значение функций ментализации и символизации, которые первоначально берет на себя мать младенца (в расширенном понимании контейнирования). Если эта материнская функция выполняется в недостаточной мере, «обязательно нужно найти другие формы обретения психического опыта. К ним относятся, например, самоповреждающее поведение и агрессивное поведение, направленное вовне» (Fonagy, Target, 2000, S. 965 и далее).
Это означает, что такого рода дети, ставшие жертвами пренебрежительного отношения, ищут пути, чтобы осуществить патологическое контейнирование неинтегрируемых, несимволизированных психических переживаний, и используют при этом прежде всего собственное тело. Можно вспомнить депривированных маленьких детей, которые бьются головой об стену, или Iactatio capitis nocturna, посредством которого ребенок укачивает сам себя, бесконечно раскачиваясь всем телом туда-сюда. Таким образом, деятельность тела ведет к самоуспокоению (Ogden, 1989, S. 72 и далее), страх самоуничтожения держится под контролем (там же, S. 70).
Раскачивание служит в этом случае самоутешением и аутоэротической стимуляцией, как будто ребенок становится матерью для себя самого (Mahler et al., 1975, S. 71).
Следующий отрывок из письма известной художницы Ники де Сен-Фалль к своей дочери отчетливо демонстрирует связь между детскими травмами, необходимостью подавлять адекватные аффекты и вытекающего из этого самоповреждающего поведения: