За время моего недолгого пребывания в усадьбе У выезжал в город по делам лекарским и периодически принимал в усадьбе нескольких живописных персонажей, с которыми уединялся за холмами. В один из дней он разрешил мне присутствовать на такой встрече, не принимая в ней участия. В этом действе мне была отведена роль зрителя, молча стоящего зрителя.
– Уж если я открыл тебе название практики, то было бы смешно скрывать саму практику. Будешь стоять долго, но тебе будет легче стоять, наблюдая за занятиями. Будешь стоять в столбе и следить за ходом занятия. Тебе будет полезно смотреть на них, особенно обрати внимание на разминку. В нашей школе она общая и для бойцов, и для тех, кто занимается Ци-Гун.
За холмом дубы образовывали круг, в этом месте было достаточно и солнца и тени. Трава показывала, что именно здесь проходили занятия. У самолично обошел склон и нашел для меня более или менее ровную площадку – как раз две стопы поставить на ширину плеч. По плану У мне следовало занять место до их прихода. Они должны были привыкнуть ко мне, как к дереву.
«Мне даже кажется, что ящик для меня не тупик, в который я в конце концов забрел, а широко распахнутая дверь в иной мир. Не знаю в какой, но в совсем иной мир…» Я вспомнил эту фразу из романа «Человек-ящик» Кобо Абэ, потому что подумал о том, что стоящий в столбе человек для восприятия окружающих быстро из одушевленного превращается в предмет. У правильно сказал, что они быстро привыкнут ко мне, как к дереву, и перестанут замечать. А я волен вовсю пялиться на них и впитывать любые впечатления, не скрываясь. Вуайеристы, старший дал приказ!
«Похоже гуляем» – прибыл У со товарищи. «Главный секрет – шаг», – сказал он им и поднял вверх указательный палец.
Пришедшие поначалу выказали удивление моим присутствием: «А это что за чучело?» «Он наказан», – скупо прокомментировал У. И они, сразу успокоившись, приступили к занятиям.
Группа была довольно разношерстная.
Груболицый высокий, очень крепкий и жилистый; хитролицый, с «подходцем», среднего роста, крепкий, но пластичный; высокий благородного вида властный; простолицый среднего роста бойкий; улыбчивый и обаятельный невысокого роста полный. Последний тоже оказался «вуайеристом» – больше смотрел, чем занимался. У при демонстрации приемов уделял «пухлику» особое внимание и отрабатывал упражнения с ним лично.
После разминки У начал давать рукопашную технику. Система выглядела легкой, воздушной. Движения рук я для себя условно разделил на размашистые очень мощные «взмахи крыльев» и неуловимо быстрые сучения «обезьяньих лапок».
Увидев, что я смотрю, открыв рот, У подошел ко мне и тихо сказал: «Кажется, есть, кажется, нет».
Стоять было не тяжело. Палочек я не зажигал, но, судя по усталости в ногах, пояснице и плечах, простоял, думаю, раза в два-три дольше, чем обычно. Но я не прервал стояния, держался до конца занятия. Ко мне подошел «Пухлик-Обаяшка», спросил: «Тяжело?» Я не ответил, он рассмеялся, дескать, молодец, и убыл к группе.
Они отрабатывали приемы в парах. Парой толстяку был сам У. Они улыбались друг другу и не было похоже, что это учитель и ученик.
– Сегодня до здесь! – У сложил руки и неглубоко поклонился. Публика поклонилась в ответ, У пошел провожать их к выходу, а я опустился на землю, пришла усталость.
– Можешь идти отдыхать, – разрешил он, когда вернулся ко мне, – поздравляю, первую часть «Красного цветка» ты уже выучил. Завтра утром, правда, сможешь ли встать с постели, не знаю. Я приду стоять вместе с тобой, буду помогать. Но стоять нужно! Здоровье не признает перерывов – это как кушать. А теперь – спать! Если уснешь…
Ни свет ни заря он уже был на моем месте для утреннего стояния!
– В здешних термах, – мы стояли лицом к лицу, – на полу есть надпись: «Мыться, охотиться, играть в кости, смеяться – вот это жизнь!» Но мы-то знаем, что это не все. Думаю, стоять в столбе тихим вечером в облаке светлячков и ощущать себя единым со всем этим – вот это жизнь, правда, Magus?!
Иногда завидую простым людям, им нужно не много. Выпить дешевого вина, сыграть в кости, потешить плоть (похлопал по промежности). Чем больше тут (он постучал себя по голове), тем труднее радоваться. Но потом, когда здесь (снова постучал по голове) ничего, – одна радость. Ты же знаешь, что стоять легко, когда «не стоишь»…
– А те, кто вчера был, они маги?
– В чем-то да! По-своему. Один из них ланиста. Угадай кто?
– Тот, с грубым лицом.
– Угадал! А кто из них бестиарий?
Я сымитировал манеру поведения хитролицего, с «подходцем», лицом показал. У рассмеялся и утвердительно кивнул.
– И тот, и другой готовят бойцов. Разница в том, что один – заводчик гладиаторов двуногих, а другой – четвероногих. Кроме них, есть клоун.
– Простак, разбитной?
– Да! Он очень популярен, любим в обществе, богатый человек.
– Путешественник, торговец…
– Толстяк, – радостно выпалил я.
– Ты ошибся. – У даже расстроился. – Тот, кого ты назвал без всякого придыхания, – это Consigliere, важный человек из окружения губернатора. Его роль мало кому известна. Торговец – это высокий, с манерами. Правда, он и не торговец. Где он только ни был и чем он только ни занимался: воевал, обучал гладиаторов, торговал, был охранником при важном чиновнике и даже писцом. Поэтому я дал ему очень длинное прозвище, я зову его про себя «Mercante-Guerriero-Viaggiatore», иногда, когда лень, называю «Mercante-Guerriero». Он запросто сходится с людьми, легок на подъем, поэтому практически все время в пути. Он заядлый боец и тянется к кулачному искусству больше, чем любой из них.
«Купец-Воин-Путешественник» или, если коротко, «Купец-Воин», – перевел я для себя. У его титулует, как испанского гранда: чем длиннее имя, тем важнее человек.
– Они не трезвонят про наши встречи. Во-первых, потому, что принадлежат к разным слоям общества; во-вторых, потому, что воинское искусство лишним не бывает только в том случае, когда никто другой о твоем владении им не догадываемся. В-третьих, есть и другие причины держать язык за зубами. Особенно Советнику. Как ты думаешь, кто из них самый опасный боец?
– Ланиста, – прикинул я.
– Толстяк, – засмеялся он.
– Вот уж на кого бы не подумал.
– А зря, он Magus по жизни и кулачное искусство понимает лучше других, чувствует природу бойца и стиля. Стоит, ничего не делает, но умудряется узнать больше, чем они. Телом не участвует ни в чем, а видит и понимает все лучше тех, кто в круговерти. Он, я заметил, ощущает Ци и может предугадывать развитие боя. Он умеет быть «клеем»… Короче, Consigliere есть Consigliere!
– А в схватках он участвует?
– Consigliere старше других, ему не хочется драться, он… свое отвоевал. Ему теперь интереснее не вещь, а природа вещей. Я хотел бы, чтобы ты научился видеть, как он. Стоишь себе, никто не мешает, отпусти себя и замечай, замечай. А ты… Я вчера вынужден был подойти и указать тебе: «Кажется, есть, кажется, нет» – ты же как ребенок, нет, как дурак, влез в толпу, терся там.
– Да я с места не сдвинулся!
– Это тебе казалось. Тебя не было там, где ты был мною поставлен. Помнишь, курица клюет зерно, а сама – на яйцах. А ты – вроде бы на яйцах, а сам побежал к этим, чуть не носом влез им в вонючие подмышки. Учись у Consigliere: вот достойный муж. Он, когда шел к выходу, спросил меня об одной вещи из показанного. Я намеренно не выпячивал этого приема. Другие и не дернулись, а он заприметил.
– А что, что?
– Я правой рукой держал меч так, а два пальца левой (указательный и средний) – так: помогал ему, моему мечу. У нас это называют «второй меч». Так вот, Consigliere показал два пальца левой и спросил: «Сила туда (глазами – на правую руку), или туда – показал на противника. Ты понял? Он увидел, он разгадал. А эти, уверен, подумали, пальчики, мол, свои жеманно сложил. У них культ силы, они так воспитаны, ничего больше не замечают. Я когда-то ткнул Ланисту пальцем в тельце, слегка, почти незаметно, а он возьми и рухни без чувств. Такой большой, могучий, великий боец, знаменитый наставник, а бабахнулся, как сноп, ноги выше головы подскочили. Никто из них не смеялся, наоборот – то, что не укладывается в привычное, ужасно. У них это был второй раз открытого ужаса за время нашего близкого знакомства».
– А первый?
– В самом начале наших встреч. Не знаю, кто придумал, но решили они меня испытать, проверить, что я по правде могу. Привезли, не знаю откуда, сильного бойца. Без имени, не герой, не гладиатор, но он действительно умел. И Ланиста, и Бестиарий, и Купец его опробовали сами. Поверь, они в этом деле знают толк, не мальчики. И после этого выпустили на меня, правда, предварительно испросив моего согласия. Такой себе Колизей.
– А вы?
– Запомни, если ты берешься кого-нибудь чему-нибудь учить, будь готов подтвердить свое Гун-Фу. Тут важно Быть, а не Казаться! Если ты выдающийся кулачный боец – тебе позволено проиграть; если ты учитель воинского искусства – тебе позволено умереть, когда ты не можешь побить кого угодно: tertium non datur!
Глава 4
– Я так понимаю, что вы победили, если мы сейчас говорим об этом!
– Да, я победил, но на своем поле.
– ?
– Он пришел с мечом, я гордо сказал, что убью его голыми руками, а он пусть защищается как хочет. У них – культ силы. В ответ на мой вызов он улыбнулся: железо крепче кулака – для него я уже был покойник.
– Но это же так, железо крепче кулака!
– Ну да! Мертвец тверже и жестче живого, но его песенка спета. Это мягкое и гибкое побеждает твердое и жесткое! В том-то и фокус. Они этого не понимают. Чем больше мышца, тем она сильнее. Человек-гора – вот их идол. Поэтому главным было подойти к нему близко-близко. Короче короткого меча. Все вышло так быстро и незаметно, что никто ничего не увидел, не понял. Я стою. Великий воин махнул мечом – и упал бездыханный. Все. Это взаправду было жутко. Только что был полон сил и готов был покрошить меня, и вот лежит, одеревенел, руки-ноги свело. Приложили раскаленное железо – запах горящего мяса… Все, по всем их приметам – труп. А я взял и оживил его. Это тоже было жутко. Для них. Всех колотило крупной дрожью, холодный пот ручьем. Я разв