А потом наступила наша очередь.
– Лондон – не место для семейной жизни, Марк. Здесь слишком опасно.
– Полная ерунда, Софи. Для семьи это место – просто роскошь. Только подумай о музеях…
– В музеи, Марк, мы никогда не ходим. Я – серьезно. Ты видел местную школу? Такое впечатление, что ножи там входят в обязательный набор первоклассника.
– Значит, мы будем учиться в частной.
– Мы же с тобой не верим в частное обучение.
– Способность менять свои убеждения – вещь вполне допустимая, после того как ребенок уже родился. – Он смотрел на мой живот, а я стояла перед ним на пятом месяце беременности в черно-белой кухне нашей вдруг ставшей неудобной квартиры с одной спальней.
План Марка был даже слишком примитивен. Мы просто переедем в бо́льшую квартиру с палисадником и лазерной системой охраны.
Мне понадобилось не меньше нескольких недель, чтобы переубедить его: я вела совершенно бесстыдную кампанию с использованием такого количества бифштексов с кровью, что ими можно было бы накормить троглодита, и бесконечного орального секса.
– В деревне мне будет спокойнее, Марк. Я стану другим человеком. Буду больше готовить. Стану меньше дергаться без всякого повода. Это именно то, что нужно малышу. То, что нужно нам всем.
И пока Марк продолжал бубнить что-то про пригороды, я занялась созиданием нашей новой жизни. Если уж согласилась сделать перерыв в карьере ради семьи, то заниматься этим надлежало с энтузиазмом. Еще будучи ребенком, я влюбилась в Девон[6], и мне хватило оптимизма решить, что с течением времени Марк сможет перевести свой бизнес в Эксетер. Или, на худой конец, в Бристоль.
– Ты что, Софи, с ума сошла? Девон? Ты хоть представляешь себе, сколько времени мне придется добираться до офиса из Девона? Я буду навещать вас в уикенды.
А потом стали появляться проспекты – они вываливались из нашего почтового ящика, – в которых говорилось об амбарах под соломенной крышей и о «полях чудес» с гамаками и ламами. А еще о гольфе. Так что пока мой животик рос, Марк наконец сдался, и в этот момент и его, и мое внимание привлекла Тэдбери.
«Деревня года» – с церковью тринадцатого века, пабом, магазином и начальной школой, – Тэдбери предлагала в качестве редко встречающегося бонуса центральную площадь с шестью магнолиями, которые каждую весну в течение короткого промежутка времени осыпали розовым конфетти жителей города, выгуливающих своих собак по утрам и паркующих свои машины по вечерам.
«В деревне я буду счастлива. Я это знаю, Марк».
Как же эта фраза преследовала меня, пока я вертелась без сна и кувыркалась в кровати после нашей встречи с Эммой!
Вся эта скука и разочарование! Мой промах – к гадалке не ходи!
Я покинула Лондон, мечтая именно о такой жизни. И, тем не менее, в тот самый момент, когда покинула свой пост старшего копирайтера в большой рекламной корпорации, я… сами можете догадаться – я заскучала. А когда долгожданный ребенок заревел у меня на руках от приступа колита, мне пришла в голову мысль: «Что же я натворила?» Тоска по звукам большого города. По словам «осторожно, двери закрываются». Все это заставляло меня испытывать жуткое чувство вины, наблюдая за тем, как Марк мотается туда-обратно по автостраде.
Он попытался разделить со мной ответственность. И действительно, искренне старался перевести свой бизнес, но потерпел неудачу. Однако все-таки основной просчет – на моей совести.
Это мне не пришло в голову, что лиса станет есть моих цыплят, влажные дрова откажутся гореть, а дождевые тучи будут липнуть к пустошам, как мишура к рождественской елке. А тот факт, что младенец № 2 наотрез отказывался появляться, превращал перерыв в карьере в тоскливое и бесконечное страдание.
«Возвращайся на работу, Софи… Второго малыша ты не дождешься», – такие мысли посещали меня с частотой один раз в несколько месяцев, но каждый раз я забывала о них из-за этой очередной проклятой задержки. На одну многообещающую неделю. На две. И я начинала мечтать. Строить планы. А потом вечно наступало это вытягивающее все жилы разочарование…
– И… какая же она?
Я открыла глаза и увидела Марка, откинувшегося на спинку кровати.
– Кто «какая»? – На мгновение я запуталась; вчера вечером я не слышала, как возвратился мой муж.
– Ты что, не слушаешь меня, Софи?
И опять это чувство вины… Теперь – из-за мыслей о том, что случилось с подбородком Марка. Разве когда-то у него не было прекрасного подбородка? И куда всё подевалось?
Интересно, а другие жены тоже так делают? Смотрят на мужей после того, как прошло первое очарование, и думают: «Боже, неужели ты всегда так выглядел?»
– Прости. Прости. Я еще не совсем проснулась. Так ты о ком?
– О таинственной женщине, которую в пабе обсуждали все, кому не лень.
– В пабе?
– Ты уже спала, когда я вернулся.
– То есть ты пропустил кружечку?
– Три. – Он поцеловал меня в лоб, обдав при этом в качестве подтверждения своих слов жутким запахом застоялого перегара. – Но я заключил на этой неделе новый контракт, который позволит тебе продолжать эту волшебную жизнь. Так что это было, в некотором роде, празднование. Короче, там сидел Натан. И он весь вечер говорил о том, как вчера фургон для перевозки мебели врезался в стену Хизер, и о какой-то таинственной женщине, на которую он, очевидно, запал. Считает, что она – джазовая певица. Рассказал о том, что ты ее спасла, так что у меня четкие указания получить от тебя всю информацию до игры в гольф.
– Неужели ты опять собираешься играть в гольф с Натаном?
– А в чем, собственно, дело?.. Так что, она – человек известный?
Я вновь вспомнила наше вчерашнее общение и нахмурилась. Мы прекрасно провели время с Эммой, но нет, о музыке не было сказано ни слова. Более того, мы вообще не касались темы работы, что меня полностью устраивало.
– Я ее не узнала. И она ничего такого не говорила.
– Нет, ты определенно безнадежна. Я приготовлю кофе.
– Вообще-то, она женщина довольно специфическая. Обаятельная, но с явным налетом богемности, присущим жителям Тотнеса[7]. Она хотела погадать, что показалось мне довольно странным. Бабушка из Румынии, или что-то в этом роде. А в общем, она мне понравилась. Более того, может быть, именно ее не хватало этому местечку. Хотя для Натана она слишком хороша. Придется ее предупредить.
Услышав о Тотнесе, городишке, расположенном неподалеку и напоминающем странный портал в еще более странное прошлое, Марк сложил пальцы в шутливую «козу»[8].
– А он действительно уверен, что она – певица?
– Как я понял, на джазовой сцене. Работала с Джулсом Холландом[9]. Хотя ты ведь музыкой не интересуешься.
– Интересуюсь.
– Нет, не интересуешься. И я на твоем месте не стал бы мешать Натану.
Я подняла брови.
– Понял. Кофе, – в ответ Марк поднял руки.
Он исчез на лестничной площадке и прикрыл за собой дверь, а я зажмурила глаза и услышала топот ножек Бена. За ними последовали звуки, напоминающие звук самолета, и хихиканье, означавшие, что Марк закружил нашего сына в воздухе. Именно так… И я улыбнулась, вспомнив, почему согласилась выйти за него замуж: «Папочка может приготовить завтрак. Папочка может изобразить аэроплан. Папочка может…»
А потом Марк разбудил меня во второй раз (то ли через десять минут, то ли через час – я так и не поняла), появившись у кровати с подносом и с озадаченным лицом. Кофе с хорошей пенкой намекал на вынужденную борьбу с кофеваркой. Еще на подносе лежали газеты, небольшой букетик цветов и, что было совсем уж непонятно, пачка «Дарджилинга»[10]. Темно-зеленая коробка в традиционном стиле с золотыми буквами. Отличное качество. Правильный чайный лист.
– Цветы?
– И прежде, чем ты скажешь: «Ну что ты, это ни к чему…», скажу тебе, что это не я. Они лежали на пороге вместе с чаем. И что же это всё значит?
– Наша новая певица.
– А чай-то здесь при чем? – Марк состроил гримасу, глядя на подарок, а я решила поинтриговать и, пожав плечами, якобы в недоумении, стала взбивать подушки.
Спустя час, приняв душ и одевшись, я спустилась вниз и услышала знакомый грохот из кладовки под лестницей – по-видимому, Марк искал свои клюшки для гольфа. Это было и удивительно, и совершенно бесполезно, потому что мешок с клюшками стоял в гараже. Я сама видела, как он перетащил их туда в прошлый уикенд, заметив, как бы между прочим, насколько удобнее будет «просто забросить их в багажник».
На грохот, сопровождавшийся проклятиями, я никак не отреагировала. Просто поставила букет в воду и тихо велела Бену: «Надевай ботиночки, милый».
– Черт! Да что же это такое! Я не могу найти свои клюшки! – раздался голос Марка из самой глубины чулана. После этого последовал особенно громкий грохот, послышался звон разбитого стекла, и наступило зловещее молчание.
Я быстренько надела на Бена его пальтишко и подтолкнула ребенка к двери.
– Посмотри в гараже, милый. Увидимся позже.
Прогулка до «Приората» получилась именно такой, как я и боялась, – абсолютно знакомой и в то же время совершенно чуждой. Хруст гальки под ногами, запах диких цветов, только что расцветших вдоль тропинки, мычание коровы возле зеленой изгороди, возмущенной тем, что ей помешали завтракать, – и вместе с этими знакомыми звуками и ароматами ясное осознание того, что не Кэролайн откроет нам большую конюшенную дверь, и сидеть мы будем не за ее кухонным столом со знакомыми пятнами и царапинами, за которым всего несколько месяцев назад ждали появления голубой полоски[11], – той самой, которая так и не появилась…