– Привет, Софи. У тебя всё в порядке? – Голос Хизер звучал так, будто она куда-то шла и дыхание у нее было слегка нарушено. – Мне казалось, что ты собиралась абсолютно отключиться от всех нас.
– Прости. Просто хотела узнать, нет ли каких новостей о Джил? В больнице ничего не хотят говорить, потому что я не родственница. – Я почувствовала себя виноватой за эту полуправду. И хотя действительно очень хотела узнать, что с Джил, звонила я не поэтому.
– Ее мать говорит, что всё по-старому. Она всё еще в искусственной коме. Но послушай, милая, тебе действительно надо забыть обо всем этом. Постарайся отключиться. Отдохни.
– Знаю – и стараюсь. Кстати, а ты не знаешь, чем занимается Эмма? Никак не могу с ней связаться.
В воздухе повисла пауза.
– Ничего такого срочного, Хизер. Просто она не берет трубку. Я хотела кое-что у нее узнать.
Теперь я вспомнила всё более четко. Промельк красного пальто и черных волос на вершине холма, когда я смотрела туда, поедая свой сэндвич с крабом. Я знала, что это не может быть Эмма. И догадывалась, что, скорее всего, мои мысли находятся в жутком беспорядке. Я устала. Поэтому сознание играет со мной такие шутки. Но проблема заключалась в том… Было очень похоже, что это действительно она, даже на таком расстоянии… Я даже представила себе, как блеснул луч солнца на большой пряжке ее пояса.
– Не имею понятия, милая. Знаю только, что вчера у нее была какая-то деловая встреча. Я весь день сидела с Тео, но где она сейчас, я не знаю. Передать ей, что ты звонила? Или хочешь, чтобы я разыскала ее?
Какое странное ощущение внезапного смятения…
– Нет, нет. Это может подождать. Она рассердится, если узнает, что я беспокоюсь из-за пустяков. А я обещала ей отдохнуть, полностью исчезнуть с радаров… Прошу тебя, ничего ей не говори.
– Тогда ладно. Послушай, я сейчас в саду и мне надо бежать. Софи, ты уверена, что у тебя всё хорошо?
– Ну да. Отдых идет мне на пользу. Прямо то, что доктор прописал. Увидимся, когда вернусь.
Я положила телефон рядом с собой и поняла, что безотрывно смотрю на сучок в половице. У меня даже заболели глаза. Звонок не прояснил, а только запутал ситуацию. Теперь я вообще не знала, что думать…
А потом кто-то позвонил в дверь. Я с удовольствием увидела на пороге Хелен, которая, поняв, что мои мальчики ушли, мгновенно оказалась на кухне и выгрузила на холодильник мешок с мидиями и двух крабов.
– Прости, но я всё еще в халате. Плохо спала сегодня.
– Воспоминания? – Она повернулась и посмотрела на меня с неподдельным участием.
Я кивнула, приготовила кофе для нее и горячую воду с лимоном для себя, при этом размышляя, стоит ли рассказать ей обо всем. С Марком я не могла это обсуждать. Он и так считал, что моя дружба с Эммой начинает пагубно сказываться на наших с ним отношениях, так что не стоило добавлять сюда еще и галлюцинации.
– Должна тебе кое в чем признаться, Софи. Я пришла, потому что ты меня сильно встревожила. Вчера на пляже… Я никогда не видела тебя такой потерянной.
Я посмотрела ей в глаза. Мне не хотелось выглядеть перед ней параноиком. Не хотелось обсуждать бредовые идеи. Но, черт побери! Что я теряю? Хелен не станет меня осуждать.
– Мне кажется, что я постепенно схожу с ума. Я искренне подумала вчера, что увидела свою подругу Эмму. Якобы она стояла на скале и следила за нами… Полная ерунда. Скорее всего, я ошиблась. Это не могла быть она, и это было как удар наотмашь, потому что мой мозг в тот момент утверждал, что это она… Всё это сильно напоминало галлюцинацию.
Было видно, что Хелен серьезно встревожена.
– А почему ты была так уверена, что это она? На расстоянии многие люди похожи друг на друга. Не понимаю…
Я промолчала. Было ясно, что всё это выглядит более чем странно, а мне хотелось быть рациональной и отбросить эти мысли – как какой-нибудь мусор, которым они и являлись. Как простую и несущественную ерунду.
– Она была в ярко-красном пальто. Эмма – девушка с претензиями, поэтому всегда очень красиво одевается, так что она поменяла пояс на пальто, добавив большую, красивую пряжку, а я подумала… – Смутившись, я отвернулась, неожиданно почувствовав себя оторванной от действительности и еще больше запутавшейся, потому что, когда я сказала всё это вслух, само подобное обсуждение показалось мне предательством по отношению к Эмме. – Ладно, проехали. Не обращай на меня внимания. Я действительно боюсь, что теряю разум. И начинаю видеть вещи.
Быстро встав со стула, я решила заглянуть в спальню и набросить на себя что-то из одежды, прежде чем продолжать разговор. А потом, к моему ужасу, всё перед глазами у меня закружилось.
Следующее, что я ощутила, была эта странная боль в щеке и ноге. Каким-то образом я оказалась на полу, а голос Хелен звучал где-то рядом:
– Все хорошо. Лежи спокойно, Софи. С тобой всё в порядке. Я успела подхватить тебя, когда ты стала падать, так что не думаю, что ты что-то себе сломала, но тебе надо поменьше шевелиться, милая. Ты меня понимаешь? Дыши медленно…
Сегодня, 18.15
Наконец мы проехали Долиш. Ни волн, ни оползней не случилось. С этой точки зрения всё было хорошо, но нас еще ждали многие мили пути, а от Натана не было никаких известий. Я взяла телефон Марка (мой был абсолютно бесполезен), чтобы написать Хелен, но сигнал был очень неустойчивым, так что она мне тоже не ответила. Хотя и говорила что-то о том, что собирается сегодня в Труро[45], и я подумала, не сможет ли она доехать до больницы – на тот случай, если ей удастся попасть туда быстрее Натана… и нас. Бену это понравилось бы.
Бен…
У меня перед глазами неотступно стояла картина, как он приходит в себя, одинокий и испуганный, и зовет меня. Не помнящий себя от морфина, или что там еще они дают детям после операции.
Я спросила медсестру, сможет ли та организовать телефонный разговор со мной, как только один из мальчиков придет в себя, но она сказала, что это может сбить ребенка с толку. А я, в свою очередь, прочитала между строк: они не хотят, чтобы я говорила по телефону с Тео, до тех пор, пока они не будут иметь результатов операции его матери.
Что за треклятая путаница…
В голове у меня всё время вертелись мысли о статье, которую я когда-то прочитала в воскресном приложении, – она была написана матерью, проведшей три ночи в палате интенсивной терапии возле своего ребенка. Женщина не знала, выживет ли он, поэтому просто сидела, прислушиваясь к гулу и попискиванию приборов и наблюдая за цифрами, которые показывали уровень насыщения крови кислородом и сердечный ритм. Она писала, что боялась заснуть или даже выйти в туалет, потому что худшее могло произойти как раз в тот момент, когда ее не будет. И закончила тем, что, хотя ее ребенок и поправился, сама она от этого так никогда и не отошла.
Я очень хорошо помню, как подумала, прочитав эту статью, что на свете не может быть ничего страшнее, чем сидеть возле кровати своего ребенка, смотреть, как тот страдает, и не иметь возможности ему помочь. Но сейчас я, конечно, поняла, что есть вещи и пострашнее.
А именно – не иметь возможности сесть рядом с кроватью своего ребенка, когда тот страдает.
Возможно, это моя плата за всё. За то, что плохо удовлетворяла Марка, и за то, что приняла Бена как нечто само собой разумеющееся; за то, что не успокоилась на одном ребенке, а эгоистично и нагло возжелала еще одного.
Я думаю о том времени, которое могла бы прожить счастливой и довольной собой, а не зарывшись с головой в графиках собственных овуляций. И вспоминаю о том, какой отличный у нас был секс много-много лет назад. А еще – обо всех этих ссорах и нудных соитиях, когда мы старались зачать ребенка в соответствии с календарем и температурой моего тела.
Марк уже давно исчез со своего кресла и теперь вдруг неожиданно появился в проходе, держа в руках новые напитки. Кофе для нас с ним и чай для доктора и его жены в качестве благодарности.
Я беру кофе, но знаю, что не смогу его пить. Сейчас я могу только думать о Бене.
Закрываю глаза, с теплой чашкой в руках, и прислушиваюсь к перестуку колес. Та-там, та-там… И внезапно понимаю всё.
Я сейчас расплачиваюсь за то, что перевезла нас всех в Девон, за свой эгоизм, но больше всего за то, что относилась к своему материнству как к чему-то само собой разумеющемуся.
Глава 14
В недалеком прошлом
ВЕСЫ
Будьте осторожны. Иногда, читая написанное нами ранее, мы видим то, что собирались написать, а не то, что написали в действительности. А иногда, слушая, мы слышим то, что хотим услышать, а не то, что нам говорят…
Первое, что я заметила, когда мы вернулись в Тэдбери, было отсутствие полицейского кордона. Занавеси в бледно-розовом коттедже Джил и Энтони оставались задернутыми, и окна выглядели, как глаза, закрытые от яркого света дня, – но, по крайней мере, нигде не светилась больше эта кошмарная бело-голубая лента. Я также заметила, что кто-то догадался полить вазоны, стоявшие по обеим сторонам от темно-синей входной двери, – петунии Джил буйно росли, повернув головки навстречу полуденному солнцу. Я так и не поняла, почему это меня так взволновало, но задумалась, кто это мог сделать, и меня почему-то странно обеспокоила мысль о том, было ли это сделано открыто или кто-то полил цветы тайно, подобравшись к ним в темноте.
Они, эти петунии, занимали все мои мысли, пока я распаковывала чемоданы, выкладывая горы грязной одежды на пол в спальне.
«Жизнь – тяжелая штука, но она продолжается. Будь сильной», – именно эти слова сказала мне Хелен, когда мы обнялись на прощание, и она была абсолютно права.
И доктор тоже был прав. До кошмарного происшествия с Хартли я позволяла себе жить в мире постоянного ожидания чего-то. И вся моя жизнь оказалась зациклена на появлении следующего младенца. Неудивительно, что я так восприняла случившееся. Устроила целый спектакль в Корнуолле… Стала выдумывать какие-то вещи… Упала в обморок…