В памяти тотчас стрельнуло током недавнее «скажу, что вы до меня домогаетесь»…
Да, она извинилась, но осадок, как говорится, остался. Так что выпроводит он её сейчас и избавится от этого губительного морока.
71
Анварес прошёл в прихожую какой-то не своей, искусственной походкой. И вообще, все движения давались ему с трудом, точно руки-ноги налились свинцом.
Воздух, казалось, напитался электрической энергией. Даже кожей ощущал он странное покалывание и тепло. Сердце же вовсю бесновалось, разгоняя кровь по венам с бешеной скоростью. Она ни в коем случае не должна догадаться о том, что с ним сейчас делается!
Анварес сдёрнул с плечиков первую попавшуюся куртку, серый адидасовский бомбер с капюшоном. А вот что с обувью делать?
Он присел на корточки перед раскрытым шкафчиком. И удача – в самом углу притулились мамины старые угги. Прошлой зимой она приезжала в гости и купила на распродаже себе новые сапоги, а эти, ношеные, оставила здесь.
Анварес скосил глаза на её ноги. У мамы размер небольшой, тридцать шестой. Налезут ли? Но у Аксёновой ступня оказалась совсем узенькой и крохотной, почти детской. Он даже удивился.
– Вот, – поставил перед ней угги, и вдруг возникло совсем безумное желание коснуться её ног. Он сглотнул, поспешно поднялся, отошёл в сторону.
Даже не смотрел теперь на неё, только по звукам понимал – надела куртку, вжикнула молнией, обулась.
Смотрел куда поверх её головы и… ничего не видел. Как ослеп. В голове творилось чёрт-те что. Вихрем проносились мысли, но лишь одна стучала беспрерывно и оглушительно громко: уходит… сейчас уйдёт…
Щелчок замка – точно щелчок затвора. И сердце тут же отозвалось спазмом. Дёрнулось, заныло.
Анварес всё же не удержался, посмотрел на неё напоследок – она взялась за ручку, приоткрыла дверь и тоже оглянулась на него.
Зачем оглянулась, зачем? Зачем посмотрела вот так? Так, что мгновенно вышибло дух. Так, что внутри скрутило всё мучительным спазмом.
Не отдавая себе отчёта, он порывисто шагнул к ней, тоже взялся за ручку, накрыв ладонью её пальцы, захлопнул дверь. Без единого слова. Прижал к двери.
Её взгляд вмиг изменился, стал беззащитным, ждущим и слегка затуманенным. Она судорожно вдохнула, приоткрыв губы.
И в следующий миг он впился в неё поцелуем, пылким, жадным. Словно измученный жаждой припал к живительному источнику. И никак напиться не может.
Какие они мягкие, эти губы её, это же с ума сойти! Но вот она ответила на поцелуй. Провела кончиком языка по нижней губе, затем слегка прикусила, втянула.
И его буквально накрыло волной жара, мощным и разрушительным цунами, совершенно лишая остатков разума. Ни мыслей не осталось, ни стыда, вообще ничего, кроме одного-единственного – до боли острого и необузданного желания. Жар метнулся по венам вниз, стремительно наливаясь сладкой и мучительной тяжестью в паху. И теперь никакие преграды, никакие установки и принципы не могли устоять под этим напором.
Одной рукой он удерживал её затылок, короткие, чуть влажные волосы скользили меж пальцев. Второй крепко прижимал к себе, нырнув под куртку, под толстовку и, наконец, добравшись до голой кожи, гладкой и горячей. Хотелось ощутить каждую малость её тела, коснуться везде, руками, губами...
Не разрывая поцелуя, он нетерпеливо, рывками выпутал её из куртки. Затем избавил и от прочей одежды.
Когда разделся сам, когда перешли из прихожей в спальню – хоть убей, не вспомнил бы. Это осталось за кадром, словно второстепенные, незначительные детали. Главное, она – вот, с ним, в кольце его рук, такая податливая, пылкая, невозможно желанная. Его наваждение, его слабость, его безумие. Долгожданное воплощение самых стыдных, порочных и упоительных фантазий.
На стыд – плевать, да вообще на всё плевать, потому что касаться её кожи своей кожей – это такое, оказывается, немыслимое, ни с чем не сравнимое наслаждение… как и её жаркое, сбившееся дыхание, сдавленный стон, расфокусированный взгляд, дрожь, гибкое, пылающее тело… Всё это совсем и бесповоротно срывало тормоза и лишало рассудка. Желание – и без того острое и нестерпимое настолько, что продержаться удалось совсем недолго, как ни крепился, – разорвалось мощной, до слепящих вспышек разрядкой.
Всё ещё невменяемый, крепко сжимая её в объятьях, Анварес пытался хотя бы отдышаться. Затем коротко поцеловал в висок и откатился на спину, придвинув её к себе, под бок. Не хотелось выпускать из рук. И думать не хотелось ни о чём.
Она тоже дышала часто, прерывисто. Дрожь в её теле так и не стихла. Он чувствовал эту вибрацию кожей, и совсем вскоре собственное тело отозвалось новым приливом возбуждения, таким же сильным и острым, словно ничего и не было всего лишь несколько минут назад.
72
Плотные портьеры насыщенного кофейного оттенка почти не пропускали свет тусклого ноябрьского утра. То есть, декабрьского, спохватилась Юлька, теперь уже декабрьского. И далеко не утра. Время близилось к полудню.
Первый день зимы – и такой волшебный. Ещё вчера она умирала от горя, а сегодня нет человека счастливее.
Рядом спал Анварес, дышал почти неслышно.
Просто не верилось, что вот он, рядом. Можно прикоснуться, вдохнуть его запах, можно смотреть, сколько угодно.
Юлька и смотрела. Разглядывала с жадностью любимое лицо – чёрные, безупречной формы, точно нарисованные, брови, такие же чёрные стрелки ресниц, тонкие веки, прямой нос. Меж бровей уже наметилась поперечная морщинка – меньше бы ему хмуриться. А вот губы яркие, зовущие. Чуть приоткрытые они так и манили, сулили удовольствие, напоминали о том, что случилось всего пару часов назад.
А случилось немыслимое! Юлька пока ещё не могла до конца осознать произошедшее, настолько это было внезапно, невероятно и потрясающе. Такой безудержной страсти от такого холодного и утончённого Анвареса она никак не ожидала, даже вообразить не могла. Словно дремлющий вулкан прорвало. Причём трижды за утро. И каждый раз он, сам как пьяный, доводил её до исступления.
Единственное, что подтачивало ощущение счастья, – это страх, что скоро всё закончится. Что Анварес проспится и одумается. И снова ей выскажет в своей манере: так нельзя, это было ошибка, ну или что-нибудь ещё в этом духе.
Переживёт ли она ещё раз подобное? Переживёт, наверное… куда денется. Другой вопрос – как. Ведь уже сейчас, от одной лишь мысли, её охватывала холодная и пронзительная тоска. И чем дольше она думала, тем сильнее терзали её сомнения и страхи.
Потом решила: зачем убиваться раньше времени? Портить такой светлый момент… Лучше уж насладиться им вовсю, а там – что будет, то и будет.
Она придвинулась поближе к нему – раз уж пользоваться моментом, так пользоваться.
И с этими мыслями неожиданно уснула.
Проснулась в четвёртом часу, аж сама ужаснулась.
Анвареса в постели не обнаружила и сразу встревожилась. И вообще, чувствовала себя странно – внутри как будто знобило слегка, а голова налилась тяжестью. Однако всё это такие мелочи по сравнению с главным – они были вместе! Это ведь непостижимо!
Юлька долго не решалась вынырнуть из постели, так и лежала, натянув одеяло до подбородка. Оно пахло им, его кожей, его шампунем, его парфюмом. И от этого запаха сладко сжималось внутри. Казалось, встанешь, выйдешь – и всё это волшебство растает. Потому и хотелось продлить его хоть чуточку. Да и к тому же в теле отчего-то разлилась непривычная слабость.
73
В конце концов Юлька всё же выбралась из постели – не до ночи ведь валяться. Застелила кровать. Вот только кроме белья никакой другой своей одежды она не обнаружила.
В первый момент растерялась, потом вспомнила, как Анварес срывал с неё одежду там, в прихожей, и её тотчас бросило в жар.
«Вот он…!» – не подобрав эпитета, прошептала она со счастливой улыбкой.
Но... всё это, конечно, волнующе и приятно, однако как выходить из спальни? Короткая чёрная майка едва скрывала пупок. Щеголять трусиками перед Анваресом даже после бурной ночи было стыдно.
Юлька раздвинула дверцы шкафа-купе, но, лишь взглянув на безупречный порядок, тотчас закрыла – даже помыслить страшно о том, чтобы шарить в его шкафу.
В конце концов сообразила – приоткрыв дверь спальни, выглянула и тихонько на цыпочках добежала до ванной. Там, на держателе висело белое махровое полотенце, им она и решила обернуться, сварганив подобие юбки с запа?хом. Заодно почистила зубы, выдавив на палец полоску Колгейта, худо-бедно пригладила торчащие вихры. Пристально оглядела в себя в зеркало.
Счастье как-то не очень красило её. Лицо казалось мертвенно бледным, под глазами пролегли тёмные круги, сами глаза лихорадочно горели. Она легонько похлопала себя по щекам, чтобы хоть чуть-чуть прилила кровь.
Затем вдохнула полной грудью, и вышла из ванной. Как же она отчаянно трусила! Как же боялась напороться на его холодность! Теперь вдруг стало казаться, что она этого попросту не выдержит. Умрёт от горя на месте.
Квартира у Анвареса была очень просторной, хоть всего и две комнаты. Только прихожая маленькая, да и то маленькая лишь условно, по сравнению с остальным помещением. Кухня, например, огромная – запросто вместила бы две родительских. Широкий, длинный коридор – хоть на роликах гоняй. Спальня – тоже есть, где развернуться. И гостиная… Вчера она туда не заглядывала. А сегодня обомлела от её размеров. Тут вполне можно было и две очень даже неплохие комнаты организовать.
Собственно, гостиная и состояла из двух частей. Одна – огорожена стеллажами с книгами, как в читальном зале, посреди этих стеллажей – письменный стол .
Вторая половина комнаты имела более светский вид. Диван, торшер, два кресла, низенький столик, тёмный прямоугольник плазмы на стене. Даже уютно...
А Анварес-то где?
Озираясь, Юлька разволновалась ещё больше. Ещё острее почувствовала себя уязвимой, неуверенной в себе и какой-то неуместной здесь, лишней, ненужной.