В то первое утро я смотрела в окно, как Хелен взяла всё в свои руки и повела мальчиков в старый садовый сарай, в котором разыскала качели. Их повесили на большое дерево, нависшее над тропинкой к морю. И в самом начале мне казалось, что Тео проводил на них почти всё свое время. Печальный и молчаливый маленький Тео раскачивался вперед-назад.
«Вперед-назад».
С нами очень быстро связались социальные службы – они прислали из местного офиса очень милую леди в ярко-розовых одеждах, которая объяснила, что всё может быть «организовано», как только мы будем готовы. Но как я могла пойти на такое?
Печальный и молчаливый маленький Тео.
Вперед-назад.
Они стали искать его возможных родственников, и часть меня начала молиться, чтобы у него оказалась какая-нибудь далекая тетка или крестная, или вообще хоть кто-то. Но этого не случилось. В мире не было ни одного человека, готового взять его к себе, а я не хочу притворяться святой и утверждать, что какое-то время, глядя на Тео, не представляла их вместе. Марка и Эмму. Тео смотрел на меня ее глазами. И в профиль его нос был копией ее носа.
Но каждый раз, когда на меня накатывало и я начинала думать о том, что неплохо было бы пригласить леди в розовом, я представляла себе растерянное лицо Тео в окне ее машины, увозящей его, и руки у меня опускались.
Так что в конце концов нам пришлось пройти через кошмар тестов на определение отцовства. Юристы. Бланки. Встречи. Мне приходилось сидеть в одной комнате с Марком и пытаться вести себя как взрослой, вместо того чтобы кричать и кусаться, чего мне хотелось каждый раз, когда я видела его в те первые дни. Помню, как я задумалась: а что, если Эмма солгала?
Что, если Тео – не сын Марка?
А потом, когда результат теста оказался положительным (и окончательным), я не знала, что, черт возьми, я должна чувствовать или… делать? Марк не мог забрать Тео в Лондон – по крайней мере, не с самого начала, – и потому мы сошлись на этом компромиссе: Тео остается с нами в Корнуолле, а Марк снимет небольшую квартирку в Хелстоне, чтобы мальчики могли приезжать к нему на уикенд. Это дало мне возможность хоть как-то вздохнуть.
Полный сюр. Теперь, когда я думаю о том времени, все выглядит так, будто мы жили в параллельных вселенных. И это продолжалось больше года. Марк отчаянно хотел, чтобы я пустила его назад. И оба мы играли в стойких оловянных солдатиков…
Двенадцать полных месяцев я говорила ему твердое «нет». Без вариантов. А потом сказала: «Может быть…» А через два года?
Я наблюдала за его поездками из Лондона в Корнуолл. За тем, как Марк возил мальчиков на рыбалку. А потом выслушивала их рассказы. Как он учил их бросать камушки, чтобы те скользили по поверхности воды. Как возил их в бухту Кайнанс. Как водил в походы по пустошам. Иногда Марк ездил на поезде, иногда летал, а иногда добирался на машине из проклятого Лондона до самого Лизарда.
Я притворялась, что ненавижу его.
Но когда наконец поняла, что ненависти нет, я вдруг открыла для себя, что просто боюсь его любить. И это было гораздо печальнее и ужаснее. Потому что даже в страшном гневе я не могла представить себе Софи без Марка.
Эту самую Софи, у которой теперь было собственное PR-агентство[95] в Труро, каждый год удваивающее свой финансовый результат. Эту самую Софи, у которой сначала было два офиса, потом три, а вскоре – пять, и во всех заключались контракты и царил абсолютный хаос.
Сейчас мы живем в самом сердце Труро – в трехэтажном доме георгианской эпохи с небольшим, обнесенным стеной садом, всего в нескольких шагах от центра города. Первые два года мальчики проводили часть своих каникул с отцом, и Хелен на это время забирала меня к себе (мы отправлялись на охоту за книгами с Джорджем, после того как он появился на горизонте) или занимала чем-то еще, только чтобы я не спала в их постелях и не нюхала их одежду.
На какое-то короткое время у меня появился друг. Ресторатор. Очаровательный. Смешной. Разведенный. Он собирался открыть бутик-отель[96] в Сент-Айвсе и даже детям понравился. А потом как-то слишком активизировался, и вот тогда я поняла…
Когда мы были не вместе, Марк каждую нашу годовщину писал мне любовное послание. Длинное, полное извинений и воспоминаний и любви к двум мальчикам. И ко мне. Он честно признался, что попытался начать все сначала с какой-то женщиной, но у него ничего не получилось. Так что после второго послания, на второй год, я подумала: а почему нет? Не потому, что чувствовала себя одинокой, и не потому, что была на сто процентов уверена, что у нас все получится, а потому, что наконец поняла, что Эмма могла сделать с человеком…
Так что пока мы «сожительствуем» по выходным. Марк продал компанию в Лондоне и открыл новое агентство, поменьше, в Бристоле, где с понедельника до среды живет в апартаментах с видом на море. По словам мальчиков, там «гораздо круче, чем в Труро». И теперь он может трудиться прямо на дому.
Это тоже компромисс, но он работает. Правда, к сожалению, в Девоне не так много крупных клиентов.
Нынче, в нашей новой жизни, я все реже вспоминаю Тэдбери, так что для меня было полной неожиданностью увидеть деревню на прошлой неделе по местному телевидению. Получилось что-то вроде холодного душа. Церковь и площадь совсем не изменились, а вот магнолии стали гораздо выше. Главной новостью программы оказалось то, что в деревне наконец-то, после стольких лет отсрочек и политических споров, открыли объездную дорогу. Сколько раз этот проект то ставили на первое место в списке самых необходимых, то вдруг передвигали в самый конец из-за проблем с бюджетом. Показали интервью с Хизер, и мне было странно, но очень приятно увидеть ее. На Рождество и на дни рождения мы обмениваемся с ней открытками, в которых она обычно сообщает мне все новости. Последний раз написала мне, что вся деревня полна слухами о паре, переехавшей в бывший дом Хартли. Они оказались неплохими антрепренерами. Взяли на себя управление почтой, после того как старина Берт ушел на пенсию, и кулинарией. Моей кулинарией. Я продала им все оборудование и планы, чтобы разом от всего избавиться, а они, очевидно, смогли превратить ее в полномасштабный деревенский магазин с едальней и доставкой мяса и органических овощей местного производства. И добились большого успеха. Бог им в помощь.
Остальные новости нам сообщал Натан, надолго сохранивший свою удивительную дружбу с Тео. Каждый год он присылает открытку на Рождество – всегда с изображением малиновки – и щедрый подарок. Тео хранит все эти открытки у себя под кроватью.
Одна из его новостей состоит в том, что детектив-инспектор Мелани Сандерс вышла замуж за Тома и переехала жить в дом на окраине деревни.
Время от времени Натан появляется у нас, и мне больно смотреть, какой же он потерянный. Кажется, Натан искренне уверен в том, что именно он должен был раскусить Эмму. Понять ее намерения. Остановить ее. И не хочет слушать, когда мы говорим, что подобные мысли преследуют нас всех.
Натан рассказывает, что Джил Хартли перевели в тюрьму открытого типа[97] и что скоро она должна выйти на свободу по УДО[98]. Было время, когда я размышляла, не стоит ли написать ей? Но что я ей скажу? Во время суда мы узнали, что Джил много лет очень хотела ребенка, а Энтони говорил ей, что еще не готов к этому. А потом Эмма, в этой гребаной палатке, безжалостно рассказала ей о любовной связи Энтони и о том, что его любовница беременна.
«Вы имеете право это знать, Джил. Если б я была на вашем месте… И если б меня так унизили… Вытерли об меня ноги… Вы же – кормилец в семье, в то время как он… Я не знаю, что бы я сделала…»
На суде зачитывали отрывки из дневника Эммы, который извлекли из ее компьютера. «Туповатая Софи» – вот как она меня называла. А Натан? Оказалось, что она сама разбила кирпичом свое окно, чтобы привязать того покрепче. Странная и пугающая логика: «Если к А прибавить Б, то… я сделаю вот это». Эмма сцепилась с Энтони на ярмарке, но не шантажировала его, поскольку оказалось, что он разорен. Меня в Корнуолле она преследовала, по-видимому, для того, чтобы послать Марку мои фото как угрозу, но передумала, испугавшись, что тот может передать их в полицию. А когда Марк стал тянуть время, Эмма, находясь под прессом банков и ростовщиков, взбесилась и потеряла терпение.
«Это не моя вина. Мои деньги у Тео… МОИ ДЕНЬГИ!»
Согласно ее компьютеру в последний момент она искала места с открытой водой в Дартмуре. Глубокие пруды. Изолированные от остального мира. Иногда Бен просыпается от ночных кошмаров.
«Она везла нас плавать, мамочка… Говорила, что для тебя это будет сюрпризом. Что она научит меня плавать…»
У меня тоже бывают кошмары, во время которых я вижу, как Эмма ведет мальчиков к воде, а я кричу им, чтобы они бежали. Бежали без оглядки… А потом она уговаривает их идти на глубину или просто толкает их туда, и я кричу еще громче, но мои слова остаются неслышными… И я задерживаю дыхание и начинаю считать.
«Как долго вы продержитесь?»
Я пережила период, когда моим главным желанием было понять, как человек может быть настолько порочным. Настолько сумасшедшим. То есть я хочу сказать: какой смысл было причинять вред Бену? Наказать Марка за то, что тот не смог заплатить? Но как можно было всерьез надеяться, что удастся выйти сухим из воды? Правда, такие попытки понять в конце концов оказываются тщетными и превращают человека в своего рода сумасшедшего. Я разыскала мужчину, с которым она жила в Манчестере.
«Вначале она очень возбуждала, – сообщил он мне. – Вся такая порывистая… Заставила меня поверить, что я у нее – единственный. А потом стала красть у меня. Однажды ночью я проснулся, а она просто сидела рядом и смотрела на меня этим своим действительно жутким взглядом».