– Девон? А что, ради всего святого, ты делаешь в Девоне?
В комнату вошла мама с большим подносом, на котором стояли лучшие чайник и фарфоровые чашки. Она остановилась и опустила поднос на стол, а Марк быстро вернулся на кухню и принес тарелки с выпечкой и сэндвичами. Все это он по очереди предлагал своей бабушке, которая сначала заявила, что у нее нет аппетита, а потом стала радостно их надкусывать. Сэндвич за сэндвичем. Пирожное за пирожным.
– Ну, и как у тебя дела в университете? Всё в порядке?
– В университете все было просто отлично, бабуля. Налить тебе чая? У меня с собой новые фотографии Бена. Моего сыночка. Они в телефоне. Тебе понадобятся твои очки.
– Милый, мне не нужны очки. Я всё прекрасно вижу.
Нахмурившись, Марк бросил вопросительный взгляд на маму, которая заговорщически подмигнула ему. Когда он повернулся, то увидел, что бабушка держит перед собой громадную лупу, и ее глаз за этим стеклом увеличился до размеров циклопьего.
Как Шерлок Холмс, она внимательно изучала каждую из фотографий, которые пролистывал перед ней Марк, с трудом сдерживавший смех.
Позже, в машине, рассмеявшись в голос, он понял, насколько полезным для него оказался этот визит. Первый раз за долгое время отвлечься от своих проблем и от всей неразберихи и страданий, которыми теперь была полна Тэдбери…
Его огорчало, что мама так редко спрашивает, как дела у Софи. Почему она должна чувствовать какую-то угрозу со стороны его жены? Почему не может понять, что он просто любит их обеих всем сердцем? Но Марк давно уже понял, что давить на маму в этом вопросе значило только еще больше осложнить ситуацию. А еще он знал, что, несмотря на жуткое раздвоение личности, которое вызывали подобные визиты, для него этот час, проведенный с мамой и бабулей – двумя женщинами, для которых он всегда будет центром их Вселенной, – был как подзарядка аккумулятора.
Когда, повинуясь указаниям навигатора, Марк ехал к первому дому – трехэтажному строению в георгианском стиле на окраине большой деревни, всего в сорока минутах езды на электричке от Лондона, – на глаза ему попались вазоны с цветами на фотографиях, которые лежали рядом с ним на пассажирском сиденье, и он почувствовал, как изменилось его лицо, когда вспомнил о других цветах – медленно умирающих в двух больших вазонах перед домом Джил и Энтони. Тот, кто их поливал, прекратил это делать. А еще Марк подумал о беременности Софи, всем сердцем желая ответить на ее ожидающий взгляд без того волнения, которое грызло его изнутри.
Если б только он мог открыто обсудить с мамой, бабулей, Малкольмом или еще с кем-то, насколько растерзанным себя ощущает… Насколько его радует мысль о сестренке или братишке для Бена! И в то же время… Насколько страшит вероятность возврата в те черные дни четыре года назад, когда он долгие часы в темноте добирался до Девона, а его внутренности скручивались в узел от чувства вины, страха и ужаса. Измученный работой, он заранее знал, что, как только войдет в дверь, перед ним сразу же появится Софи, с мертвыми и пустыми глазами, и сунет ему в руки Бена.
Марк знал, что теперь он уже будет следить за симптомами, узнает их, и помощь придет быстрее. Ведь тогда, давным-давно, он просто не знал, что это депрессия. Тогда это было страшно, тяжело и (вот именно!) изнурительно, потому что в конце каждой рабочей недели Софи словно передавала ему посылку.
Все было совсем не так, как он это себе представлял, совсем не так, как они это себе представляли…
«Забери ребенка, Марк. Я так больше не могу».
Глава 27
В недалеком прошлом
Я посмотрела на свои ноги. Наконец-то в этом году я надела удачную обувь. Бог любит троицу? Два предыдущих года я разгуливала по благотворительной ярмарке народных промыслов Южного Девона в неподобающей одежде и, что еще важнее, в обуви не по случаю.
Все дело в том, что я перепутала это событие с ярмаркой современного искусства графства, которая раз в год занимает громадный палаточный город в Дартмуре, где привлекает посетителей стендами с изысканной керамикой, гобеленами, работами по шелку и всем, что может предложить буйное воображение художника.
Наш местный вариант оказался гораздо более скромным. В основном это была возможность показать себя для художников (включая Хизер), которые не могли уговорить галереи выставить их работы. По финансовым соображениям и речи не было о палаточном городке; вместо этого неразбериха из натянутых полотен и единственного шатра делала мероприятие настолько же подверженным капризам погоды, насколько им была подвержена ярмарка в Тэдбери.
В первый раз, сильно переоценив происходящее, я решила, что должна соответствовать толпам художественных личностей, разгуливающих между стендами, но сильно перестаралась. Розовая, украшенная вышивкой юбка, ярко-фиолетовый жакет и, мое самое большое несчастье, замшевые ботинки на «кошачьих каблуках»[71]. Хотя в тот день было сухо, до этого почти всю неделю шел дождь, и я выглядела не только слегка смешно в своем наряде, раскрашенном во все цвета радуги, но и с каждым шагом все больше увязала во влажной почве, нанося непоправимый вред обуви.
На второй год я ударилась в другую крайность – практичный черный джемпер, джинсы и кроссовки заставили меня почувствовать себя триумфатором, пока внезапно не выглянуло солнце и все не вышли на улицу в красивых юбках с цветочным принтом и украшенных бижутерией сандалиях.
А что же в этом году? Я опять уставилась на свои ноги. Веревочные туфли на танкетке с кремовыми лентами, подвязанными под коленками. Практично и в то же время довольно мило.
– Я никак не могу понять, для чего все это, – я заговорила громче, чтобы меня могла услышать Хелен, находившаяся на кухне. Поднявшись на цыпочки, проверила свое отражение в зеркале рядом с дверью в нижний чулан.
– Не волнуйся. Ты прекрасно выглядишь, – ответила Хелен, наливая себе кофе из кофейника, стоявшего на кухонном столе. Я повернулась сначала вправо, потом влево, чтобы проверить длину юбки с цветочным принтом.
Хизер была настолько мила, что позвонила подтвердить номер стенда – шестнадцать, как будто найти ее на выставке было проблемой.
Более того, она резко выделялась на фоне скромного ряда стендов, за которыми улыбались нетерпеливые художники и чуть раньше, чем надо, налетали на потенциальных покупателей, – из-за чего большинство посетителей уже собрались на центральной, покрытой травой площадке, где наслаждались кофе и старательно избегали прямого зрительного контакта с продавцами.
– Как ты понимаешь, нам придется что-то купить, – прошептала я на ухо Хелен, сжимая ее руку и подводя ее к стенду. – Хизер, это моя лучшая подруга из Корнуолла, о которой я тебе говорила, – произнесла я уже во весь голос. – Ну, и как идут дела? Стенд выглядит просто великолепно.
– Ни шатко ни валко. Большинство посетителей – настоящая деревенщина, – Хизер слегка понизила голос. – Пытаются приобрести все по бартеру, словно это простая барахолка.
– Но эти вещи просто прелестны, – Хелен взяла в руки два браслета, висевших на деревянной подставке для кружек. – Это же лак, правильно?
– Да. Я часто мечтаю о море. Так что это навеяно им. И морскими ежами тоже.
– Понятно.
Хелен надела один из браслетов и стала вертеть рукой, наслаждаясь его видом, а Хизер в это время отвлеклась на потенциальную клиентку, желающую посмотреть серьги. Пока она искала под прилавком зеркало для своей новой жертвы, Хелен неожиданно повернулась ко мне с вытаращенными глазами:
– Милая, я влипла…
– В чем дело?
– Браслет. Он не снимается.
– Не может быть. Ведь ты как-то его надела…
Я попыталась ей помочь. Мы тянули. Мы толкали. Мы выкручивали ей кисть, но все тщетно. Какая-то невероятная биологическая загадка.
– Терпеть не могу морских ежей, Софи… Да помоги же мне!
Но чем больше мы пытались пригнуть ее большой палец к ладони, тем больше, казалось, раздувалась рука. И тут появилась Хизер.
– Как тут у вас дела, дамы?
– Мне он очень нравится. Даже снимать не хочется. – Хелен триумфальным жестом подняла руку и сдвинула браслет на запястье.
– Тридцать фунтов. За один, а не за пару.
– Тридцать фунтов?
– Да, он же раскрашен вручную. – Хизер вздернула подбородок и прищурилась.
– Очаровательно… Думаю, что я возьму один. Не люблю, когда браслеты звенят друг о друга. – Хелен достала свой кошелек и стала в нем рыться, а я прикусила губу, чтобы не улыбнуться, и стала рассматривать кулоны.
– Мне нужно что-то яркое, чтобы можно было носить с черным.
Хизер, отсчитав сдачу Хелен из небольшого денежного ящичка, мгновенно выбрала самый крупный кулон из всей коллекции.
– Вот этот сразу бросается в глаза. И к нему есть такие же серьги.
– Хизер, у меня бюджет – максимум двадцать фунтов, – повернувшись, я подмигнула Хелен.
– Ты такая же, как вся эта толпа, скрывшаяся на травке… Ладно, бог с тобой. Двадцатка за набор – и только ради тебя.
Когда она вновь открыла свой денежный ящик, я с болью заметила, как мало в нем было денег. Но в этот момент краем глаза уловила знакомый промельк красного парусинового пальто рядом со входом в шатер.
– Отлично, Эмма уже здесь. Я собиралась звонить ей утром.
– Да, она с Натаном. И Том из деревни тоже здесь. У него птичий стенд в шатре – Королевское общество охраны птиц… Но мне, наверное, надо предупредить тебя, кто еще пришел, – Хизер захлопнула денежный ящик и серьезно посмотрела на меня. – Ты ни за что не догадаешься.
– И кто же?
– Та женщина, инспектор полиции. Или сержант. Или как там еще… Та самая, которая ведет дело Хартли.
– Она здесь? Сегодня? Но зачем?
– Ну, сегодня она не на работе. Говорят, что она здесь со своей подругой-художницей – у той стенд с циновками в шатре. Кстати, отличная работа.
– Ты с ней говорила?
– С художницей?