истощение в дальний ящик. С чем это связано? Она не привыкла проигрывать, но у нее не сложилось с учебой, а так она всегда все доводит до конца. Она решила бороться со своим истощением и дала себе новогоднее обещание набрать три килограмма в январе. Для нее важно самоопределение. Например, родители назначили прием у семейного врача, но она пошла к другому врачу, и отец немедленно позвонил. Родители советовались со специалистами за ее спиной. Я предположил, что проблема должна быть очень серьезной, если она так сильно воздействует на них. Но она считала, что проблемы нет: это было бы слишком просто — проблему можно было бы решить. Она всегда была худой, во время учебы вдали от дома набрала три — четыре килограмма, потом вернулась и снова потеряла вес, хотя с работой все хорошо сложилось. Она не хотела называть свой вес, у нее нет весов дома и она не хочет взвешиваться. (7 месяцев спустя ей пришлось пойти к врачу от работы и оказалось, что она весила 34 килограмма при росте 164 см). Расстройство началось за полтора года до этого, когда она стала учиться на продавца.
С родителями у них хорошее взаимопонимание: она встречается с матерью раз в неделю в кафе, чтобы выпить кофе с пирогом, сейчас она собирается еще раз в неделю ходить на ужин к родителям. Родители ей всегда доверяли и оставляли ей много свободы, но из-за расстройства она стала проблемным ребенком. Она всегда доверяла родителям и рассказывала и об их проблемах на сессиях. Но из-за «болезни» родители «чудовищно следят за ней». Ей сложно описать родителей: отец похож на нее, спокойный, а мать — полюс жизненной силы. Оба доверчивые, совестливые, честные, мать, скорее, коммуникатор, а отец — мыслитель. Он очень озабочен справедливым отношением к детям.
В биографическом опроснике, который Натали заполняла в начале терапии, она следующим образом описала родителей и отношения с ними.
— Какими были ваши отношения с матерью?
— Очень хорошие, без всяких проблем, образец для подражания.
— С отцом?
— Не такие интенсивные. Как в смысле времени, которое мы проводим вместе, так и в смысле интереса. Но сохранились самые теплые и яркие воспоминания.
— Опишите своего отца.
— Честный и очень совестливый человек, надежный, но иногда немного капризный, если живет в сильном стрессе. Очень ценит справедливость.
— Опишите свою мать.
— Радостный и очень уравновешенный, открытый человек. Любит общество и очень позитивна, даже если возникают проблемы. Ее позитивный настрой при этом не напускной, это «источник силы».
Когда ей было девять, Натали узнала, что у отца был еще один ребенок до нее, сводный брат на четыре года старше, который приходит навестить отца два — три раза в год. Ее брат на два года старше и успешно учится вдали от родительского дома.
Третье интервью
На первом интервью она чувствовала себя хорошо, как и на втором интервью с групповым терапевтом-женщиной (мы решили, что ей абсолютно точно показана комбинированная индивидуальная и групповая терапия, ср.: Hirsch, 2004, S. 273 и далее). Она хотела пойти к терапевту-мужчине и не знала почему. Натали радовалась, что оказалась у меня. Даже когда терапевты сменяются, она не находит в этом ничего плохого. Тем временем она сдала экзамен «на сто процентов». Насчет ее молодого человека, с которым она недавно начала встречаться, то «там еще ничего особо не было», она говорит, что хотела бы его видеть, но сначала хочет разобраться со своими проблемами. С родителями «все сложилось очень мило», они всегда обсуждали проблемы, но сейчас ее уже не беспокоит, когда мать спрашивает о терапии, она может спокойно говорить о ней, и это хорошо.
Четвертое интервью
Отец спросил ее о весе. Она разозлилась: «Будто другие люди ставят передо мной какие-то цели!» В прошлом году она гораздо больше перечила, возражала на вопросы вроде «Как дела?». (Мне пришла в голову строчка из хорала «Иисус, радость моя»: «Вопреки древнему змею…».) Долгое молчание. Я говорю, что все сказанное до этого должно было выйти наружу. «Что же вы думаете?» Я отвечаю, что все, похоже, в порядке, за исключением ее веса, как будто бедное тело очень нагружено и отчаянно сражается. Она возражает, не имею ли я в виду, что из нерегулярного питания по причине ее лихорадочной учебы сложилась дурная привычка. («Самоубийство как дурная привычка», — думаю я, но ничего не говорю.)
Пятое интервью
Это была прекрасная неделя: она себя немного побаловала, ходила одна по магазинам и встречалась с хорошей подругой в кафе. В выходные она была у родителей, их не было дома, она лежала в горячей ванне и получала удовольствие. Я спросил: «Все было хорошо, потому что симптом себя не проявлял?» Нет, конечно, иногда он возвращался, были и плохие моменты. Она может есть, когда голодна. Но в остальное время не может есть и злится на себя, потому что ничего не может поделать, хотя хочет достичь своей цели. На следующей неделе у нее было персональное собеседование. Она не боялась, единственной проблемой могла стать ее худоба, а в остальном ничего плохого не могло случиться: она многое умеет и многое знает. (Я думаю, что это будто два человека: высшая степень напряжения и неспособность выносить нагрузку, которую должно брать на себя тело).
Началась комбинированная индивидуальная и групповая терапия. Нижеследующий текст основан на заметках из индивидуальных сессий.
20 февраля 2008
С недавнего времени она работает в головном офисе концерна и там «делает себя незаменимой», ей это все постоянно повторяют. Везде слышно ее имя, ей говорят, что она даже слишком хороша.
12 марта 2008
Ей приснился сон: она дома и говорит с родителями о еде. Мать сидит за столом и собирается закурить. Натали в ужасе и очень возмущена, гнев нарастает, и она кричит на мать, чтобы та хотя бы вышла на балкон, как отец, когда он курит. В конце концов она рыдает на лестнице и бросается в мать столовыми приборами с криком: «Ты меня обманула, ты меня обманула!». Отец молча сидит рядом. (Я думаю о том, что это она меня обманула, пообещала набрать вес и обнадежила, что все пойдет так и дальше, если она получит место в терапии. Но за два месяца она совсем не поправилась.) На выходных она была у родителей, хотела испечь пирог для прощальной вечеринки в отделе, из которого она уходит, но в итоге испекла его у себя дома. Потом позвонила мать и спросила, не хочет ли Натали сходить в кино. Она отказалась. Потом мать снова позвонила и спросила, не хочет ли она зайти, если все равно не идет в кино. Каждый день мать выходит на связь с тем, чтобы «снова ее захватить».
Натали купила путевку на Майорку на четыре дня, «совсем одна с книгами». Она получила хороший аттестат. Но из-за ее расстройства родители за нее беспокоятся, они не спят по ночам и бросили ей это в лицо. Много лет назад отец провел пару недель в психосоматической клинике из-за эмоционального выгорания. Натали беспокоится за отца, потому что он, возможно, снова должен будет лечь в клинику, если и дальше будет так волноваться за нее. Забота связывает их. «Возможно, я так часто к ним езжу, чтобы снять с них заботы, чтобы мы вместе могли провести хороший день», — говорит она.
В контрпереносе я чувствую что-то похожее: я озабочен, не нужно ли ей лечь в клинику.
Она говорит, что ее тело тоже «выгорело».
Я думаю, что тело двойственно: оно помогает отграничиться от родителей, но и связывает с ними посредством заботы.
Я спрашиваю, как прошла групповая сессия в понедельник. Она говорит: «Интересно». Кто-то сказал, что еще одна девушка с расстройством пищевого поведения — это уже слишком, такой груз. По крайней мере, у них нет сочувствия, груз — это тоже забота.
Я думаю, что соматический симптом двойствен: «Я не хочу есть» — значит «Я не хочу матери». В то же время: «Позаботьтесь обо мне». Но забота из-за симптома легитимизирует присутствие матери, позволяет ей вступать в контакт. Это напоминает мать Беатуса Клаассена[30], которая звонила ему каждое воскресенье и спрашивала о его колите.
Я спросил, не собиралась ли она набрать вес. Признавая свою вину, она сказала, что в январе это еще работало, но потом нет.
14 мая 2008
На работе ее попросили пройти тест на аллергию. Дерматолог осматривал ее полностью. Когда он увидел ее тело, он ничего не стал записывать и только спросил, проходит ли она лечение. Она полностью осознает, как невелика дистанция между ее весом и смертью.
У меня возникает чувство, что на меня сваливается ответственность, которую не хочет брать на себя врач.
С ней уже заговорили на вокзале, потому что она, очевидно, выглядит как героиновая наркоманка: «Нужно чего?». Очевидно, наркотиков. Бывшая девушка ее брата всучила ей книгу Хильды Брух «Золотая клетка. Загадка анорексии».
Очевидно, я не хочу брать на себя всю ответственность и хотел бы передать ее семейному врачу, поэтому я спрашиваю: «Вы уже ходили к семейному врачу?»
Полтора года назад она сказала ему, что потеряла вес, и он посоветовал обследовать щитовидную железу и списал все на стресс. И тут возникает упрек: семейный врач не принял ее всерьез, хотя должен был забеспокоиться: молодая девушка и такая потеря веса!
Я перехожу к наступлению, потому что не хочу, чтобы однажды меня винили так же, как семейного врача. Я спрашиваю ее, сколько она весит и контролирует ли вес. Она отвечает, что дома нет весов. Иногда она взвешивается у родителей, но хочет оставить это при себе.
Я реагирую на ее возражение мыслями о стационарном лечении.
Я спрашиваю ее, может ли она прервать образование. Нет, она уже работает по-настоящему как заместитель начальника отдела (!), хотя еще учится. Она хочет сдать выпускные экзамены на год раньше из-за хороших результатов. Я молча даю ей брошюру клиники, специализирующейся на расстройствах пищевого поведения и делаю для нее копию, чтобы она изучила условия приема.