Неверными шагами вошла она в комнату, но увидела Окхоя и, не в силах совладать с собой, выбежала вон.
Оннода-бабу опять привел ее. Тогда, придвинувшись поближе к отцовскому креслу, опустив голову, она занялась приготовлением чая.
Поведение Хемнолини выводило Джогендро из себя. Он не мог равнодушно смотреть, как страдает сестра из-за Ромеша. Но возмущение его возросло еще больше, когда он заметил, что Оннода-бабу сочувствует ее горю, а Хем под сенью отцовской любви пытается укрыться от всего мира. «Как будто мы преступники! – думал он. – Из любви к ней мы стремимся выполнить свой долг, заботимся о ее счастье, устраиваем ее судьбу!.. И вот вам благодарность! Нас еще обвиняют. Что касается отца, то он вообще ничего не смыслит в делах. Сейчас не время заниматься утешениями, надо нанести решительный удар; отец же из жалости к Хем все отдаляет от нее неприятную правду».
– Знаешь, отец, что случилось? – обратился Джогендро к Онноде-бабу.
– Нет. А что такое? – испуганно воскликнул тот.
– Вчера Ромеш с женой отправился гойялондским поездом на родину, но, увидев, что в тот же поезд садится Окхой, сбежал обратно в Калькутту.
Руки Хемнолини дрогнули, чай расплескался, девушка опустилась в кресло.
Искоса взглянув на сестру, Джогендро продолжал:
– Не понимаю, зачем ему понадобилось бежать? Окхою давно все было достаточно ясно. Ромеш и раньше вел себя не очень красиво, но эта трусость, эта воровская попытка замести следы – мне особенно отвратительны! Не знаю, что думает на этот счет Хем. По-моему, его бегство – вполне определенное доказательство виновности.
Вся дрожа, Хемнолини поднялась с кресла.
– Я не ищу никаких доказательств, да-да! Хотите его судить – дело ваше… А я ему не судья, – проговорила она.
– Может ли быть для нас безразличен человек, за которого ты собираешься замуж? – заметил Джогендро.
– К чему теперь говорить о свадьбе! Вы стремитесь ее расстроить, ну и поступайте как вам угодно. Но вы напрасно стараетесь разбить мне сердце.
Тут силы изменили девушке, и она разрыдалась. Оннода-бабу поспешно вскочил и, прижав к груди ее залитое слезами лицо, проговорил:
– Пойдем наверх, Хем!..
Глава 23
Пароход отчалил. В первых двух классах пассажиров не было, и Ромеш приготовил в одной из кают постель. Утром Комола, выпив молока, распахнула настежь дверь каюты и залюбовалась рекой и проплывающими мимо берегами.
– Знаешь, куда мы едем, Комола? – спросил Ромеш.
– К тебе на родину.
– Но тебе не нравится деревня, и мы туда не поедем.
– Ты ради меня раздумал ехать в деревню?
– Конечно, только ради тебя.
На лице Комолы появилось огорченное выражение.
– Зачем ты это сделал? – спросила она. – Мало ли что могу я наболтать, а ты и будешь все принимать всерьез! Из-за такого пустяка обиделся.
– Я и не думал обижаться, – засмеялся Ромеш. – Мне самому не хочется ехать в деревню.
– Куда же мы в таком случае направляемся? – с любопытством спросила Комола.
– На запад.
Услышав про «запад», Комола широко раскрыла глаза.
Запад!.. Что только не представляется при этом слове человеку, никогда не покидавшему свой дом!
На западе – святые места, целительный климат, красивые пейзажи и города, былое величие империй и волшебных храмов! А сколько древних сказаний, сколько всевозможных легенд о героических подвигах!
Полная восхищения, девушка продолжала расспросы:
– Куда же именно мы едем?
– Пока еще не решено. Нам предстоит проезжать Мунгер, Патну, Данапур, Боксар, Газипур, Бенарес – в каком-нибудь из этих городов и остановимся.
При перечислении стольких известных и неизвестных названий воображение Комолы разыгралось еще больше.
– Как это интересно! – захлопала она в ладоши.
– Интересно будет потом! А вот что будем мы эти несколько дней есть? Ты ведь не захочешь, я думаю, есть кушанья, приготовленные матросами на пароходной кухне?
– Как можно! – воскликнула Комола, скорчив презрительную гримасу. – Конечно нет!
– И что же ты предлагаешь?
– Сама буду готовить!
– Да разве ты умеешь?
Комола рассмеялась.
– Не понимаю, за кого ты меня принимаешь! Как же мне не уметь? Ведь я не маленькая, в доме дяди все время готовила.
Ромеш тут же с раскаянием заметил:
– Вопрос мой действительно был не совсем уместен. А потому давай немедленно займемся сооружением кухни. Как ты на это смотришь?
Он ушел и вскоре притащил небольшую железную печурку. Кроме того, он договорился с ехавшим на пароходе мальчиком из касты каястха[63] по имени Умеш, чтобы тот за небольшую плату и билет до Бенареса носил для них воду, убирал и исполнял всякую другую работу.
– Комола, – спросил Ромеш, – что же мы будем сегодня стряпать?
– А много ли ты мне принес? – заметила она. – Только рис да бобы! Значит, будет кхичури[64].
Пряности Ромеш достал у матросов, но Комола искренне посмеялась над его неопытностью в хозяйственных делах.
– Ну и хорош! Что я стану делать с одними пряностями? И как я их разотру без шил-нора[65]?
Покорно выслушав упреки девушки, Ромеш пустился на поиски шил-нора. Найти его так и не удалось, пришлось занять у матросов металлическую ступку, которую он и принес Комоле.
Она не умела толочь пряности в ступке и несколько растерялась.
– Давай попросим кого-нибудь это сделать, – предложил Ромеш, но поддержки не встретил. Комола решительно взялась за дело сама. Ей как будто даже доставляли удовольствие все эти трудности. Пряности подскакивали, разлетались во все стороны, и девушка не могла удержаться от смеха. Глядя на нее, смеялся и Ромеш.
Когда пряности были готовы, Комола, обвязав свободный конец сари вокруг талии, отправилась за перегородку и принялась за стряпню. Для приготовления пищи ей пришлось воспользоваться захваченным с собой из Калькутты горшочком для сладостей. Поставив его на огонь, девушка обратилась к Ромешу:
– Ступай живей искупайся, у меня скоро все будет готово.
Ромеш вернулся вовремя, кушанье как раз поспело. Но тут возник вопрос, на чем же есть – тарелок у них не было.
– Можно занять у матросов глиняные тарелки, – робко предложил Ромеш.
Комола пришла в ужас от столь необдуманного предложения. Ромеш с виноватым видом признался, что он и раньше совершал такого рода грех[66].
– Что было, то прошло, – сказала Комола. – Но впредь это не должно случаться, я не выношу подобных вещей!
Затем она сняла крышку с горшка, тщательно вымыла ее и подала Ромешу.
– Поешь сегодня на этом, а там будет видно.
Когда уголок палубы был чисто вымыт и место для завтрака приготовлено, довольный Ромеш принялся за еду. Попробовав кушанье, он заметил, что блюдо получилось очень вкусное.
– Не нужно смеяться надо мной, – смутилась Комола.
– Да нет, какие уж тут шутки! Вот сейчас сама убедишься.
С этими словами он мгновенно уничтожил свою порцию и попросил еще. На этот раз девушка положила ему гораздо больше.
– Что ты делаешь! А себе, должно быть, ничего не оставила!
– Тут еще много, не беспокойся, – сказала Комола.
То, что Ромеш ел с таким аппетитом, доставляло ей огромное удовольствие.
– На чем же станешь есть ты? – спросил Ромеш.
– На той же крышке.
– Нет, так нельзя, – забеспокоился Ромеш.
– Почему? – удивленно спросила Комола.
– Нет, нет, ни в коем случае!
– Уверяю тебя, я прекрасно знаю, что делаю, – возразила девушка. – Умеш! – крикнула она, – на чем ты будешь есть?
– Там внизу торгуют сладостями, вот я и возьму у продавца листок шалового дерева.
– Послушай, Комола, – обратился к девушке Ромеш, – если уж ты непременно хочешь есть на той же крышке, дай я хорошенько ее вымою.
– С ума сошел! – был негодующий ответ. Через несколько минут Комола заявила: – Пан я тебе приготовить не могу, ты мне для этого ничего не принес.
– Внизу человек продает пан, – ответил Ромеш.
Так, без особых трудностей, была заложена основа их хозяйства. Но на душе Ромеша было неспокойно: он раздумывал над тем, как избежать супружеских забот Комолы.
Комола умела хозяйничать и не нуждалась ни в помощи, ни в обучении. Много лет подряд готовила она для дяди обед, нянчила детей и делала всю работу по дому. Ромеш восхищался ловкостью, усердием и трудолюбием девушки и в то же время не переставая думал, как сложатся их отношения в дальнейшем. «Я не хочу оставлять ее у себя, – размышлял он, – но и покинуть тоже не могу». Где следует ему провести черту в отношениях с нею? Будь с ним Хемнолини, все устроилось бы отлично. Но на это пока рассчитывать нечего, а разрешить проблему наедине с Комолой представлялось чрезвычайно трудным. Наконец Ромеш твердо решил, что ему необходимо открыть Комоле все, тогда с этой тайной будет покончено раз и навсегда.
Глава 24
Перед вечером пароход сел на мель. Снять его, несмотря на многократные попытки команды, в тот день так и не удалось.
От высокого берега, отлого спускаясь к реке, тянулась песчаная, испещренная следами водяных птиц отмель. Сюда пришли деревенские женщины набрать в последний раз до захода солнца воды. Они с любопытством поглядывали на пароход: кто посмелее – с открытым лицом, а более робкие – из-под покрывала. Над обрывом плясала толпа деревенских ребятишек; громкими криками они выражали свой восторг по поводу затруднительного положения, в которое попало это дерзкое судно с высоко поднятым носом.
В пустынные пески противоположного берега село солнце. Ромеш, держась за поручни, долго стоял на палубе в быстро сгущающихся сумерках, глядя на западный край горизонта, где еще светлело небо. Комола, выйдя из кухни, остановилась у дверей каюты.