– Разве у вас есть основания подозревать меня в дурных намерениях?
– Видите ли, вы происходите из семьи, которая строго придерживается индуизма[58], и ваш отец был его последователем. Мне известно, что он увез вас в деревню, чтобы женить там, и сделал это из опасения, как бы вы не взяли в жены девушку из семьи, не исповедующей вашей религии.
У Окхоя была особая причина претендовать на осведомленность в этом деле, так как не кто иной, как он, заронил подобные опасения в душу Броджмохона, отца Ромеша.
В течение нескольких минут Ромеш не решался взглянуть в лицо Окхою.
– И вы считаете себя теперь свободным только потому, что ваш отец умер? – продолжал Окхой. – Ведь он хотел…
Но Ромеш был больше не в силах сохранять спокойствие.
– Послушайте, Окхой-бабу, если вам придет в голову дать мне какой-нибудь другой совет, я с удовольствием вас выслушаю. Но не вам судить о моих отношениях с отцом.
– Хорошо, оставим это. Но все же вы должны мне сказать, намерены ли вы жениться на Хемнолини?
Получая удар за ударом, Ромеш потерял наконец всякое терпение:
– Знаете, Окхой, может быть, вы и друг Онноды-бабу, но со мной вас не связывают столь тесные узы, поэтому соблаговолите прекратить этот разговор.
– Если бы все зависело только от меня, он давно был бы прекращен и вы могли бы и дальше проводить время с прежней беспечностью, нисколько не заботясь о последствиях своего поведения. Но общество – плохое место для таких беззаботных людей, как вы. Конечно, вы из тех, кто размышляет лишь о возвышенных материях и мало обращает внимания на то, что творится на земле, – иначе вы, быть может, поняли бы, как рискованно вести себя подобным образом с дочерью всеми уважаемого человека, какие можно вызвать толки. Но если вы стремились к тому, чтобы погубить репутацию людей, чьим мнением вы дорожите, – вы на верном пути.
– Благодарю за предостережение, – ответил Ромеш. – Я немедленно решу, как мне поступить, можете не сомневаться. Сейчас же я не вижу необходимости продолжать нашу беседу.
– Вы меня обрадовали, Ромеш-бабу! Наконец я успокоился. Наш разговор исчерпан. Виноват, что прервал ваши занятия музыкой. Ну, ничего, начнете сначала. А я удаляюсь. – И Окхой поспешно вышел.
После его ухода музыка не шла на ум Ромешу. Он бросился на постель и долго лежал в задумчивости, закинув руки за голову. Прошло немало времени, когда он вдруг услышал, что часы пробили пять, и торопливо вскочил. Только всевышнему известно, что именно решил предпринять Ромеш в дальнейшем, но сейчас он был твердо уверен в одном: необходимо тотчас же отправиться в соседний дом и выпить там чашку чая.
Когда он пришел, Хемнолини, встревоженная его видом, спросила:
– Вы не больны, Ромеш?
– Нет, нет, ничего особенного, – ответил он.
– Пустяки, – заметил Оннода-бабу, – просто нарушено пищеварение и увеличена печень. Я вот принимаю такие пилюли, проглотишь одну, и…
– Пилюли тут ни при чем, отец, – рассмеялась Хемнолини, – я не видела более общительного человека, чем ты… Но неужели ты считаешь, что эти пилюли тебе помогают?
– Вреда они, во всяком случае, не приносят. Знаешь, я убедился, что эти пилюли во много раз лучше тех, что я принимал раньше.
– Ты всегда так: как только начинаешь принимать новое лекарство, непременно приписываешь ему исключительные свойства.
– Ни во что вы, молодежь, не верите! Спроси хоть Окхоя, Ромеш, помогло ему мое лекарство или нет, – протестовал Оннода-бабу.
Хемнолини сразу замолчала, опасаясь, как бы не был вызван упомянутый свидетель. Но он тут же появился и прямо с порога обратился к Онноде-бабу:
– Я был бы вам очень благодарен, если б вы дали мне еще несколько пилюль. Они, знаете, мне очень помогают, после них я чувствую себя необыкновенно бодро.
Оннода-бабу торжествующе посмотрел на дочь.
Глава 12
Окхой взял лекарство, но гостеприимный Оннода-бабу ни за что не хотел отпускать его, да и сам Окхой не очень торопился уходить и время от времени испытующе поглядывал на Ромеша.
Ромеш никогда не отличался особой наблюдательностью, но сегодня даже от него не могли укрыться странные взгляды Окхоя, и это начало раздражать его.
Хемнолини была необычайно оживлена. Ее радовала мысль, что время поездки на запад приближается, и она решила сегодня же обсудить с Ромешем подробности путешествия, поговорить о книгах, которые они будут читать вместе. Было условлено, что Ромеш придет пораньше – тогда никто, а главное, Окхой, который всегда являлся как раз к чаю, не успеет помешать им.
Однако сегодня Ромеш пришел позднее, чем обычно, был задумчив, и это значительно умерило энтузиазм Хемнолини. Улучив удобный момент, девушка тихо спросила:
– Почему вы так поздно?
– Да, кажется, я действительно немного запоздал, – не сразу и довольно рассеянно ответил Ромеш.
А Хемнолини так старалась быть готовой вовремя: она пораньше оделась, причесалась и стала ждать Ромеша, то и дело нетерпеливо поглядывая на часы. Сначала ей казалось, что часы идут неправильно и времени не так уж много. Когда же стало совершенно очевидно, что Ромеш действительно запаздывает, Хемнолини взяла вышивание и села у окна, стараясь отогнать от себя грустные мысли.
Наконец Ромеш пришел. Он был явно чем-то озабочен и даже не нашел нужным объяснить свое опоздание, словно они и не договаривались встретиться рано утром.
Хемнолини едва дождалась, пока все выпили чай. В углу на столе лежали книги. Девушка сделала последнее героическое усилие, чтобы привлечь внимание Ромеша. Она взяла книги, делая вид, что хочет их унести. Это движение вывело Ромеша из задумчивости, и он быстро подошел к ней.
– Куда же вы уносите книги? Разве вы не хотели отобрать некоторые из них?
У Хемнолини дрогнули губы. Она едва сдержала слезы.
– Оставьте, незачем их отбирать… – проговорила она и, поспешно поднявшись, ушла в спальню. Там она бросила книги прямо на пол.
После ее ухода настроение у Ромеша окончательно испортилось. Окхой же, посмеиваясь про себя, участливо спросил:
– Вы, кажется, не совсем здоровы, Ромеш-бабу?
Ромеш пробормотал что-то невнятное в ответ.
Зато Оннода-бабу при одном упоминании о здоровье сразу оживился.
– Вот, вот, и я сказал то же самое, как только его увидел.
– Такие люди, как Ромеш, пренебрегают своим здоровьем, – лукаво сощурившись, продолжал Окхой. – Ведь они живут в царстве разума и считают, что неприлично обращать внимание на такой пустяк, как несварение желудка.
Оннода-бабу, приняв это заявление всерьез, стал пространно доказывать, что заботиться о пищеварении надлежит всем, даже людям умственного труда.
Ромеш молчал, но в душе его все пылало от ярости.
– Послушайте моего совета, Ромеш, – закончил свою речь Окхой, – примите пилюлю Онноды-бабу и отправляйтесь пораньше спать.
– Я хочу поговорить с Оннодой-бабу наедине.
– Так бы давно и сказали! – воскликнул Окхой, вставая. – С Ромешем всегда так: сначала он все скрывает, а когда время уже на исходе, вдруг спохватывается.
С этими словами Окхой ушел, а Ромеш, пристально глядя на кончики своих ботинок, заговорил:
– Оннода-бабу, вы принимали меня как родного, и мне даже трудно выразить, как я вам благодарен за это.
– Ну и прекрасно! Ты же друг нашего Джогена, разве мог я относиться к тебе иначе?
Вступление было сделано, но что следовало сказать дальше, придумать Ромеш не мог. Чтобы помочь ему, Оннода-бабу сказал:
– Право же, Ромеш, мы сами очень счастливы, что принимаем у себя в доме, как сына, такого достойного юношу.
Однако и после этого Ромеш не обрел дара речи.
– Ты, я думаю, заметил, что люди много сплетничают о вас, – продолжал Оннода-бабу. – Они считают, что для Хемнолини уже настало время думать о замужестве, и теперь ей надо быть особенно осторожной в выборе знакомств. Но я всегда отвечаю им, что вполне доверяю Ромешу и уверен, что он никогда не захочет причинить нам зла.
– Вы меня хорошо знаете, Оннода-бабу, – проговорил наконец Ромеш, – и если считаете достойным Хемнолини, то…
– Не продолжай. Вот мы с тобой и договорились. Если бы не печальное событие в твоей семье, можно было бы уже давно назначить день свадьбы. Но имей в виду, дорогой мой, дальше не следует откладывать это дело; ходят разные слухи, и чем скорее они будут прекращены, тем лучше. Как ты полагаешь?
– Когда вам только будет угодно. Но, разумеется, прежде всего надо узнать мнение вашей дочери.
– Верно. Хотя оно уже известно. Так или иначе завтра с утра я все это улажу.
– Теперь разрешите мне уйти, я и так слишком задержался.
– Подожди минутку. По-моему, хорошо было бы устроить вашу свадьбу еще до отъезда в Джобболпур.
– Да… но осталось слишком мало времени!
– Примерно десять дней. Если устроить свадьбу в следующее воскресенье, на сборы останется дня три. Видишь ли, Ромеш, я бы не стал так торопить тебя, но надо же мне и о своем здоровье подумать.
Ромеш согласился и, проглотив еще одну пилюлю Онноды-бабу, отправился домой.
Глава 13
Приближались школьные каникулы.
Ромеш заранее условился с начальницей, что Комола на праздники останется в пансионе.
На следующий день, идя рано утром по тихой улице к Майдану[59], Ромеш решил, что сразу после свадьбы он подробно расскажет Хемнолини все о Комоле, а затем, выбрав подходящий момент, объяснится и с Комолой.
Таким образом, когда будет достигнуто полное взаимопонимание, Комола станет подругой Хемнолини и останется жить вместе с ними.
Он понимал, что относительно Комолы неизбежно пойдут всякие толки, и поэтому решил сразу же после свадьбы уехать в Хазарибаг и заняться там адвокатской практикой.
Возвратившись с прогулки, юноша отправился к Онноде-бабу. На лестнице он неожиданно столкнулся с Хемнолини. Будь это раньше, при такой встрече они бы обязательно обменялись хоть несколькими словами. Но сегодня Хемнолини вдруг залилась краской, легкая улыбка, как нежный отблеск зари, промелькнула на ее лице, и, опустив глаза, девушка убежала прочь.