— Не понял, они что, там и жили, не прилетели с этими? — удивился Иван.
— Да там веселая история, — хохотнул композитор. — Ириняне с имперцами из одной вселенной, летел себе лет сто с чем-то назад имперский колонизационный корабль, да провалился в нашу вселенную. Уж как и почему не знаю, не стал разбираться, там высоколобые такой зауми понаписали, что ум за разум заходит. Колонисты поняли, что творится чего-то не того, да и движки основные гикнулись, свернули к ближайшей имперской системе и телипали туда несколько лет. Долетели, а она вообще пустая! Никого нет, словно люди туда и не прилетали. Ну, они и принялись обустраиваться на новом месте. Освоили одну луну, начали осваивать другую. Увеличили народонаселение в сто раз, именно благодаря тому, что женщин было намного больше, чем мужчин. Они рожали, как оглашенные. Многоженство там принято. В общем, интересный народ. Туда сейчас со всей Земли молодежь вербуется, потоком едет, уже больше полутора миллионов населения из снегиревцев и наших добавилось. Мне потому и интересно поглядеть, что там такое.
— Я бы тоже поглядел, — вздохнул писатель. — Говоришь, поискать вакансии? Поищу, пожалуй.
— А мне искать бесполезно, мне даже телепортом пользоваться запрещено… — хмуро пробурчал Иван.
— Ты что, в серый список угодил? — вздернул брови Матвей.
— Угу… — уныло подтвердил социолог.
— И за что же? — переглянулись писатель с композитором.
— Да за троллинг, ты же меня знаешь, я троллить дураков люблю, а для имперцев это не юмор, а издевательство над человеком… — недовольно скривился Иван.
Приятели усмехнулись, они эту его особенность прекрасно знали. Ладно бы Иван действительно смеялся над дураками, так нет же, он отыскивал человека с какой-то проблемой, находил у него слабую точку и безжалостно бил в нее, доводя беднягу чуть ли не до самоубийства. Однажды, когда после его издевательств нищую мать-одиночку вынули из петли, друзья пришли и набили Ивану морду, рассказав, к чему привели его действия. Он плакал и кричал, что не хотел ничего плохого, только пытался доказать дуре, что надо быть сильной. Но с тех пор стал немного осторожнее и не троллил больше женщин, не хотел повторения ситуации. Однако над мужчинами изгалялся, как мог, осмеивал любую идею и любой проект. Во всем находил плохие стороны и тыкал ими людям в лицо. Причем грубо и жестоко. Получается, при имеперцах такое запрещено? Было бы очень неплохо.
— Понимаешь, Ваня, — осторожно начал Матвей, помня о крайней обидчивости приятеля, — ты часто перегибаешь палку и оскорбляешь ничего плохого тебе не сделавшего человека. Далеко не все воспринимают твою манеру стебаться над всем подряд, да я и cам ее не понимаю. Что за удовольствие высмеивать все вокруг?
— У вас просто не хватает чувства юмора… — хмуро ответил социолог, налил себе коньяка и залпом выпил, не смакуя благородный напиток, как делал обычно. — У них всех тоже…
— Ты очень часто не шутишь, а оскорбляешь людей, причем ничего тебе плохого не сделавших людей, — покачал головой Виктор. — Не понимаю, ты самоутверждаешься так, что ли? Напомнить тебе о девочке Маше, которую после твоих жестоких слов из петли вынимали?
— Не надо! — изменился в лице Иван. — Не понимаю, почему вместо того, чтобы так же хлестко ответить мне, она пошла вешаться! Дура!
— А не успели бы ее вынуть, как бы ты жил с таким грузом на совести? — прищурился композитор. — Совесть ведь у тебя есть, я знаю, можешь не притворяться. Вот скажи, зачем ты над ней издевался?
— Да не издевался я, а провоцировал, чтобы стала сильной, а не размазней!!! — взорвался социолог. — Да, ошибся, не тот характер. Но я же хорошего хотел!
— Вот прости, не верю, — покачал головой Матвей. — Возьмем последний случай. Человек выставил свой проект, пусть немного наивный, недоработанный, даже в чем-то глупый. Ему указывали на недостатки, вместе обсуждали, как их исправить. Вежливо и уважительно. Но затем в паблик заявился ты и принялся откровенно поливать проект грязью, напрочь закрывая глаза на его положительные качества и выпячивая отрицательные. Причем изгалялся так, что Сашка, а я лично знаю автора, чуть не плакал, пытался что-то доказать, но ты продолжал заливать его тоннами грязи. Причем логически выверено, жестоко, в итоге обозвав Сашку всякими словами. Вот только ты не учел, что его проект заинтересовал имперцев, и сейчас уже реализуется на планете Джабиим. А все твои оскорбительные высказывания остались пустопорожним шумом.
— Так это он меня им заложил? — сжал кулаки Иван.
— Никто тебя не закладывал, они и сами все в комментариях увидели, так что ты получил по заслугам, — вздохнул Виктор. — До тебе никак не дойдет одна простая истина. Сволочью не надо быть! А ты ведешь себя именно как последняя сволочь!
— Значит, если человек стебется, то он обязательно сволочь? — язвительно поинтересовался Иван.
— В девяносто девяти случаях из ста, — ответил писатель. — Ты что, действительно не понимаешь, что причиняешь людям боль? Ну так, может, теперь поймешь, когда тебе, наконец-то, заткнули рот. Ты ведь теперь в интернете больше писать не сможешь?
— Да, вообще не могу, ни единого сообщения от меня не принимают, с чего бы ни писал, хоть с компа, хоть с телефона, — понурился социолог. — Тошно до предела. Раньше хоть эта отдушина была, потопчешься по какому-то придурку, и легче становится, а теперь и это отобрали… Паскуды…
— Вот оно где собака порылась… — медленно протянул Матвей. — То есть ты сливал свой негатив на других, а теперь лавочка закрылась. И не доходило, что так делать нельзя? Что так только последние скоты поступают?
— Да идите вы все на хрен, придурки! — вызверился на приятелей Иван, встал, оделся и, не прощаясь, покинул квартиру Виктора.
Писатель с композитором проводили его взглядом, затем первый пошел запирать дверь.
— Он так ничего и не понял, — констатировал Виктор, вернувшись.
— Знаешь, ну и пошел он лесом, — скривился Матвей. — Беда, что их, таких вот, много. Имперцы, конечно, запретили оскорблять других в интернете под угрозой внесения в серый список, теперь мало кто решается, но эти люди не изменились, они копят злобу, и она обязательно когда-то выльется.
— Выльется, — вздохнул писатель, — но это не наше дело, в конце концов. А так мне действия имперцев очень нравятся, вот честно тебе скажу. Как они пожар в Израиле за один день погасили, а?
— Отлично погасили, — согласился композитор.
И друзья погрузились в обсуждение происходящего. Обсудить им было что, мир вокруг менялся с какой-то дикой, непредставимой скоростью, люди просто не успевали реагировать на изменения. Это одновременно пугало и воодушевляло. Хотелось понять, чего добивается новая власть. И правду ли она говорит? Пока все выглядело отлично. Но будет ли так и дальше?
Решив срезать путь через дворы, Витька ошибся, забыл, что местные пацаны все еще никак не могут принять новые правила и запрет драк. И, конечно же, напоролся на Коляна с присными, тремя здоровенными амбалами, еще не служившими в армии, после нее парни обычно успокаивались и переставали искать себе приключений на пятую точку. Посмотрев на многообещающую ухмылочку Коляна, Витька с тоской осознал, что быть ему сегодня битым. Можно было, конечно, позвать на помощь, тогда обязательно отозвался бы имперский дроид, но в пацанской среде Железногорска такое считалось недопустимым. Но если коляновская гопота нарушит правила и накинется скопом, придется.
— Ну ты че тут шаришься, козел? — выступил вперед сам Колян. — К нашим девчонкам пришел, да? Так мы тя щас отучим к ним ходить, падла!
— Вот делать тебе нефиг, — тяжело вздохнул Витька, которому совсем не хотелось драться. — Пошел бы лучше поработал.
— Да ты охренел! — ринулся на него гопник.
Однако от него удалось отмахаться довольно быстро и, получив роскошный фингал под глазом, Колян с матами отскочил. Потом махнул подельникам. Те двинулись на Витьку втроем, и это с их стороны было уже паскудство. Но никто ведь не узнает…
Однако драка не успела начаться. В землю под ногами амбалов ударил белый луч, и бесстрастный голос имперского дроида заявил:
— Нарушение закона! Тимофеев Николай Олегович, Василенко Геннадий Петрович, Олесюк Игорь Михайлович, Сапрыкин Сергей Сергеевич! Вам выносится последнее предупреждение перед внесением в серый список. Еще одно правонарушение с вашей стороны, и вами займутся социальные службы.
— Да пошли вы на хер, падлы!!! — надрывно завизжал Колян с белыми от ярости глазами, кто-то осмелился покуситься на его власть решать судьбы мимоходящих козлов. И этого стерпеть гопник уже не мог. — Хрен вам, хрен, суки паскудные!!!
Он сунул руку в сумку и выхватил оттуда старый наган. Поднял его, прицелился в Витьку, но выстрелить не успел.
— Именем империи! — снова прозвучал голос дроида, и из ниоткуда ударила белая молния, превратившая Коляна в обугленный труп. — Всем оставаться на своих местах до прибытия милиции!
Имперцы снова переименовали полицию в милицию, чему народ даже обрадовался — привычнее. Витька посмотрел на мертвого гопника, повернулся к его замершим подельникам и спросил:
— Он у вас что, совсем дурак был? С имперцами спорить…
— Да видно, совсем… — глухо ответил один из них, кажется, Игорь. — Откуда только волыну взял?.. Вот же, блин, попали…
— А я вам говорил, — пробасил еще один, Генка, как позже выяснилось.
— Чего вы с ним вообще ходили? — поинтересовался Витька. — Нормальные ж пацаны, как будто, не блатные.
— Да будь мы блатные, нас бы и на свете давно не было, — хохотнул Сергей.
Ну да, прав он, имперцы расправились с блатными с показательной жестокостью, ни один не уцелел. Под полный запрет попала даже блатная музыка, просто исчезнувшая из сети и с дисков компьютеров, если они хоть однажды подключались к интернету. Если у кого-то остались магнитофонные записи и пластинки, то это и все. Даже исполнив блатную песню под гитару можно было получить предупреждение, и многие получали. Попасть в серый, а тем более, в черный список, тем самым лишившись множества благ, не хотелось никому, и даже самые страстные любители блатняка были вынуждены отказаться от предмета своей страсти, втихомолку проклиная имперцев, не понимающих, что никакого отношения к ворам и бандитам песни не имеют.