чит, в него может вклиниться кто-то другой! Тело вакантно!
Чёрт, рассказав о бутылке этому прощелыге Клойтцеру, Аркадий раскрыл очень важную тайну, которой в будущем просто нет цены! Он вспомнил, как псевдо-Поплевко жаловался на то, что слишком мало информации о клинических смертях в прошлом.
Конечно! Они решили использовать выстрел шампанского с большим эффектом для коррекции своего долбанного будущего! А его просто выкинули в эрмикт-пространство, авось да пристроится где-нибудь. И он по чистой случайности «залетел» не так далеко от того, куда, собственно, и планировал.
Кому нужна колхозница? Наплевать на неё. А тело старшеклассника под Новый год с открывающимися перспективами в будущем – серьёзная находка!
Какой ужас! Какой великодержавный эгоизм! Его нагло использовали!
Эту новогоднюю ночь Изместьев просто обязан встречать с Аленевской! И вообще, не отпускать её от себя ни на шаг! Это его судьба. Но как убедить парня в этом? Помнится, одной из черт характера в этом возрасте был юношеский максимализм и независимость. Мнения других людей Аркашу в то время интересовали меньше всего.
Как заставить его поверить себе? Кем представиться? Кто ты вообще такая, Акулина Доскина, чтобы вмешиваться в жизнь столь интересного семнадцатилетнего парня? А не пойти ли тебе куда подальше?..
Комсомольский проспект, улица Карла Маркса, школу отсюда не видно, но Изместьев знал, что скоро уроки «первой смены» закончатся, народ «повалит». Где перехватить парня? У школы? У подъезда дома? По дороге? Это если он пойдёт один. А если с компанией? С девушкой, с той же Аленевской, к примеру.
Выйдя из автобуса возле продовольственного магазина, Акулина направилась к школе. Времени почти не оставалось.
Совершенно забытая жизнь врывалась ветром в подворотни домов, залетала снегом, сбитым с крыш голубями, за воротник, в уши – скрежетом трамваев и визгом тормозов…
Изместьев вспомнил, как он смотрел на ровесников Савелия в далёком будущем. Интернет, ноутбуки, мобильники, фильмы формата 4D… Нет, он им не завидовал нисколько! У него была своя юность, не менее интересная и захватывающая. Бесшабашная и романтичная.
От нахлынувшего желания навсегда остаться «здесь и сейчас» доктор чуть не задохнулся. Никогда в жизни не испытывал ничего подобного!..
В городе детства случилась оттепель. В его честь! Ему на миг показалось, что не было этого промежутка в двадцать с лишним лет. Ещё ничего страшного не случилось! Он вышел после занятий, а вокруг – солнце, капают сосульки. Тут и там – проталины на чёрном ноздреватом снегу. Как можно всё это называть застоем, если юность не выбирают, она не повторяется? Не его вина, что он рос вместе с нумерацией партийных съездов, рапортовал им, как все. Никогда не повторятся улыбки одноклассниц, блеск их глаз и аромат улиц детства.
Ему навстречу попадались знакомые, многие из которых к концу века уйдут из жизни. Изместьеву было не по себе от своей информированности. Знания буквально обжигали, завораживали, не давали чувствовать себя свободно. Словно окружали его ожившие мертвецы, пусть не все, но некоторые. Они торопились по делам, кто-то неспешно прогуливал внуков, кто-то просто «забивал» козла, сидя на скамейке. По спине доктора прокатились мурашки озноба: как глубоко он внедрился, сколько дров можно наломать? И сколько уже наломал, наверное…
Почему обречён прозябать в этих Кормилицах до конца своих женских дней?! Где справедливость? В другое тело не вклинишься, не перенесёшься…
Вербовка с Запада
Пока он думал, из-за угла выпорхнула стайка девчонок в белых фартуках.
– Куда несётесь, пигалицы?! – не сразу узнал свой голос. – Простудите себе придатки, будете потом лечиться всю жизнь! Оделись бы сначала, потом бегали!
– Да мы быстренько, бабушка, не бутузь! – кинула на бегу самая болтливая, уколов Изместьева прямо в сердце. – Будь проще, и люди к тебе потянутся…
«Куда ты суёшься, огрызок? Тебя молодёжь бабкой называет. Поучает тебя, как колхозницу времён коллективизации. Ишь, от ностальгии прибалдел, подумаешь! Ты вообще, на себя когда последний раз смотрел, урод? С тобой никто разговаривать не станет! Можешь не париться понапрасну…»
Возле школы был сквер, о котором Изместьев совсем забыл. И хотя сейчас все скамейки были запорошены снегом, не посидеть на одной из них он не мог. Сколько здесь было всего! Чего только не вырезано ножичком на спинках и сиденьях! «Маша + Саша = Любовь».
Нет, молодёжь далёкого будущего совсем не так объясняется в любви. Всё стало гораздо проще, приземлённей. Всё стало хуже, это надо признать.
Акулина поднялась со скамейки и медленно побрела вдоль аллеи.
Опасность «подкатила» совершенно с другой стороны. Разумеется, в десятом классе они курили по-чёрному, и после уроков дружной толпой направились в киоск за сигаретами. Деньги водились далеко не у всех, поэтому стреляли потом друг у друга. Зажигалки были лишь у самых «продвинутых».
– Посторонись, тоскливая! – знакомый голос прозвучал над самым ухом.
Его голос! Вибрировали его связки!
– Ну и попка, как орех, так и просится на грех…
За всеобщим хохотом Акулина не успела сообразить, что реплики относятся именно к ней. Кажется, даже ощутила небольшой шлепок по ягодицам, но обступивших парней было так много, что в толпе невозможно было разобраться, кто именно её столь «ласково» приложил.
Ох уж этот эффект «толпы», когда любая шутка, пусть даже самая плоская из ныне существующих, воспринимается как высший пилотаж Жванецкого и сопровождается гомерическим хохотом! Он начисто парализовал Акулину.
Очень быстро поняла, что выглядит в толпе длинноволосых, «фонтанирующих» остроумием старшеклассников как доисторический ящер на парижской выставке высокой моды.
– А я думал, на лошадях уже отъездились!
– Нарьянмар мой, На-рьян-мар! – Вадик Парахин чуть не пустился вприсядку. – Городок не велик и не мал. У Печоры у реки, где живут оленеводы, там рыба-а-ачат рыба-а-а-ки-и-и-и…
«Ну, вылитый Максим Галкин! – подумал Изместьев, даже не пытаясь перекричать беснующуюся толпу. – Но тогда мы не могли сравнивать, на телеэкране царствовали совершенно иные лидеры».
Интерес к «колхознице» у старшеклассников угас быстро, они ускорили шаг.
– Аркаш! – произнесла Акулина негромко, но так, чтобы парень услышал её.
Тот, действительно, услышал, но решил, что это ему показалось, даже не оглянулся. Ещё бы, что может быть общего между претендующим на золотую медаль выпускником и дояркой, неизвестно каким способом попавшей в центр города! Расстояние между Акулиной и парнями увеличивалось. Она набрала в грудь побольше воздуха и крикнула:
– Изместьев!
Патлатый паренёк зафиксировал позу, словно товарищ крикнул ему «замри». Затем повернулся и удостоил Акулину испепеляющим взглядом:
– Вы меня? Но мы с вами не знакомы!
– Так познакомься! – кто-то из одноклассников похлопал Аркашу по плечу. – Это только тебе кажется, что не знакомы. На самом деле между вами давно существует телепатическая связь.
Друзья продолжали издеваться над ним. А Акулина, приближаясь… к себе, думала, что ещё никогда шутки одноклассников не были настолько пророческими.
– Можно тебя на пару минут? – интригующе произнесла она, подойдя почти вплотную, ох! – к самому себе. – Очень важная информация.
Рассматривая себя двадцатилетней давности, Изместьев чувствовал во всём теле невероятную лёгкость.
А он был ничего, очень даже ничего! И даже длинные волосы не выглядели излишеством, какой-то нарочитостью. Этот блеск в глазах, умеренная неотёсанность – это так импонировало одноклассницам!.. То, что надо!
– Вообще-то мы опаздываем на «химию», – парень развёл руками, как бы намекая, что у него нет никаких секретов от друзей. Тем более в столь пикантной ситуации.
– Твою матушку зовут Светлана Христофоровна, а отца – Илья Дмитриевич, – заученно выпалила Акулина, боясь, что не успеет. – А шрам на левой голени у тебя появился во время прошлогодней поездки в Абрау-Дюрсо. Ты не переносишь молока и страшно любишь сначала начистить много-много семечек, а потом есть их ложкой.
По мере того, как она выкладывала «сведения», глаза Аркадия округлялись всё больше. Наконец, он взял её под руку, отвёл в сторону, махнув одноклассникам, чтобы шли своей дорогой.
– Что тебе нужно и кто ты такая? – резко спросил он, дыша в ухо.
– Я твоя дальняя родственница, скажем так, – затараторила Акулина пытаясь высвободиться из крепких объятий ученика десятого класса. – И у меня для тебя есть очень важная информация!
– Это, типа, вербовка? – Аркадий недоверчиво прищурил глаза. – Знаем, знаем. Для вас главное – сначала шокировать человека. Потом будете качать информацию. Только про отца я ничего не знаю, он со мной информацией не делится. Ничего интересного сообщить не могу.
Акулину словно током ударило – как же она не подумала о такой реальности восьмидесятых, как идеологическая пропаганда! Враги внешние и внутренние, «Голос Америки», «Би-Би-Си», вербовка… Изместьев был подкован, как никто другой из одноклассников, комсорг всё-таки!
– Хорошо, хорошо, – пошла на попятную Акулина. – Сходи на свою химию. Только прошу, не сверкай сейчас своим остроумием. В том, что ты это умеешь, не сомневаюсь ничуть. Я буду ждать тебя у подъезда. После школы. Поверь, это очень важно. Для тебя.
– Тогда уж не у подъезда, а… на стройке, – опасливо озираясь на удаляющихся одноклассников, прошептал Аркадий. – За нашим домом. Там и поговорим. Обо всём.
Родственница с Камчатки
Ни одно другое ожидание не отражалось на здоровье Изместьева так, как ожидание себя самого на заброшенной стройке восьмидесятых. Сердце колотилось во всех местах, к тому же грудь тянуло – наступило время кормления.
Красноречие Акулины не пропало даром, Аркаша был заинтригован услышанным, даже не стал заходить домой после школы, сразу же направился к ней.