что мы увидели: когда пловцы оказались под водой, они почувствовали себя в знакомой обстановке — это и помогло им выучить список слов, а воспоминания появились как бы сами по себе, как картины на экране.
Ходом эксперимента руководила Катерина Каттанео. У нее 30-летний опыт погружений, и ей удалось побывать на глубине более 60 метров. Для нее это простое погружение, температура воды была комфортной, рассказывает она, забираясь после окончания эксперимента на причал и снимая с себя маску. За ее спиной февральский дождь покрывает рябью поверхность фьорда.
«Здесь я никогда не видела морских коньков, — говорит она. — На Мадейре мне попались два — крошечные, очень милые, они качались на волнах, цепляясь хвостиками за водоросли. Но сильное течение отнесло меня от них. Я их видела лишь мельком».
Глава 3. Последние мысли парашютиста. Или что такое личные воспоминания?
…Все цветы нашего сада и парка г-на Свана, кувшинки Вивоны, обыватели городка и их маленькие домики, церковь и весь Комбре со своими окрестностями, все то, что обладает формой и плотностью, все это, город и сады, всплыло из моей чашки чаю.
Наша сестра много лет активно занималась парашютным спортом. Каждые выходные она ездила на площадки в Ярлсберг, в США, в Польшу, участвовала в групповых прыжках вместе с сотнями людей.
За прыжками Тонье мы всегда наблюдали с ужасом. В эти минуты мы тщательно планировали ее похороны — от цветов до музыки, под которую вынесут гроб. Хоть несчастные случаи во время прыжков с парашютом редки, те, что все же происходят, поистине ужасны. Вы несетесь к земле с высоты 4500 метров — абсолютно безопасными такие развлечения не бывают. Каждый раз, когда она приземлялась, мы испускали вздох облегчения, как после долгой задержки дыхания. Цветастый парашют совсем не вяжется с несчастьем, которое произойдет, если он не раскроется или если легкую ткань подхватит внезапный порыв ветра. Парашют у Тонье был ярко-оранжевый, как солнце на закате.
Во время набора высоты двигатель самолета гудит так громко, что приходится кричать, чтобы тебя услышали. В ту самую субботу в июле 2006 г. Тонье подходит к открытой двери маленького серебристого самолета, советского турбовинтового Ан-28. Встает на краю. Она думает, что все будет хорошо, — а о чем еще думать, когда выпрыгиваешь из самолета с высоты несколько тысяч метров? Как правило, все заканчивается хорошо — за эту мысль и приходится цепляться.
Мы пока оставим Тонье там: она смотрит сверху на Восточную Норвегию, одетые в леса холмы, на которые плотные облака отбрасывают сероватую тень. Температура 15 °C, лето еще не до конца вступило в свои права. Пусть она пока побудет в безопасности в самолете: маленькая фигурка в красном комбинезоне, карие глаза, широкая улыбка. Еще несколько минут.
Какие воспоминания вам захотелось бы воскресить в памяти, если бы вы знали, что жить вам осталось считаные минуты? Какие события сияют, словно жемчужины уникального ожерелья нашей жизни? Уникального — потому что во всем мире наши воспоминания есть только у нас. Что будет порхать по вашему гиппокампу в момент прощания с жизнью, что за «бабочки» сядут к вам на руки? А если выбрать только одно воспоминание, как в японском фильме «После жизни» — по сюжету умершим приходилось делать подобный выбор, прежде чем отправиться на небеса. Воспоминание, в которое вы будет погружаться снова и снова целую вечность, самое счастливое мгновение вашей жизни. Что выбрали бы вы?
Наверно, для этого люди и ведут дневники. Фиксируют мгновения, которые нельзя отпускать, — волшебные минуты, к которым захочется вернуться позже.
Когда блогер Ида Джексон перечитывает написанное, она вспоминает о прошедших днях больше, чем если просто думает о них, ощущает запах событий, видит и слышит их. На ум приходит каждая деталь — все, что иначе она и не вспомнила бы.
Она из тех, кто коллекционирует воспоминания — запасает их впрок.
«По моим ощущениям, так я теряю меньше воспоминаний. В этом даже есть какая-то философия — я хочу помнить все, потому что думаю о смерти», — говорит Ида.
В 2007–2010 гг. под ником Virrvarr она вела завоевавший множество наград блог «Революционный чулан» (норв. Revolusjonært Roteloft) — в Норвегии он занимал третье место по количеству посещений. Блог Ида считала своего рода продолжением личного дневника. После Рождества 1999 г. она писала в нем каждый день.
«Сегодня я получила по почте эту книгу, и, раз сейчас в моей жизни царит полный хаос, я решила, что оставлю после себя что-нибудь в письменном виде» — такой фразой начала свою карьеру на тот момент 12-летняя Ида Джексон, примкнувшая к авторам дневников и мемуаров, философам, поэтам и писателям: все они — от Августина до Линн Ульман — превращали свои жизни в книги, одни опубликованы, другие — нет. Вероятно, наличие письменного языка связано с нашим желанием помнить события. Первые вавилонские тексты (им 4000 лет) — памятки, заметки о торговых операциях, астрономические вычисления, нацарапанные на глиняных табличках с целью сохранить на будущее. Уже через 100 лет после Рождества Христова философ Марк Аврелий написал «Размышления» — их считают первым в мире дневником. Но задолго до него свои впечатления записывали азиатские проститутки и путешественники.
Что мы на самом деле помним про свою жизнь?
Профессор психологии Дорте Бернтсен руководит Центром исследований автобиографической памяти в Орхусе и занимается исключительно личными воспоминаниями.
«Лучше всего мы помним период от раннего этапа подросткового возраста и до 30 лет», — рассказывает она.
Далеко не все события оставляют в нашей памяти одинаковое количество информации. У каждого из нас есть пик воспоминаний (ученые называют его reminiscence bump), приходящийся на так называемый период становления личности. На этом этапе мы получаем столько поражающей воображение новой информации, что впечатления сохраняются на всю жизнь. Люди среднего возраста, когда их просили поделиться своими самыми важными воспоминаниями, как правило, называли события, относящееся к этому периоду. Что удивительно, по вопросам данной сферы психологии ученые почти не спорят.
А если писать дневник, как Ида Джексон, — поможет ли это памяти?
«Да, поможет. Но бывает, письменные свидетельства подменяют собой воспоминания», — говорит профессор Бернтсен[27].
Что еще возможно сделать, чтобы сохранить воспоминания подольше? Станет ли опыт воспоминанием — ответ на этот вопрос зависит от многих факторов.
Первый — насколько велико оставленное событием впечатление. Впечатления, связанные с яркими эмоциями, более сильные. Например, вы несетесь к земле с высоты 4500 метров. Или впервые целуете любимого человека, ожидая этого момента несколько недель. Еще одна важная составляющая яркого воспоминания — то, насколько сильно оно расходится с ожиданиями. Иначе говоря, насколько оно выдающееся и исключительное.
Многие воспоминания представляют собой смесь впечатлений, полученных нами в схожих ситуациях, и содержащаяся в них информация не относится к одному конкретному событию. Например, вы всегда ездили на работу на автобусе. Об этом у вас есть своего рода общее воспоминание, помеченное ярлычком «автобус до работы». Или все прогулки на пляже, слившиеся в «одно очень солнечное лето». Кожу гладит летний бриз, а вы, щурясь, смотрите на солнце. Это не уникальное событие — такое бывало неоднократно. И каждый раз вы мечтали, чтобы то чудесное летнее мгновение никогда не кончалось. Или возьмем 73-е погружение Катерины Каттанео. Чувство, которое она испытала, опускаясь в темные глубины, пузыри, устремившиеся к свету у поверхности. Манипуляции с кислородным баллоном — все это она уже делала 72 раза. Ее опыт превратился в общее воспоминание под названием «погружение», ну или «погружение в Осло-фьорде» либо «зимнее погружение». А события, имеющие отличительные черты, остаются с нами в виде уникальных самостоятельных воспоминаний. Как в тот раз, когда Катерина впервые увидела редкого голожаберного моллюска. Или морского конька на Мадейре.
«Память работает согласно двум противоречащим друг другу принципам, — говорит профессор Университета Осло Андерс Фьелль. — Одни участки мозга делают все возможное, чтобы классифицировать данные и сэкономить место, тогда как гиппокамп стремится сохранить уникальные черты событий».
Гиппокамп устроен так, что собирает особенные, выделяющиеся из общей массы события и впечатления. Именно тогда возникает уникальный след памяти, одна из сияющих жемчужин ожерелья.
Как и в случае со всей имеющейся в памяти информацией, важно проговорить уникальное событие несколько раз — тогда оно закрепится в памяти. Немаловажно то, насколько часто мы впоследствии обращались к воспоминанию и говорили о нем. Мелкие истории из нашей жизни — мы делимся ими за обедом, на вечеринках, в соцсетях — это наполнитель для бесед, способствующий закреплению наших воспоминаний. Парадокс состоит в том, что воспоминания превращаются в рассказы и теряют живость.
Исследовательский центр Дорте Бернтсен находится в Орхусе, в Дании, там же расположен художественный музей АРоС — больше нигде в мире нам не откроется подобный вид. На крыше музея художник Олафур Элиассон возвел круглый коридор из стекла всех цветов радуги.
Оттуда можно посмотреть в любом направлении и увидеть город с его шпилями и куполами, построенными еще в XVII в., — в зависимости от вашего местоположения они будут окрашены в красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Окраску город приобретает благодаря светофильтру, через который мы на него смотрим; наши воспоминания тоже подвергаются действию фильтров — чувств.
Судьбу воспоминания определяет его значимость для нас. Личные воспоминания касаются нас самих. Они связаны с тем, чего мы хотим достичь и считаем важным, с тем, что мы определяем как важную часть собственной идентичности. Воспоминания, помогающие выстроить биографию, имеют для памяти приоритет.