Неужели такая возможность наклёвывается у него, простого врача «скорой»? А не сошёл ли он с ума? Ещё неизвестно, что сам там напортачит, в этом прошлом. Чем всё «аукнется» для родных, близких? Что станется с женой и сыном? Савелий будет просто стёрт из действительности. Уничтожен, как черновик. Элементарно не появится на свет… У них с Жанной родятся другие дети…
Аркадий почувствовал, как от виска к подбородку медленно катится капля пота. Как ни крути, но выходит, он собственноручно уничтожит сына. Безболезненно, будто под наркозом, вынет его из круговорота событий, как предохранитель из схемы. И – всё. Никто за это не спросит, не припрёт к стенке. Словно и не существовало Савелия. Ни до, ни после.
Выступление фигуристов закончилось. Доктор медленно плыл в гудящей толпе к выходу, не теряя нить рассуждений. Периодически бросало то в жар, то в холод от умозаключений, к которым он приходил.
Итак, не встретятся с Ольгой. На ту вечеринку, после которой Аркадий вызвался проводить свою будущую жену в далёком девяностом, постарается не пойти. И желания не возникнет, даже не вспомнит. Не будет ужимок в подъездах, загородных поцелуев под дождём, скромной студенческой свадьбы. Заново всё перепишет.
Что он, собственно, видел в жизни? Денег им только-только хватает от зарплаты до зарплаты. Какое там счастье?! Бред сивой кобылы… Перспектива – нулевая. Максимум, что светит – стать заведующим подстанцией, к чему абсолютно не стремится. А переквалифицироваться на хирурга-косметолога поздно. Поезд, что называется, ушёл.
Косметология – плод, которому так и суждено остаться запретным, недосягаемым.
Вечерняя прохлада заставила поднять воротник. Вокруг оживлённо обсуждали увиденное, спешили кто – к иномарке, кто – к автобусу или трамваю. А ему спешить было некуда. Заканчивался ещё один никчёмный день.
Съездить в отпуск в Турцию может себе позволить, но тут неразрешимой проблемой встаёт сын. С собой не возьмёшь, а оставить – никак нельзя. Возможны непредсказуемые последствия.
С женой давно уже коллеги по постели, по быту, по празднованию всяких дежурных дат – не более. Аркадий видел, что с работы домой Ольга возвращается, как на каторгу: замыкается, в глазах частенько стоят слёзы. Так зачем себя насиловать? Нужно освободить её от этого… ярма. И себя в том числе.
«Ларчик» открывается достаточно просто.
В будущее – с чистой совестью
Этому в медакадемии не учат. Не дают даже самых общих понятий, самых приблизительных. Как ввести человека в кому, чтобы он благополучно улетел в далёкое будущее, освободив тело для другого, который неизвестно где пребывал всё это время. (Кстати, уж не в будущем ли, на месте того, кто столь бесцеремонно вытеснил его с насиженного места?! Вот повезло-то парню!)
Возможно ли, чтобы после комы всё вернулось на круги своя? Человек проснулся прежним, каким жил до этого: со своими прибамбасами, словами-паразитами, привычкой грызть ногти и бросать после работы носки куда попало.
Определённо, к этому отечественная медицина пока не готова. В современной психиатрии применяются так называемые инсулиновые шоки. К примеру, больным шизофренией целенаправленно на небольшой срок понижают сахар крови ниже критического, чтобы сознание на какое-то время покинуло мирянина… При этом, как в компьютере, происходит «перезагрузка файлов» нервной системы, после которой человек воспринимает мир несколько иначе. Болезнь на какое-то время отступает.
То же самое предстояло сотворить Изместьеву с Вениамином Поплевко образца последних дней. По словам Пришельца, этого будет вполне достаточно, чтобы его «голографическая сущность» в мгновение ока перенеслась в будущее. Вернётся ли на его место прежний «Венечка» – вопрос из разряда «Есть ли жизнь на Марсе?». Но – посмотрим, утро вечера мудренее.
Аркадий сидел в ординаторской Отделения неврозов и вполуха слушал, как заведующий «выпускал пар» по поводу «выписки» больного:
– Артисты, Тарантины, твою мать! Так поступать с психиатрией! Они, видите ли, пошутить решили! Интересно им, понимаешь, убедительно ли брешут! Ты-то куда смотрел, реаниматор хренов?
– Вот те крест, Антоныч, реанимация как реанимация, – притворно «включился» Изместьев, не забыв осенить себя крестным знамением. – Все диабетики так из ком возвращаются. Ничего особенного. Да ты у коллег моих можешь спросить. Не один я с ним корячился.
– И страусиха эта евонная… Кристина, кажется. Натурально руки заламывала, – сгорбившись, словно вождь мирового пролетариата, заведующий «торил» всё новые и новые пути по ординаторской. – Я тебе скажу! По Станиславскому… я поверил, честно… Ну, стервь! Вот поколение, а? С чем шутят, с чем шутят? Ни стыда, ни совести… Нас вообще, за лохов держат. И как натурально у них получилось!
«Ещё бы не натурально! – со злорадством усмехнулся про себя Аркадий. – Сам Ворзонин Поплевко инструктировал. Он и тебя, сердешного, «одухотворил» вон как, зрачки до сих пор по полтиннику. Здесь как раз удивляться нечему. Удивительно будет дальнейшее перемещение… во времени. Или, как это у них… эрмикция, кажется. Вот там у тебя мозги точно в осадок выпадут. Если, разумеется, «посчастливится» присутствовать при этом… историческом перемещении».
Что ж, если светило психиатрии так убивается, значит, у него, Изместьева, действительно, всё получилось. Осталась «мелочь»: тщательно «перетереть» с Поплевко все нюансы его, Аркадия, полёта (эрмикции, конечно же!) на двадцать с лишним лет назад, заручиться железной гарантией парня.
Хотя… Какая тут, к лешему, гарантия?! Придётся полностью положиться на порядочность и благополучное возвращение этого легендарного, как герои гражданской войны, Карла Клойтцера. Уж таковы особенности этой (будь она неладна!) эрмикции, что управлять процессом можно лишь оттуда, из далёкого будущего, которое наступит ещё ох, как не скоро! Куда Изместьева никакими коврижками не заманишь.
Зачем? Ему предстоит нырнуть в полную неизвестность под названием прошлое. Доктор твёрдо решил, что прыгнет с шестнадцатого этажа. Обязательно вниз головой. От бренного тела ничего не должно остаться, душу просто вышибет. Душу… Клойтцер рассмеялся бы, услышав, как Аркадий величает голографическую составляющую.
Главное – не ошибиться со временем. Но пока об этом думать рано. Пока удалось претворить в жизнь сложнейшую комбинацию, и досадно было бы – «запороть» в самом конце. Нет, он этого не допустит. Терпения и выдержки хватит!
– А где сейчас Поплевко? – решил-таки наконец прервать поток возмущения заведующего.
– Ясный перец, где, – удивлённо уставился тот на коллегу. Дескать, и сам догадаться мог бы, не вчера родился. – Где обычно бывают после удачных премьер? Со страусихой своей. Обмывают, небось. Вокруг аплодисменты одни, рукоплескания. Фуршетик, так сказать.
Аркадий поднялся и спешно направился к выходу. Перед самой дверью тормознул и бросил через плечо:
– А вот в этом я ох как сомневаюсь.
– В чём? – раздалось за его спиной.
– В том, – он замолчал на секунду, размышляя, стоит ли посвящать психиатрию в нюансы, но чувство ответственности перед коллегой перевесило, и пояснил: – Что Поплевко сейчас со своей, как вы выразились, страусихой. Ему сейчас не до неё.
Оставив заведующего наедине с недоумением, Аркадий направился в направлении лестницы.
Не успел отойти от ограды областной психобольницы, как тотчас подрезал золотистый «Рено-Логан». Единственное, о чём успел подумать доктор, так это Люси: девушка сочла недостаточными его усилия в ту злополучную ночь.
К счастью, ошибся. За рулём сидел Поплевко, на носу – модные солнцезащитные очки, а во рту – длинная ментоловая сигарета.
– Что, думаешь, раз тело не своё, можно и пакостить в него, сколько влезет? – укоризненно начал доктор, усаживаясь рядом с Пришельцем и пытаясь выхватить у того курево. – В нём ещё кому-то жить да жить…
Ловко перебросив языком сигарету из одного угла рта в другой, Поплевко быстро нажал на газ и довольно профессионально «вписался» в поток транспорта.
– Оказывается, и в вашем мутном во всех отношениях времени можно получать маленькие щенячьи радости, – поделился он «впечатлениями» с Аркадием. – Имею я право хоть немного расслабиться за пару часов до возвращения на историческую родину? Оттянуться, как у вас говорят? Или даже в такой малости мне будет отказано?
– Имеешь, имеешь, – заулыбался доктор. – Где ты научился водить машину? У вас, думаю, если и есть, то далеко не такие…
– Не поверишь, но это не я веду её…
– Хочешь сказать, она тебя? – расхохотался доктор.
– Я что, тоже должен смеяться? – обиделся псевдо-Вениамин. Дождавшись, когда у Аркадия пройдёт приступ хохота, спокойно пояснил: – На уровне автоматизма, подкорковых рефлексов её водит тело, в котором я, собственно, нахожусь. Я лишь не торможу эти проявления. Генетическая память плоти, сэр! И получаю кайф, надо признаться. Вам, землянам начала века, это ощущение пока недоступно.
– А сама машина откуда? – продолжал допрос Аркадий. – Только не говори, что кто-то разрешил покататься. Не поверю.
– Ты помнишь, надеюсь, звонок в своё прошлое? – неожиданно спросил Поплевко.
– Как не помнить, – доктор закатил глаза. – Такое и рад бы забыть, да не получится.
– Ты должен понимать, что подобные звонки можно организовать в любое время, в любом направлении, – чувствовалось, что Пришелец оказался «в своей тарелке». – Когда меня забрасывали в вашу смутную реальность, в голограмму вкодировали приличную базу данных. Кроме валюты, президента, формы правления, международной обстановки и культурного ландшафта там есть много чисто событийных, фактологических данных. Что будет завтра, через месяц, год…
– Как бы срез нашего времени, – вставил, изловчившись, Изместьев. – Да в ФСБ тебе цены не было бы.
– Что я тебе плохого сделал? – обиделся Пришелец, помолчал несколько минут, потом продолжил: – Я могу с огромной достоверностью предсказать ваше реальное будущее. А уж если доберусь до Интернета, все ваши хакеры потеряют квалификацию тотчас. Ограбить банк – пр