– Как вам не стыдно! Э, отара! Как у вас языки не повываливались? – раздалось откуда-то сбоку. Доктор повернул призрачную голову на резкий гортанный голос.
Как он мог забыть про воспитательницу! Дети не могут путешествовать одни!
Пусть это прозвучит кощунственно, но низкорослую, необъятную в поперечнике грудастую особу с тремя слоистыми подбородками призраку было не жалко. Может, всё дело в том, что доктор «завис» чуть выше уровня пола и мог лицезреть её вульгарно раздвинутые целлюлитные ляжки в серо-желтоватых панталонах? Детям такое увидеть – не приведи, господи!
Почему-то он сразу обозвал её «ракетницей», вспомнив чёрный юмор фильма с Денни де Вито «Сбрось маму с поезда». Ракетница была многократно сварливей, страшней и толще той экранной героини.
Разве таких можно подпускать к детям ближе, чем на длину экватора?!
Тем временем Ракетница продолжала воспитывать вверенное ей детское сообщество:
– Много не пейте, сосунки! Остановок до Чивора не будет! Мурод, прекрати паясничать! Я вам не нянька! Заткнитесь, черти!
Тряся подбородками, Ракетница не выпускала из рук вязку, проворно орудуя спицами в толстых пальцах.
Во всеобщем гоготе, пении, рёве мотора призрак ощущал дыхание каждого, шелест всех пионерских галстуков сразу. В один момент ему показалось, что различает даже стук детских сердец. Возможно, это объяснялось тем, что жить детишкам оставалось недолго. Осознавать, что ничего не можешь предотвратить, было невыносимо.
Азиатские лица лучились улыбками, девчонки мило щебетали друг с другом, мальчишки щипали их, дёргали за косы… Внезапно на одном из задних сидений увидел знакомое славянское лицо с голубыми глазами. Девочка едва сдерживала слёзы. Ещё немного – и расплачется.
Кого она Изместьеву напоминала? Даже не напоминала, она была ею – Ниной Доскиной, его несостоявшейся дочерью в далёких Кормилицах!!! Доктору показалось, что она смотрит ему в глаза и умоляет о спасении.
Как Нина могла оказаться здесь, в таджикском автобусе? Как призрак ни убеждал себя, что этого не может быть, знакомые, почти родные глаза смотрели прямо на него. В самую душу. Словно девочка могла различить в этой какофонии его присутствие. И нельзя скрыться от этого взгляда.
И вот тут в голове словно вспыхнул второй экран. На краю обрыва, который из-за выступа был никому не виден, даже водителю, затормозил грузовик, столкнув вниз внушительных размеров глыбу. Подпрыгивая, она медленно покатилась вниз к тому самому повороту, к которому с другой стороны приближался автобус с детьми.
– Папай, скорей к Кохаберу! – прозвучало в голове призрака. – Сейчас начнётся, подготовься… Держись, папай!
Он знал, что их траектории пересекутся – глыбы и автобуса, автобуса и глыбы. Уж так устроен мозг призрака – видеть не только смерть, но и то, как она незаметно приближается к человеку. Медленно и неотвратимо. Или быстро. Но всё равно – не-от-вра-ти-мо.
Сквозь хохот и рёв мотора Изместьев услышал грохот этой глыбы. Вот и поворот, открывающаяся панорама за ним… И – летящая в лобовое стекло глыба. Им не избежать встречи! Стеклу и глыбе.
В детских глазах застыл ужас, стекло выстрелило внутрь тысячей осколков, испещряя кровью детские лица. Визг пронзил призрака, словно шампуры – куски баранины!..
Водитель крутит руль вправо, салон заваливается на бок. Он деформируется от страшного удара, окровавленные лица с округлёнными глазами кувыркаются, как селёдки в бочке.
Их кидает то к окнам, то на пол, то на потолок и оттуда – на спинки сидений. Хруст детских позвоночников, исковерканные тела, брызги крови… Если на свете существует ад, то доктору однозначно «посчастливилось» в нём побывать.
Доктор перестаёт отличать красные галстуки от кровавых разводов на футболках, блузках и рубашках. В голову лезет всякая чушь про то, что красное знамя такого же цвета… От ударов «выстреливают» боковые стёкла, шинкуя собой детские тела. Автобус, не снабжённый ремнями безопасности, катится с горы подобием пустотелого грецкого ореха. В нём смерть своей косой…
Странным образом автобус обретает равновесие, будучи зажат между камнями. Прежде, чем его сплющило, водитель успел высунуться сквозь разбитое лобовое стекло. Хотел спастись, покинуть вверенное ему транспортное средство, бросив всех на произвол судьбы!
В обрушившейся тишине началось… Отделение детских душ.
Розовато-фиолетовые сгустки тумана с глазами и губами подобно воздушным шарам поднимались вверх. Кто-то выше, кто-то ниже. При этом глаза были устремлены на него. В них читались злость и негодование.
Вновь раздался невыносимый истошный визг! Изместьев понял: его почему-то считают виновником катастрофы. Но в чём он провинился? В том, что не был виден до поры?
Кохабер! Доктор с ужасом обнаружил, что в смертельной суматохе потерял парня из виду. Он начал метаться от тела к телу. Парня нигде не было, словно тот вылетел в окно во время удара. Изместьев не на шутку запаниковал.
Рядом ни Клойтцера, ни Савелия. Его бросили в это аду! Пронзительно визжавшие детские души обступили, их кольцо сужалось… Они стали увлекать доктора вверх. Конкретно!
И в этот миг Изместьев увидел Кохабера. Кое-как пробравшись к пареньку, призрак взглянул ему в глаза и обмер. Тот был жив! Он дышал, его эрмикт и не думал отделяться от тела!
Клойтцер ошибся! Не на того поставил! И ничего удивительного: из такого далёкого будущего невозможно вычислить крохотную жизнь одного таджикского мальчишки! А нет эрмикта, значит, нет и перевоплощения. Ничего нет!!!
Напрасны ожидания, страхи, тревоги. Можно лететь обратно в Пермь. Если удастся выбраться из этого ада, конечно.
Из-за криков, визга невозможно было сосредоточиться. Призрака видели все! И – обрушили на него свой гнев. Он – чужак, как он оказался в автобусе?! Как посмел?! Ату его!
Рассудок отказывался подчиняться, ситуация казалась патовой: что бы доктор ни предпринимал, всё оборачивалось против. Он бы не удивился, если бы в этот миг услышал пронзительный крик Натальи Варлей: «Позовите Вия!..»
Буквально за мгновение до того, чтобы окончательно потерять рассудок, Изместьев уловил рефлекторный вздох Кохабера. По лицу мальчика пробежала судорога, грудная клетка несколько раз дёрнулась…
Медленно, словно нехотя, от мальчика начало отделяться розоватое облачко. Призрак поймал себя на том, что сам в это время почти кричал:
– Ну, шевелись! Скорей же, твою мать! Как варёное, в самом деле! У меня времени в обрез!
Ощутил своё почти животное желание вернуться в забытый мир живой материи. В мир, где есть прикосновения, запахи, пронизывающие ветры и моросящие дожди. Он дико соскучился по ощущениям!
Едва эрмикт поднялся над трупом мальчика, доктор чётко последовал совету Клойтцера и втиснулся между «душой и телом». При этом не заметил, как оборвал пуповину – тонкую связующую нить, вызвав тем самым такой взрыв писка со всех сторон, что едва не оглох!
Он в прямом смысле «прильнул» к бездыханному телу, скорее почувствовав, чем увидев, как на них, подобно глыбе с обрыва, падает внушительных размеров чемодан. Откуда он взялся? И прямо Кохаберу на живот!
Призраку показалось, что частично взял на себя силу удара. По телу мальчика вновь пробежала судорога, доктор ощутил, как его резко стало засасывать внутрь тела. Он мчался вглубь, будучи не властен что-либо предпринять. Через секунду ощутил невыносимо-резкую боль в животе, острый запах бензина и пронизывающий холод. Мигом стих окружающий визг.
«Надо подняться во что бы то ни стало!»
В разбитых окнах свистел ветер, по затылку что-то текло за шиворот, во рту стоял металлический привкус, детское сердце в груди стучало с перебоями. Ощущения обрушились на него подобно ведру с помоями.
Вот она, другая жизнь! Всего ничего – оказаться в нужное время в нужном месте. И ты – другой человек! До чего же хрупка эта грань! Один шаг, даже меньше! Надо вставать, парень! Через «не могу», наверняка бензобак повреждён, сейчас рванёт так, что мало не покажется. Превозмочь!!!
Воплотить установки в жизнь почему-то не получалось. Ноги и руки не слушались. Ещё бы, они были чужими, он их присвоил! Уже не в первый раз, следует признать!
Кое-как доктору удалось подняться. Лицо и уши горели, словно голову засунули в паровозную топку. Шатаясь, перешагивая через трупы друзей, Изместьев в теле Кохабера направился в сторону выбитого лобового стекла. Его никто не атаковал, эрмиктов не было, только исковерканные тела… Ветер шевелил мёртвые волосы, надувал окровавленные рубашки…
Скорей выкарабкаться из этого ада! На воздух, на простор и – бежать! Доктор поймал себя на том, что жалеет об утраченной способности летать, сейчас бы явно не помешало.
Савелий с Клойтцером, даже если были поблизости, ничем не могли ему помочь.
В прямом смысле «вывалившись» из окна автобуса, несколько раз порезался и больно ударился коленями. Прочь, прочь от мрачной громады машины! Сквозь застилавшую глаза кровь он кое-как рассмотрел бегущих со стороны шоссе людей.
Итак, он – мальчишка! Полный нос соплей и крови, во рту не хватает двух передних зубов, боль в животе не даёт разогнуться. Он карабкается к бегущим людям, на лицах которых запечатлена тревога. Широко шагнуть не получается…
У тебя, доктор, было другое детство. С какой целью втиснули тебя в эту оболочку, объяснить не успели. Якобы для твоей же пользы. Может быть, может быть… Перед тобой – горная тропинка, пересечённая местность. Она должна стать широкой просёлочной дорогой, магистралью, жизненным путём. Сколько по ней идти?
– Коха! – внезапно послышалось сзади, но доктор не обратил на это никакого внимания. К этому имени он не привык. – Не бросай меня, мой мальчик! Помоги мне, Коха-а-а!!! У меня, похоже, перелом ноги!
Стоп, медицинский термин!
Боже, да это голос Ракетницы! Той самой, со слоистым подбородком. Ожила, стало быть!
По незнакомому телу пробежал озноб. Как странно, что из всего автобуса живыми остались они вдвоём. Символично, не правда ли?! Он обернулся, но воспитательницы не увидел. Она его видела, а он её – нет. Только голос. Из ниоткуда. Да и что он сможет сделать – хрупкий подросток! – для этой толстой женщины? С самого начала ему не было жаль её.