Нравится ей, что ли, нервировать его? Или не понимает ничего? Он и так на взводе постоянно, будто не дома находится, а по минному полю ходит.
Анварес решительно прошёл на кухню, подальше от искушения. Она же зачем-то прошлёпала следом за ним. Встала у стены, привалившись спиной, одну ногу согнула в колене, поджала под себя. Поза, прямо сказать, вызывающая.
Пока он разгружал пакеты, она молча за ним наблюдала.
– Юля, – произнёс, не поворачиваясь. – Ну что ты бродишь? Врач ведь сказал – постельный режим. Книгу можно читать и лёжа. Я тут всё приготовлю и позову тебя.
– Хорошо, – вздохнула она. – Сейчас уйду. Но можно я хоть минуточку постою с вами? А то мне так скучно было одной весь день… Я могла бы и приготовить сама, пока вас не было. Но в холодильнике у вас пусто…
Он смог на это лишь кивнуть.
Так она и стояла, пока он ставил воду для пельменей, мыл фрукты, резал овощи. Стояла безмолвно и неподвижно, вроде как пытаясь сделать вид, что её здесь нет. Но он ощущал её присутствие каждой клеткой. Будто от неё исходили колкие электрические волны, проникающие под кожу, вглубь, в самое нутро. А когда она, вздохнув, ушла из кухни, напряжение, конечно, тут же спало, но возникло ощущение пустоты.
За ужином тоже молчали. Он ей всучил свой банный халат под предлогом, что она должна быть в тепле. Юля в нём утопала, но спорить не стала. И вообще стала вдруг на редкость покладистой, даже и не скажешь, что это она дерзила на парах и вела себя вызывающе. Но даже закутанная в халат, как в кокон, она действовала на все его нервные окончания разом, просто лишь потому что сидела рядом. Он даже вкус пищи почти не ощущал. И всё думал – почему так выходит: иногда, вот как вчера, они общаются легко, почти без напряжения. А то – словно кол проглотил – ни охнуть, ни вздохнуть, ни расслабиться, и никакая тема в голову не лезет, о чём бы поговорить. Наконец вспомнил важное, и даже легче стало, а то эта звенящая тишина его совсем вымотала.
– Я сегодня был в деканате. Договорился, чтобы тебя не отчислили. Но ты должна начать учиться. Волобуев даёт тебе последний шанс, понимаешь? Второй раз он на такую поблажку не согласится. Так что ты уж не подкачай.
Юля, помолчав, заявила вдруг:
– Если честно, мне плевать на Волобуева и на институт тоже плевать. Я вообще думаю, что ошиблась с вузом. Ну или с факультетом. Нет, литературу я люблю. И историю тоже. Но я терпеть не могу английский. Но я вам обещала, что буду стараться. Значит – буду. Я умею держать слово.
Ну, хоть так… Однако не успел он порадоваться, как она выдала:
– Мне, Александр Дмитриевич, к себе уже пора. Домой. То есть в общежитие.
Он на миг замер, пытаясь воспринять её слова. Пора? Она хочет вернуться в общежитие? Зачем?
– Но… – сглотнув, он произнёс, – ты ведь не здорова. А там такие условия, что…
– Я нормально себя чувствую, правда. Я всегда так, с самого детства – быстро выздоравливаю. День-два и как огурчик. Ну и потом, я и так у вас тут задержалась.
"Мне это не в тягость", – чуть не выпалил он, но вовремя осёкся и смутился.
Затем на смену смущению тотчас пришла злость: какого чёрта он сейчас творит? Что он несёт? Он ведь не думал оставить её у себя насовсем. Он ведь любит жить один. Да и вообще, даже то, что сейчас происходит – это нонсенс, абсурд. Узнай кто об этом… нет уж, пусть никто не знает. Пусть она возвращается в своё общежитие.
– Я вам очень-очень благодарна. Но мне правда пора.
И от этого её извиняющегося тона стало ещё хуже.
– Я утром отвезу, – пообещал сухо.
Да, так будет правильно. Он всего лишь позволил себе забыться. Окунулся с головой в иллюзию, но пора всё это прекращать, а то он, похоже, заигрался.
Однако приподнятое настроение почему-то испортилось, и аппетит тоже пропал.
Постелил себе он снова на диване в гостиной, но долго, мучительно долго не мог уснуть. В груди пекло и давило, и никак не получалось избавиться от этого гнетущего чувства.
82
Юлька задыхалась от счастья. Буквально захлёбывалась им. Её не удручала даже дурацкая болезнь, свалившая её в постель так не вовремя, хотя, может, и вовремя – это как посмотреть. Ведь сам Он – такой невозможно красивый, умный и замечательный – ухаживал за ней! Это ведь немыслимо!
Она до сих пор поверить не могла. Всё боялась, что сейчас проснётся, и чудо растает, карета превратится в тыкву, ну и далее по списку.
Но волшебные выходные закончились, а чудо осталось.
Утром в понедельник Анварес уходил на работу и с самым серьёзным и заботливым видом говорил, какие таблетки принимать, что поесть и когда вернётся. Велел лежать и отдыхать.
Возникло ощущение, что она тут не заблудшая гостья, что она с ним живёт, что у них отношения. И от этого её распирал щенячий восторг. До безумия хотелось кинуться ему на шею, поцеловать напоследок, пожелать хорошего дня. Но… приходилось сдерживаться – она же не сумасшедшая. Хорошего дня она ему, конечно, пожелала, а вот вместо объятий и поцелуя лишь посмотрела на него с щемящей тоской.
Он это, наверное, почувствовал, потому что и сам перед уходом бросил на неё такой взгляд, что внутри всё сжалось.
Совсем сойти с ума от счастья не давали только мысли про Ларису Игоревну. Юльке не терпелось расспросить Анвареса о ней, но понимала – нельзя, как бы ни жгли язык эти вопросы.
Вот бы хоть узнать, как он к ней относится. Но и на это она не решалась. Когда-нибудь, думала, потом, позже…
Ну и немного её обескураживало ещё одно обстоятельство – почему он даже не притронется к ней после той их бурной ночи?!
Может, ему что-то не понравилось? Она ведь не гуру по части ублажения мужчин. Может, что-то было и не так? Но если вспомнить его лицо в те моменты… нет, такое лицо не бывает, когда что-то не нравится. Да и позже она несколько раз перехватила его голодный взгляд. Он хотел, конечно же, хотел! Но всякий раз, когда наступал такой момент, когда между ними будто струна натягивалась, он отстранялся и сбегал. И этого Юлька искренне не понимала. Ладно ещё, когда ты не можешь решиться сделать шаг и переступить границу в первый раз. Но когда ты эту самую границу пересёк трижды и без всяких колебаний, к чему теперь-то ударяться в мораль?
Никак не понимала она этого. Ну и тосковала по его теплу, конечно же, по рукам, по требовательным губам, по жаркому дыханию и всему остальному. Но особенно по поцелуям.
Когда вспоминала, с каким пылом он впился ей в губы тогда, сердце тут же заходилось. Вот бы ещё так!
Как-то даже мелькнула шальная мысль соблазнить его – но и тут она тоже совсем не гуру. Да и стыдно это. И вообще такое невозможно даже вообразить, чтобы она его, Анвареса, первая касалась, льнула к нему, ну или что ещё там делают с этой целью. Нет-нет-нет. Ни за что. Она же ни какая-нибудь там… Потому оставалось лишь смотреть на него, мысленно сокрушаясь…
Но, как оказалось, не только этот нюанс омрачил её счастье. Ещё и чёртова физиология всё испортила!
В понедельник Юлька проснулась, чувствуя лёгкую тянущую боль и тяжесть внизу живота.
В первый момент она и не заметила этого – всё её внимание было неотвязно приковано к Анваресу. А вот когда он ушёл на работу, когда схлынул восторг и накатила вдруг мечтательная грусть, Юлька прислушалась к своим ощущениям.
Сама по себе боль была несильной и доставляла лишь лёгкий дискомфорт. Хуже другое: эта боль означала, что завтра начнутся самые нелюбимые дни. И ей, хочешь – не хочешь, надо немедленно возвращаться домой.
Она сверилась с календарём – так и есть. Но как же это не вовремя! Они ведь только-только начали сближаться. Только-только он оттаял и стал с ней разговаривать не с позиции строгого преподавателя, а как друг и даже как мужчина. И тут вдруг такая подлость природы…
Хотя бы сегодня, загадала Юлька, случилось бы ещё раз это…
Ну если уж не это, то пусть хоть поцелуются. Пожалуйста!
Она даже разотважилась и написала ему смску: «Я соскучилась». С намёком. Но этот сухарь даже не ответил на её крик души.
И вечером, когда вернулся из института, был мрачен и молчалив. И как ей показалось, даже избегал её. Неужели устал от неё? Неужели надоела? Почему молчит? А если и говорит, то только об учёбе. Вот правда – только об учёбе он и может говорить, как будто больше ничего его не интересует. А тот, воскресный Анварес, который сидел рядом с ней на постели и немножко откровенничал, где он? Теперь он казался далёким и почти нереальным.
Анварес готовил ужин. Она крутилась рядом с ним. Точнее, стояла около, мысленно взывая: «Ну посмотри же на меня! Я же вот она, живая. Ты нужен мне…». Но он не поворачивался, даже когда говорил ей что-то.
Юлька совсем упала духом.
Последний день они вместе у него – и этот день пропадал зря.
Выслушав, что она завтра должна вернуться к себе, он и ухом не повёл. Даже отреагировал не сразу, только спустя минуту пообещал, что отвезёт. Да не это ей нужно было! Она бы и сама дошла или доехала. Но он бы хоть чуть-чуть, хоть капельку показал… А что показал – Юлька и сама не знала. Сожаление? Огорчение? Может, она и впрямь ему надоела? Чужой человек в доме... чужой…
83
Во вторник, сразу с утра, живот прихватило уже не шуточно. Надо было срочно, срочно домой!
Анварес же, как назло, тянул резину – душ, завтрак, телефонные разговоры по полчаса.
Юлька уже думала попрощаться и вчистить до общежития своим ходом, пока не произошла неловкость, но он наконец засобирался. Всучил ей аптечный пакетик с недопитыми таблетками.
– Принимай обязательно, – велел. – Ещё, как минимум, два дня.
– Угу, – кивнула Юлька.
Всё же пришлось одолжить у него вещи, хотя в его куртке она и выглядела слегка нелепо.
В машине тоже молчали. Она лихорадочно придумывала, что бы такого сказать, интересного, умного, чтобы осталось приятное впечатление напоследок, но, как назло, ни единой мысли на ум не приходило.