сслабленный. Понимаю, что это по-дурацки звучит, но меня это ранило.
– С Тео все то же самое. Мне кажется, это знак того, что мы с тобой молодцы.
– Марк тоже так говорит.
– Так вот, я проверила этот маршрут по карте, и у нас с тобой будет куча времени. Мы можем или вернуться назад через Терлстон…
– Вообще-то, я действительно зла на тебя.
– Слава тебе Господи!
– Не поняла… – Я повернулась к ней и увидела, что Эмма хмурится. – Хочешь сказать, ты довольна, что я бешусь?
– Нет, конечно, нет. Просто хочу сказать, что будет здорово, когда она наконец останется позади.
– Кто?
– Наша первая ссора.
– Не будь ребенком, Эмма. Мы с тобой не будем ссориться.
– Нет, будем. Потому что нам это необходимо.
– Необходимо?
– Да, Софи. И так делают все люди. В какой-то момент они открыто говорят, что думают и чувствуют. Ссорятся. Выясняют все недоразумения. И двигаются дальше.
– Я тебя не понимаю.
– А ты и не поймешь. Потому что никогда не ссоришься, не так ли?
– Слушай, это становится смешно.
– Нет, не смешно. Разве я не права? Ты предпочитаешь копить всё в себе. Делать и говорить все, что угодно, лишь бы сохранить мир. Ты всячески избегаешь конфликтов.
– Полная ерунда.
– Да неужели? Ладно. Ну-ка, скажи мне, когда ты ссорилась в последний раз? С Марком? Или с кем-то еще? Я не говорю о какой-то пассивно-агрессивной ерунде, а о настоящей сшибке, когда клочья летят во все стороны. Знаешь, когда вываливаешь все, что у тебя накипело, вместо того чтобы осторожничать и мучиться.
– Я абсолютно не понимаю, откуда ты все это взяла. Но если ты собираешься вести себя таким образом, то лучше развернись и отвези меня домой.
– Вот видишь. Это я и имела в виду. Иногда я не могу понять, как ты умудрялась выживать в этом рекламном мире.
Повисла пауза, и я ощутила сильное стеснение в груди, а моя левая рука сжалась в кулак с такой силой, что ногти болезненно впились в ладонь. Я отвернулась и уставилась в окно, потому что не хотела, чтобы Эмма видела мое лицо.
– Ладно, не надо мне было упоминать о работе. И о Марке, – неожиданно произнесла Эмма. – Прости. Я просто пытаюсь объяснить, что ты всегда выбираешь тот вариант, который обеспечит тебе жизнь без лишних проблем. За все время, что я тебя знаю, ты всегда и во всем отдаешь мне пальму первенства. Я решаю, что мы будем делать. Куда пойдем. Что будем есть. Что будем пить. Это хорошая черта, Софи. И я могу восхищаться ею – но до определенного предела, потому что, в конце концов, это нечестно. И потому что у тебя на лице иногда появляется мимолетное выражение – вот как сейчас, – говорящее о том, что твои мысли полностью расходятся с твоими словами. И в конце концов наступает момент, когда мне хочется, чтобы ты хотя бы раз высказала все, что думаешь, черт тебя побери!
– А для чего? Чтобы мы могли вдоволь покричать друг на друга?
– Нет. Для того чтобы между нами опять все было о’кей.
– А у нас и так все о’кей.
– Я сдаюсь…
– Ну, ладно. – Я повернулась и внимательно посмотрела на нее. В этот момент Эмма поворачивала налево и могла смотреть на меня только мельком. – Я не могла поверить, что ты займешься кулинарией без моего согласия.
– Но я думала, что мы обо всем договорились. И хотела сделать тебе сюрприз. Взбодрить немного. Я все это сделала для тебя, Софи. Думала, что это станет для тебя чем-то, к чему ты давно стремилась.
– Но тебе надо было подождать, Эмма. Пока я скажу «да». И это… это еще не всё. Я вот что хочу сказать… Мы не так давно знакомы, но я думала, что мы стали хорошими друзьями. Близкими. А потом я слышу от чужих людей, что твоя мама умерла, когда ты была во Франции. Знаю, ты говорила, что не хочешь обсуждать это, но то, что ты вообще об этом не упомянула, выглядит, согласись, немного странно. Ведь это… это довольно серьезная вещь. Речь о твоей маме.
Теперь наступила очередь Эммы отвернуться и уставиться в боковое окно. Потом она вновь вернулась к дороге и еще раз взяла в руки тряпочку, чтобы протереть ветровое стекло. Мы как раз добрались до одного из моих самых любимых отрезков дороги – самого близкого к линии берега. Дорога здесь извивается змеей среди вздымающихся по бокам массивных холмов, из-за которых Саут-Хэмс стал Меккой туристов. Это область исключительной природной красоты.
В наступившей тишине я наблюдала за овцами – они сгрудились возле изгороди на дальнем конце поля, примыкающего к дороге. Одна ярка стояла отдельно от всех, рядом с большим дубом, и когда я смотрела на нее, меня посетило странное ощущение, что я совершенно точно знаю, о чем она думает. Это только для чужих она выглядела одинокой. Отчужденной. Но сама овца так не думала. «Я здесь абсолютно счастлива, благодарю покорно. Трава здесь роскошная», – вот какие мысли бродили у нее в голове.
– Я хочу начать всё здесь, с чистого листа, Софи. Оставить позади прошлое. И не для себя, а для Тео, – голос Эммы ничего не выражал. – Послушай, это был рак, и это было омерзительно. Я не слишком хорошо себя вела, и мне нечем гордиться. У нас никогда не было добрых отношений, у меня и у моей мамы, но в последнее время я просто не могла это переносить. Она стала совсем как ребенок. Ее надо было носить в туалет. Подтирать ей задницу. И я ненавидела каждое мгновение, проведенное с ней.
Я не знала, что ей ответить.
– Конечно, ты права. Мне надо было упомянуть об этом хотя бы вскользь. Но когда ты молчишь о чем-то важном слишком долго, становится поздно. Это становится похоже на попытку солгать. А я просто хотела приехать сюда и начать заново. Мне казалось, что так будет легче. Проблема в том, что я никогда ни с кем не была так близка, как с тобой. И я не хочу, чтобы ты плохо обо мне думала.
А я все смотрела на поля, наслаждаясь переливами зеленого цвета. Где-то светлого. Где-то глубокого. А где-то, возле самых деревьев, практически коричневого.
– И сколько ты пробыла во Франции?
– Три месяца. У нее была сиделка, которая выполняла основную работу. Я поехала туда из чувства вины. Она должна была оставить мне довольно приличные деньги. Я надеялась как-то помириться с ней, но этого не случилось.
– А почему вы с ней не ладили?
– Знаешь, я не хочу, чтобы ты поняла все неправильно. Если для тебя это так важно, мы поговорим с тобой об этом, но прошу тебя – не сейчас. Не в машине. Не сегодня. И не в такой обстановке.
Я повернулась, чтобы рассмотреть искаженное лицо Эммы.
– Прости. Я слишком остро на все реагирую. Это моя слабость. Я со всем этим здорово перемудрила. И не мне говорить тебе, чем ты должна со мной поделиться.
– Так, значит, сегодня мы еще можем прогуляться? Да, Софи?
Я кивнула, хотя чувствовала, что в наших отношениях произошли какие-то фундаментальные изменения. До конца пути мы не сказали больше ни слова – я крутила радио, пока не нашла программу классической музыки. Россини. Я сделала звук погромче.
А еще я чувствовала себя дурой, потому что никак не могла избавиться от образа этой женщины на вершине скалы в Корнуолле. Обстановка была похожа. Еще одна береговая тропа…
На парковке было всего четыре машины – Эмма припарковалась возле темно-синего «Вольво». На краю его багажника сидела пара, надевавшая свои туристические ботинки. Женщина с копной седых волос была худой, с обнаженными мускулистыми руками, в которых большая прогулочная трость смотрелась парадоксально. Почему-то мне вспомнилось обещание, которое мы с Марком дали друг другу много лет назад: пройти, после того как выйдем на пенсию, всю тропу юго-западного побережья[57]. Все шестьсот тридцать миль[58]. Не знаю почему, но эта цифра врезалась в мою память. Интересно, а мне тогда нужна будет трость?
Я уже много лет не ходила по этому отрезку, к западу от Бэнтама. Нам пришлось отказаться от прибрежных маршрутов с того момента, как Бен вырос настолько, что уже не помещался в заплечном мешке: только что научившийся ходить малыш, свободно разгуливающий по краю скалы, – вид не для слабонервных.
Сначала вверх шел пологий склон, обнесенный изгородью и достаточно широкий. Эмма пошла первой. А потом тропа, повернув на запад, стала круче, и с нее нам открылись потрясающие виды острова Бург, находившегося справа от нас. Я уже забыла, насколько это было здорово. Грандиозно. Волшебно. Сильный ветер дул мне в лицо. Белые барашки далеко внизу разбивались о прибрежные скалы. Я начала успокаиваться.
От восхитительного вида острова Бург мое настроение смягчилось – я вспомнила о нашей первой поездке на его пляж и о тех летних путешествиях, которые мы совершили благодаря Эмме. Как же здорово ей удавалось вытащить меня из скорлупы – и не только в физическом, но и в моральном смысле! И какими спокойными были они с Тео… И как она научила меня не квохтать над Беном…
Я вечно о чем-то беспокоюсь – она всегда спокойна.
«Да пусть себе играют, Софи. Ничего с ними не случится».
Я посмотрела в спину Эммы, а она повернулась и встретилась со мной взглядом – и ее лицо смягчилось от очевидного облегчения.
Потом мы пошли быстрее, и наше дыхание становилось тем прерывистей, чем круче шел подъем. Я вспомнила о скамейке на вершине, где, в прошлой жизни, мы с Марком ели свои сэндвичи, а Бен высовывал свою головенку из рюкзака, как какой-нибудь птенчик из гнезда, в ожидании еды и питья.
Я еще раз посмотрела на Эмму, на этот раз прямо ей в затылок. Мне был приятен шум ветра, и появилось ощущение, что все между нами опять наладится, хотя мне пока не хотелось прерывать наше молчание. Мне необходимо было пропитаться этим неожиданным облегчением, которое я чувствовала, и появившимся пониманием, что хотя бы часть из того, что говорила Эмма, – правда. На работе я всегда могла постоять за себя, но в частной жизни ненавидела конфликты. Когда мы только встретились с Марком, он был так же разочарован этим, как и Эмма сейчас.