– Что отфлажковано? – не понял водитель иномарки. – Да я вас сейчас на первой же стометровке сделаю, как котят! «Девятка» – смех, да и только! Ей же в обед сто лет!
– Даже не пытайся, – Кристина взглянула на водителя снисходительно. Потом медленно направилась к такси. Открывая дверцу, улыбнулась и крикнула: – У тебя, кстати, колпак слетел с правого заднего! Обидно! Декоративный такой, жалко оставлять на дороге…
– А, чёрт! – выругался владелец иномарки, бросив взгляд в боковое зеркало. – Ну, ничего, я сейчас. Наверстаем упущенное!
Пока он крепил колпак, Кристина села в «девятку», которая тут же рванула с места. Догнать «беглецов» удалось на том самом перекрёстке, о котором предупреждала Кристина. Светофор медленно отсчитывал «красные» секунды до старта, водитель ёрзал на сиденье, обещая Изабелле Юрьевне:
– Сейчас рванём! Вставлю так, что мало не покажется! До десяти пусть она своему мужу ночью считает. Тоже мне, предсказательница нашлась! Я ещё никогда «девяткам» старты не проигрывал.
– Тогда без меня, пожалуйста, – твёрдо сказала Изабелла Юрьевна, отстёгивая ремень безопасности. – Хватит приключений на сегодня. Если девочка сказала «досчитать до десяти», значит, надо досчитать до десяти.
– Сидеть! – взвыл красный, как сигнал светофора, водитель, резким взмахом руки вытерев выступившие на лбу капли пота. – Здесь я решаю, кого мне слушаться, а кого нет! Баба будет мне диктовать, как себя вести на дороге? Что ещё прикажете? Последние секунды остались! Вы с ума сошли! Сиде-е-е-еть!
Изабелла Юрьевна невозмутимо открыла дверцу и ступила ногой на мокрый асфальт. Моросящий дождь приятно освежил лицо.
В следующий момент вспыхнул зелёный сигнал светофора.
Из салона иномарки, словно картошка из дырявого мешка, посыпались матюки.
Передние колёса «девятки» крутанулись, машина медленно двинулась через перекрёсток.
Забыв закрыть дверцу иномарки, Изабелла Юрьевна заворожено следила за такси, в котором ехала её дочь.
«Девятка» была в самом центре перекрёстка, когда невесть откуда взявшийся джип, словно ракета, «поразил цель», увлекая то, что осталось, вниз по Компросу!
Через доли секунды в уши женщины, которая так и застыла, ворвался страшный скрежет и грохот!
Она не успела вскрикнуть, как «девятки» с её дочерью не стало. Просто в небе вспыхнули уже знакомые ей зелёные огни, озарив изумрудным светом весь, как показалось Изабелле Юрьевне, Комсомольский проспект.
Поражённый водитель иномарки отпустил «сцепление», машина дёрнулась, повалив женщину на асфальт…
Очнулась Изабелла Юрьевна в больничной палате. Рядом с кроватью, на которой она лежала, сидела заплаканная Кристина.
Заметив, что мать открыла глаза, девушка болезненно улыбнулась:
– Слава богу, мамочка, что всё закончилось так хорошо! Представляешь, проснулась утром, а тебя в квартире нет. Кое-как разыскала. Никогда не думала, что ты можешь по ночам путешествовать. На машинах разъезжаешь без денег. Романтику любишь? Между прочим, такая катастрофа случилась, все газеты только об этом и пишут. А в интернете что творится… Одна версия страшнее другой!
– Какая катастрофа? – Изабелла Юрьевна попыталась оторвать голову от подушки, но у неё не получилось; почему-то всё болело. – О чём ты?
– Этой ночью джип раздавил «девятку» на перекрёстке возле ЦУМа. Буквально в пыль превратил, мчался со скоростью около ста километров в час. Водитель «девятки» умер, у него остались жена и ребёнок. Жалко мужчину, он не виноват. А водитель джипа скрылся, представляешь? Гадёныш какой, а! Как страшно ночью кататься!.. Тебя нашли, кстати, с переломом лодыжки. Доставил в больницу какой-то мужчина. Интересный такой, кстати…
– Какой ещё мужчина? С каким переломом?
– С твоим переломом! Поскользнулась нечаянно, говорит, засмотрелась на аварию эту… Я тебя знаю! Могла не только лодыжку сломать… Повезло!
Только после этих слов Изабелла Юрьевна смогла приподняться, отдёрнуть одеяло, посмотреть на свои ноги, разглядеть гипс и… вновь лишилась сознания.
Утро новой жизни
– Напугала ты нас, Акулька! – доверительно сообщила доктор, заметив, что родильница пришла в себя. – Вдруг раз! И захорошела. Вроде ничего не предвещало, а тут… Хорошо, анестезиологи дежурили первоклассные, вытащили тебя. Сразу же непрямой массаж, сердечко завели… Да! И дочурка у тебя крепенькая родилась!
– Какое сегодня число? – выдохнул Изместьев в лицо коллеге.
Та отнеслась к его вопросу более осмысленно, нежели нянечка, которой приходилось за родильницами… подбирать…
– Четвёртое ноября, девочка! Накануне праздника родила, может, Октябриной назовёшь? Или Ноябриной?
– Даздрапермой! – огрызнулся Изместьев, скрипнув зубами. – Год какой сейчас? Год, я спрашиваю!
Улыбку с лица врачихи словно сдуло сквозняком от только что открытого окна. Она почему-то сняла колпак и стала поправлять старомодную причёску. По тому, как старательно собеседница отводила глаза, Изместьев догадался, что в его психическом здоровье основательно усомнились.
– А сама-то не помнишь, разве? – неуверенно прошептала врачиха, оглядываясь вокруг, словно разглашала страшную врачебную тайну. – Восемьдесят четвёртый, разумеется. Ты вспомни, Акулька, вспомни, умоляю… Это важно! Постарайся вспомнить подробности, постарайся!
С этими словами врачиха поднялась, щёлкнув коленками, как Изместьев в подростковом возрасте, и, ссутулившись, направилась к выходу из палаты.
Стало удивительно тихо, и Аркадий понял не сразу, что диалог проходил в переполненной палате, а окружающие родильницы слышали каждое произнесённое слово.
Их, только что родивших, было немало.
– Как, Акуль, сдюжила? – послышалось с кровати от окна. – Кто: девчонка аль пацан? Ты пацана вроде хотела… Всё о нём мечтала.
– Девка, – процедил Изместьев чужим голосом, с ужасом входя в новую для него роль. – Три пятьсот, кажись. Закричала – будь здоров!
– А чо, две девки – тож ничаво! Знать, третьего парня точнёхонько спроворите! Факт! Долго ли умеючи-то?! Я сразу говорила, что девка будет! Животень тупорыло отвисал, я ж видела…
У него не было никакого желания «точить лясы» с соседками по палате, и он отвернулся к стене. Соседки поболтали ещё немного и смолкли: кто-то утомился, кто-то сам вспомнил, что уже час ночи…
Изместьев заметил, что ему тяжело дышать – не получается вздохнуть полной грудью! Грудная клетка не та. И этот странный зуд в сосках, словно что-то их распирает изнутри. Рука сама потянулась…
Лучше бы он не делал этого! Это что за пельмени без начинки? Вывалилось при варке? Огромные вытянутые болезненные соски и абсолютно плоские, словно ссохшиеся, груди. Что это?! За что?!
Сразу вспомнился анекдот про уши спаниэля. Полный абзац!
Рука скользнула туда, куда обычно скользила у писсуара в туалете. Обычно там покоился соратник, ровесник, одноклассник, одиозный родоначальник всех и вся… Он его никогда не предаст! Не бросит на произвол судьбы!..
Доктор свято верил своим мыслям, пока рука… не нащупала пустоту.
Пространство! Ничего не выбухало ни на дюйм! Вот оно что!.. Ну да, там, конечно, обитали какие-то молекулы-атомы, пеньки-овраги… Но закадычного друга и след простыл! Однозначно! Тот был теперь где-то в ином месте, служил верой и правдой кому-то другому… Изменник, блин! Предатель!
Безнадёга-а-а!!!
Аркадия словно окатили ведром воды из январской проруби. Добро пожаловать на гладко выбритый лобок, господа! Как вам у нас на плацу? Строевой будем заниматься? Вперёд, шаго-о-ом марш!..
Может, это ему снится? Наверняка после родов вкололи что-то, и началось казаться, что отдельные части тела принимают самые причудливые, подчас невообразимые формы. Это временно, не навсегда. Всего лишь эпизод, не более. Хотелось бы надеяться.
Но если… Если вкололи после родов, значит, они, эти самые злосчастные роды, были!!! А если были, если имели честь состояться, то все эти «ошарашивающие» послеродовые открытия вписываются в общий нестройный хор, от которого уши вянут! А груди завяли намного раньше, после первых родов!!! И ничего не сделать!
Куды ты, милок, денесся?
Не мог он так прогадать во времени! Не мог!
Он-то не мог, а Клойтцер? Этот аптекарь хренов вполне мог кинуть ещё одну гирьку на весы, сместив их стрелку чуть вправо… Или влево. Пару делений достаточно. Даже одного! В историческом контексте – огромные расстояния! И вот результат: Изместьев в аду, из которого не вырваться!
Перехитрил-таки, гад! Тварюга! Похоронить его мало! Что делать?!
Утро новой жизни… Запахи снега, оттепель, цвет сосулек, какофония городской суеты…
Аркадий усиленно вспоминал всё прочитанное, когда герои книг выходили из комы, поднимались после длительных изнуряющих болезней. Осунувшиеся, но бесконечно счастливые, полные решимости жить, творить, любить… Верили, что уж теперь-то всё наверняка будет прекрасно и замечательно, можно не сомневаться! Революционеры, мать вашу!
…Для родильницы Акулины Доскиной, в тело которой «посчастливилось» с разбега вклиниться доктору, утро новой жизни стало второй, ещё более изощрённой серией кровавого сериала ужасов. После самих родов, естественно.
Впрочем, в хмуром ноябре далёкого застойного восемьдесят четвёртого слова «сериал» в стране под названием СССР ещё не существовало в принципе. До «Рабыни Изауры» и «Плачущих богатых» ещё предстояло дожить. Не было никакой возможности перепрыгнуть перестройку с её сухим законом, гласностью и пустыми прилавками.
Единственным интригующим моментом в бесконечном множестве удручающих было осознание того невзрачного факта, что где-то, пусть не рядом, но дышит тем же воздухом он, совсем ещё юный десятиклассник Аркаша Изместьев. Ни о чём не подозревающий!
Это несколько согревало и вселяло надежду.
Неожиданными «первыми» впечатлениями «молодой матери» было пощипывание крошечными, словно рыбьими, губёшками огромных, торчащих в разные стороны тёмно-коричневых сосков. Похожих на два окурка «Мальборо», с которых, как ни стряхивай, всё не могут упасть столбики пепла, Кстати, этот красный опухший, туго спелёнатый комочек плоти – по идее являлся родным существом, кровинкой! Но Аркадий ничего подобного не почувствовал.