А потом жалел об этом. Жалел вдвойне, потому что вечером, когда затосковал так, что уже на «непорядочно» стало наплевать, увидеться с ней не смог. Не получилось.
Сначала затянулся совет, на котором Волобуев озвучил грандиозные планы, напрямую связанные с Анваресом и грядущим симпозиумом.
Потом его перехватил Сумароков. И, как всегда, долго и обстоятельно излагал свои соображения по поводу диссертации. Всё это было очень важно и очень нужно, и Анварес это понимал, но неожиданно поймал себя на том, что… ему скучно, что мысли постоянно убегают совсем не туда. А Сумароков, старый, бездетный холостяк, никак не мог закончить свою речь...
106
Лариса позвонила в среду утром сама.
– Саша, меня сегодня не будет. Не могу дозвониться до кафедры, сообщи нашим, пожалуйста. Я что-то совсем разболелась.
– Что с тобой? – озадачился Анварес.
– Да, видимо, в поезде продуло. Ещё вчера прихватило, выпила на ночь таблетки, думала, пройдёт, но нет. Стало ещё хуже. Попробую прорваться к врачу. Но ты предупреди там...
– Конечно. Может, тебе что-то нужно?
– Нет, всё есть, спасибо, – Лариса швыркнула носом. Дышала она шумно и тяжело. – Саш, вроде у тебя какое-то важное дело было?
Анварес, помолчав, ответил:
– Да, важное… но это не телефонный разговор. Если тебе станет полегче, я могу вечером заехать?
– Ну если не боишься заразиться, – глухо хохотнула Лариса, – созвонимся, в общем.
Эта вынужденная задержка вкупе с неопределённостью лишала равновесия. Всё шло совсем не так, как надо. А он к такому не привык, и это буквально сводило с ума. То, что хотелось быстрее решить – затягивалось. И хуже всего то, что от него тут мало что зависело.
Ещё и Юле как сказать? Снова кормить причинами и обещаниями?
Он прекрасно понимал, что это её нервирует. Они даже чуть не повздорили, ещё до приезда Ларисы. Юля позволила себе высказаться о ней бестактно, Анварес пресёк… ну, возможно, резковато. Юля надулась. Анварес, конечно, извинился за резкость, Юля затем – за бестактность. Помирились.
Да, долго дуться она не умела, но и нервировать её понапрасну тоже не хотелось. Особенно когда сам на взводе.
Это взвинченное состояние мешало сосредоточиться на работе. Да и вообще мешало всему.
Он даже сорвался на Жбанкова, можно сказать, на ровном месте. Тот между первой и второй парой поинтересовался у Анвареса, приехала ли Лариса Игоревна. А Анварес – нет, чтобы ответить спокойно, вдруг вспылил:
– Вам-то что за дело? Что вы вечно всё выспрашиваете?
– Да ничего, – обиделся Толя Жбанков. – Просто спросил, без задней мысли. Не знал, что нельзя к вам обращаться, когда вы не в духе.
Анварес пригвоздил его ледяным взглядом – тот аж стушевался и съёжился. Но вслух вежливо произнёс:
– Извините, Анатолий Борисович.
И опять хотелось увидеть Аксёнову. Даже не поговорить, просто обменяться взглядами. Этого, казалось, хватило бы, чтобы унять дурацкую тревогу, зудящую в груди. Ну хотя бы на время.
Но и тут не повезло. На лекцию она не пришла.
Вот что могло с ней стрястись? И даже не сообщила... Мало ему забот? Анварес заставил себя пока не думать об этом. Отведёт лекцию – позвонит сам, спросит.
Наверное, его настроение читалось невооружённым взглядом, поскольку даже самые разбитные студентки, которые позволяли себе лёгкое кокетство с ним, сидели, присмирев, и смотрели так, будто не знали, что от него ждать. А когда одна из студенток заявилась после начала пары, и он отправил её прочь, и вовсе заробели, даже смотреть на него перестали, уткнулись все в тетрадки.
И минуты не прошло, как он выгнал первую опоздавшую, в аудиторию ворвалась запыхавшаяся Люба Золотарёва. Сговорились они, что ли?
Староста двести пятой затараторила с порога какие-то отговорки, чем лишь разозлила его ещё больше. Он, не дослушав, прервал довольно грубо:
– Меня это не волнует. Пара началась – всё. Кто опоздал, тот идёт гуляет дальше. Ступайте.
– Но я не специально! Меня задержали… – возмутилась Люба.
– Правила для всех одинаковы. До свидания.
Люба ушла расстроенная.
В общем-то, ему нравилась эта студентка – она старательная, прилежная, ни единого пропуска, на семинарах всегда работает. Но выгнать сначала одну, а затем впустить другую – это двойная мораль, что, конечно же, недопустимо. Хотя и жаль девчонку.
Едва он собрался с мыслями, как двери аудитории вновь скрипнули. Обернулся раздражённый донельзя, готовый отчитать наглеца по полной программе, а там – она, Аксёнова. Что-то говорит, улыбается...
Сглотнув образовавшийся в горле ком, он попросил её покинуть аудиторию. Она не стала оправдываться или возмущаться, но смотрела на него так недоумённо и пронзительно, что сердце кровью обливалось. Мысленно он говорил ей: «Прости...», а вслух повторил неживым голосом: «Покиньте аудиторию».
Лекцию Анварес отвёл с трудом, по инерции. Сухо прочитал материал и до свидания. Ещё и Рубцова Алёна таращилась на него своими плошками, как будто он не опоздавших выдворил, а устроил тут всем кровавый террор. Да и плевать.
Еле дождался, пока все выметутся из аудитории, затворил дверь, чтобы не мешали, позвонил Юле. Но череда звонков оборвалась механическим голосом автоответчика. Не берёт трубку. Обиделась… Ну конечно, обиделась! Даже представить страшно, что она себе напридумывала, глупая его девочка. Если б знала она, что ему в тот момент было ничуть не меньше больно.
Набил ей смску – не ответила. Только бы не наделала глупостей сгоряча! От неё ведь что угодно можно ждать.
Анварес прошёлся по коридорам института, спустился в холл, заглянул в столовую – нигде её не обнаружил. Может, с расстройства просто ушла домой? Вряд ли ведь отправилась на пару. Она такая – как ей плохо, так надо куда-то бежать. Беспокойство не умолкало.
Вернулся на кафедру. Эльвира Марковна тотчас привязалась с расспросами:
– Александр Дмитриевич, у вас всё хорошо?
Он кивнул.
– Вполне.
Зачем, не понимал он, практически посторонние люди задают такие вопросы? Ждут, что он начнёт изливать душу? Но нет же. На самом деле, всем, по большому счёту, плевать, всё у него хорошо или всё плохо. Просто любопытно – с чего это вдруг такой сдержанный Анварес вспылил. Вот и прячут любопытство за притворным сопереживанием.
– Вы так сегодня напугали бедного Анатолия Борисовича, – хихикнула аспирантка Таня.
Её реплику Анварес и вовсе проигнорировал.
Наконец обе от него отстали. И хорошо. Ему надо подумать. Хотя что тут думать? Доработает до конца дня и поедет к ней, объяснит всё.
Юля, может, и вспыльчивая, но зато понятливая и отходчивая. И даже лучше, что они поговорят вечером – она успеет остыть и сможет спокойно его выслушать.
Раздумья прервал звонок по внутреннему номеру.
Ответила Эльвира Марковна:
– Да… да… да
С каждым её «да» менялась интонация от благодушной к изумлённо-встревоженной. Затем Эльмира Марковна вернула трубку на место и, повернувшись к Анваресу, сообщила:
– Анечка из деканата звонила. Говорит, Роман Викторович там рвёт и мечет... и вас, Александр Дмитриевич, к себе срочно требует. Что ж случилось-то…
Анварес равнодушно пожал плечами. Ну что могло случиться? Впервые, что ли, Волобуев выходит из себя? Да он спокойным реже бывает. Что сразу панику устраивать?
107
Анварес встретил Юлю на лестнице, совсем неожиданно. И как назло поговорить толком не мог – Волобуев ждал.
Он понимал, что она обиделась. Однако она вела себя совсем иначе, чем раньше. Обычно, если её что-то задевало, она хмурилась, дулась, смотрела исподлобья, психовала. И, конечно, сразу сообщала, что обиделась и на что обиделась, и это, кстати, очень упрощало их общение и ускоряло примирение.
Тут же на него как будто взирала совсем чужая девушка, холодно, бесстрастно, отчуждённо. Девушка с лицом-маской.
Обида обиде рознь, конечно, но он никак не ожидал, что его Юля может быть вот такой. Он уверен был, что она и захочет – не сможет ничего изобразить, просто потому что не умеет притворяться. Она же всегда сама непосредственность. А тут... Анварес даже растерялся.
Однако добило другое. Возмущённое шипение:
– Что вы себе позволяете?! Уберите руки!
Анварес отшатнулся, точно его водой ледяной окатило…
В деканате его, видно, поджидали.
Анечка, едва Анварес возник на пороге, тотчас изменилась в лице. Вместо привычной приветливой улыбки на мгновение проступило странное выражение. Недоумённо-неприязненное. Но затем она отвела взгляд и больше уж на него не смотрела.
– Роман Викторович, – залопотала в трубку, – к вам Александр Дмитриевич. Да, сейчас. – И уже ему сухо: – Входите.
Волобуев сидел, откинувшись в кресле, но поза эта, вроде и вальяжная, выдавала напряжение.
На приветствие Анвареса он не ответил, молча указал, куда сесть. Молча смотрел, как Анварес пересёк кабинет, отодвинул стул, присел, сложив руки перед собой. Молча, небрежным жестом подтолкнул ему какую-то бумагу. Лист скользнул по полированной столешнице, остановился прямо перед ним.
Анварес взглянул на декана вопросительно. Тот смотрел куда-то поверх него. Тяжёлое лицо ещё больше, чем обычно, набрякло и потемнело от гнева.
Анварес без лишних слов взял бумагу. Прочёл первые строки и почувствовал, как вдоль позвоночника заструился липкий холодок.
«…считаю своим долгом сообщить, что старший преподаватель кафедры зарубежной филологии, кандидат филологических наук Анварес А.Д. состоит в интимной связи со студенткой группы 205 факультета английского языка Аксёновой Ю.
Пользуясь должностным положением, Анварес А.Д. принудил Аксёнову Ю. к действиям сексуального характера в обмен на помощь в решении проблем с учёбой…».
Строки перед глазами плясали и расплывались. А мозг и вовсе отказывался воспринять увиденное. Сквозь оцепенение прорвался Волобуев коротким и зычным: