– И какой же у меня характер? – спросил с полуулыбкой.
Она заёрзала под одеялом.
– Вам не стоит так близко находиться – заразиться можете.
Анварес молчал, не сводя с неё взгляда. Как же она забавно нервничала! Губу нижнюю закусывала, не знала, куда смотреть. На скулах проступили алые пятна. Потом она на миг сомкнула веки, а в следующую секунду уставилась на него в упор так, что теперь пришёл его черёд заволноваться.
– Почему вы за мной ухаживаете? – спросила неожиданно.
– Потому что ты болеешь, – пожал он плечами.
– Вы могли бы…
– Мог бы.
Он не знал, что конкретно она имела в виду, но примерно догадывался.
– Почему вы поехали меня выручать? – глядя всё так же пристально, не мигая, допрашивала она.
– Потому что ты попросила.
– Вы бы и кого-то другого так же поехали… среди ночи… выручать?
– Да. Наверное, да, – пожал он плечами.
Она слегка приуныла. Ей хотелось услышать, что он поехал только ради неё, догадался Анварес и зачем-то добавил:
– Но никого другого я бы на ночь у себя не оставил. А уж тем более на все выходные.
Аксёнова сжала губы, пытаясь скрыть довольную улыбку. Это у неё получалось плохо, и она повернулась набок.
– Я вас стесняюсь, – пробубнила, уткнувшись лицом в подушку.
Анварес хмыкнул. Он тоже её стеснялся. Прятать лицо он, конечно, не станет, но, например, ему очень хотелось поцеловать её, очень. А не мог почему-то, хотя и чувствовал – Юля не будет против.
Настеснявшись, она снова легла на спину и посмотрела на него теперь с хитрецой:
– А вы специально ко мне на семинарах цеплялись?
– Цеплялся? – он взметнул брови. – Я тебя аттестовал за все твои прогулы и неответы!
– Аттестовали, – кивнула она. – А дурой меня кто при одногруппницах называл?
– Дурой я тебя не называл. А вообще, учить надо было, готовиться…
– А я учила и готовилась! – сверкнула она глазищами. – Ещё как готовилась! Вот спросите. Давайте, прямо сейчас задайте какой-нибудь вопрос.
Анварес рассмеялся.
– Ну же! Вот увидите, я отвечу, и вы перестанете считать меня дурой.
– Я тебя… не считаю дурой.
– А кем вы меня считаете? – чуть прищурилась Юля.
– Я считаю, что ты легкомысленная и… безалаберная.
– Это обидно! – нахмурилась она.
– Ну а как это называется? К каким-то незнакомым парням в гости пошла…
– Это было очень случайно! Серьёзно. Обычно я так не делаю. Ой, да я вообще почти всё время дома сижу.
– Ну а прогулы твои? Поступила – так учись, старайся… А ты в институте даже не появляешься.
– А это не из-за легкомыслия и безалаберности. Это… – Она так и впилась в него взглядом пронзительным. – Вы и сами знаете, почему я перестала ходить в институт.
Анварес протяжно вздохнул.
– Юля, Юля… Ну и кому ты хуже сделала? Ты в курсе, что Волобуев собрался тебя отчислить?
Она отвернулась, заметно расстроенная. Наверное, вспомнила тот вечер, своё признание и его отповедь, понял Анварес.
– Ну и пусть, – буркнула.
– Да не пусть! Собраться надо. Взяться за ум.
Она не реагировала. И вот как с ней говорить? Детский сад…
– Юля, – позвал. – Я не хочу, чтобы тебя отчислили. Я хочу, чтобы ты ходила на занятия. Хочу, чтобы ты посещала все мои лекции и семинары. Особенно семинары. Без тебя там стало скучно.
– Не к кому попридираться? – наконец отозвалась, но Анварес видел – оттаяла.
Молча смотрел на неё с лёгкой улыбкой минуту, другую, потом попросил:
– Юля, пообещай мне, что начнёшь учиться.
– Ладно, – глаза её озорно блеснули. – Но с одним условием.
– Да ты нахалка! – хмыкнул он.
– Чтобы больше вот так не было, – она деланно нахмурилась и заговорила басовитым строгим голосом: – Когда вы уже начнёте думать, госпожа Аксёнова.
Затем тихо добавила:
– Это обидно.
– Какая вы у нас обидчивая, госпожа Аксёнова, – улыбнулся Анварес.
– Ну так что? Да или нет? – она смотрела с таким напряжением, будто это был не шуточный вопрос, а что-то действительно серьёзное и важное.
– И не единого прогула? – подхватил вызов Анварес.
Она кивнула.
– Договорились.
Взгляд её изменился, скользнул ниже, на его губы. Этот взгляд притягивал и обжигал одновременно, так, что у него во рту вмиг пересохло. Пора уходить, приказал себе. Потому что она больна, потому что нельзя так и потому что, чувствовал, – ещё чуть-чуть и его уже не остановит ни «больна», ни «нельзя».
– Отдыхай, поправляйся, – пожелал он, поднимаясь, хотя всё внутри отчаянно протестовало.
Эту ночь он спал в гостиной.
80
В понедельник Анварес первым делом отправился в деканат. Волобуев, к счастью, оказался на месте. Сначала обсудили кое-какие вопросы по симпозиуму, но это был лишь предлог. Уже уходя, Анварес как будто между делом обронил:
– Ах да, Роман Викторович, я тут слышал, вы одну мою студентку собираетесь отчислить. Из двести пятой. Аксёнову.
– Да, – скривился декан. – Злостная прогульщица. Нечего таким места занимать.
– Я попросить за неё хочу. Просто знаю, у неё там обстоятельства были сложные. Но я с ней поговорил, она обещала взяться за ум.
– Дорогой мой Александр Дмитриевич, – усмехнулся Волобуев. – Знаю я цену этим их обещаниям. Все они тут у меня плачутся, раскаиваются, притом так искренне, клянутся, что будут учиться. А в итоге – всё равно вылетают, кто раньше, кто позже.
– И всё-таки я хочу за неё попросить. Дайте ей шанс. Я готов поручиться.
Волобуев перестал улыбаться, вперился в него маленькими колючими глазками. Лицо его вмиг сделалось по-бульдожьи тяжёлым и настороженным.
– Зачем вам это, Александр Дмитриевич? Она ваша родственница? Знакомая? Или вы с ней занимаетесь дополнительно?
– Нет, – ответил Анварес, чувствуя, как сердце начинает набирать обороты. – Она просто моя студентка. Но у неё есть потенциал. И я хочу ей помочь.
Волобуев сверлил его взглядом несколько секунд, которые показались Анваресу бесконечными.
– Ладно, дадим шанс вашей Аксёновой. Последний шанс и только из уважения к вам.
Покинув деканат, Анварес перевёл дух. Какого чёрта он вдруг так разнервничался? Чуть с потрохами себя не сдал. Ведь, в принципе, такое случается – иногда преподаватели просят за проблемного студента. Не часто, конечно, но прецеденты были, он слышал. А сейчас, когда Волобуев буравил его, ему так и казалось, что он обо всём догадывается. Ладно, со своими нервами он справится. Главное – дело сделано.
Хотелось позвонить и сообщить ей сразу же, но сдержался. Решил, что вечером приедет и спокойно расскажет.
Аксёнову он снова оставил у себя дома. Утром, правда, предложил свозить её в студенческую поликлинику, но она заупрямилась. Это же очереди стоять, анализы сдавать! Невозможная…
И всё-таки при мысли о том, что вернувшись вечером с работы, он увидит эту невозможную у себя дома, на душе становилось не просто хорошо, а на удивление радостно.
«Таблетки выпила?», – набил ей смску после первой пары, придя на кафедру.
«Нет», – получил ответ.
«Выпей сейчас же», – набрал и тут же стёр. Что он как квочка над цыплёнком? Её здоровье – ей и думать.
Да уж, думает она! А ещё говорит – не безалаберная. Или всё же написать?
Пока размышлял, пиликнуло новое сообщение: «Выпила!».
Анварес разулыбался. Ответил: «Молодец».
– С Ларисой Игоревной переписываетесь? – любезно спросил наблюдательный Жбанков.
Анварес хотел было ответить ему резко, осадить, потому что посягательств на личное пространство он на дух не переносил. Но телефон вновь пиликнул, и на экране высветилось новое сообщение: «Я соскучилась».
Всё-таки какая она странная! Что на уме – то и сказала. Ну или написала.
В его кругу девушки и женщины, пока нет близких, устоявшихся отношений, общались, по большей части, экивоками. Даже с Ларисой он далеко не всегда знал точно, что она на самом деле думает или имеет в виду, хотя три года встречаются. Нет, кое-что он уже распознавал – понимал иной раз подтекст в её полунамёках или обтекаемых фразах. Но чаще – попросту и не хотел разгадывать скрытый смысл, потому что не любил разговоры об отношениях. И был доволен тем, что Лариса никогда не спрашивала его в лоб и сама не изливала душу. Правда вот только в последнее время стала жаловаться и упрекать. И это его напрягало.
А тут вдруг такие откровенные заявления. Но самое странное – это не вызвало в нём никакого раздражения или недовольства. Наоборот – от её «соскучилась» в груди разлилось приятное, щекочущее тепло.
Он даже не выдержал и разулыбался, а Жбанкову ответил просто и благодушно:
– Нет.
81
Это радостное возбуждение удивительным образом уживалось с нервозностью. Пока Анварес ехал из института домой, раздражался из-за пробок как никогда, хотя в этот час заторы – обычное дело.
Потом, заскочив по пути в супермаркет, мысленно клял медлительную кассиршу, собравшую целую очередь, ну и саму очередь тоже. Набрал всякой-всячины: овощей, фруктов, замороженных полуфабрикатов, ну и такого, чтоб сразу поесть. Уже у кассы, чуть поколебавшись, прихватил шоколадку Dove. Не для себя, конечно же. А вот Юля, подумал, наверняка не откажется. Наверняка она любит сладости.
Когда, наконец, зашёл домой, Аксёнова, вместо того, чтобы лежать и набираться сил, слонялась по квартире. Точнее, сидела в гостиной на диване, укрывшись пледом, и читала.
– К семинару готовлюсь, – с важным видом показала ему книгу. – Я ж обещала.
Анварес улыбнулся. Приятно, конечно. Но она же больна. Врач велел лежать лечиться.
– Это хорошо. Но всё-таки иди в постель.
Она странно улыбнулась, и он вдруг подумал, что это как-то двусмысленно прозвучало. Ожидал, что сейчас она точно выскажется, но нет. Юля откинула плед, пробормотав:
– Как прикажете, господин Анварес.
Поднявшись с дивана, поставила книгу на полку. Сама, оказывается, была в одной его футболке. Он жадно оглядел её ноги и сразу отвернулся.