Льет дождь. Тяжелые капли стучат по крыше, по дорожке. По деревьям за ней. Эти деревья — голые.
Они не укроют, но лучше уж они, чем ничего.
Я оборачиваюсь.
Вода. Стены. Потолок. Баррикады. Наша крепость.
Я снова поворачиваюсь к открытой двери.
Моя сестра.
С ощущением, что ступаю в свою мечту, я первая выхожу на улицу. Дорожка пуста, деревья впереди голы, и Кортеж тих — так тих, что начинаешь задаваться вопросом: на самом ли деле реально то, что случилось? Парни идут за мной.
Я останавливаюсь у забора и просовываю в сетку монтировку. Мне вспоминается, как она дребезжала, когда мы перелезали через забор. Мы встаем вдоль него. Я прищуриваюсь. В отдалении ничего не видно. Что там говорил Бакстер? Они выжидают. Пусть они и выжидают, но невидимыми-то стать не могут? Я перелезаю через забор. Металл холодный и скользкий, рюкзак стучит по спине и мешается, но я первая спрыгиваю на другой стороне. Забираю у парней одну за другой бейсбольные биты и неслышно кладу их на землю. Ребята присоединяются ко мне, и мы продолжаем наш путь сквозь небольшие заросли деревьев. Под ногами шелестят сухие листья, лежащие здесь с самой осени. Мы всё еще никого не видим. Ни знака, что мертвые где-то рядом. Я смотрю на Кэри, Харрисона, Райса и Трейса. Они беспокойно крутят шеями, глазея по сторонам, будто тишина для них — посторонний звук. Я слышу их дыхание.
Я оглядываюсь на школу. Прощай, Грейс.
Мы достигаем середины зарослей. Кэри вытягивает руку, показывая битой на улицу и побуждая нас идти вперед. На ту самую аллею. У меня намокли волосы, намокла одежда. Ладони покрылись потом. Касперы. Бедные Касперы. Они мертвы. Мы осторожно выходим из-за деревьев.
На открытое, пустое пространство. Небо светлеет.
— Может они все отсюда ушли? — шепчет Харрисон.
Кэри злобно зыркает на него за то, что он заговорил.
Я указываю рукой: аллея пуста, и в то же время не пуста. На ней лежат тела. Я вижу по крайней мере тела трех человек, распластанных на узкой бетонной дорожке. Тех, кто превратился и был убит. И теперь разлагается на асфальте. Я внимательно осматриваю дорожку и замечаю на ней очертания других тел.
С первого взгляда они кажутся грудами мусора, но это — тела. По-настоящему мертвые.
Райс стучит битой по земле, и мы все переводим на него взгляды.
— Надо бежать, что есть мочи, — говорит он.
Бежать. И правда, глупо медленно тащиться по улице в надежде ничего не задеть и не издать ни звука.
Райс поднимает три пальца и опускает по одному за раз, ведя тем самым отсчет.
Три… два… один.
Я рвусь вперед, и рюкзак цепляется за вытянутые ветви деревьев, тщетно пытающихся меня схватить. Нога угождает в лужу у бордюра, и летящие во все стороны брызги чуть ли не оглушают в тишине. Вода забрызгивает джинсы. Мы несемся к аллее, панически боясь всего живого. До нее уже рукой подать. Мы добегаем до середины улицы, когда…
Тела одновременно начинают подниматься.
Я останавливаюсь. Стоп. Стоп. Стоп.
— Стоп!
Не знаю, кто это кричит, я или кто-то из парней. Мы стоим посреди улицы, спиной к спине. Я кручу головой во все стороны. Вокруг нас неуклюже поднимаются на ноги тела с гниющими лицами. Мертвые, которые здесь выжидали.
Их кожа отслаивается кусками и частично отсутствует. Внутренние органы торчат на виду, присохшее к одежде мясо смочил дождь. Эти заново ожившие, «освежеванные» и «распотрошенные» — везде. Мужчины и женщины, парни и девушки. Люди, которых я когда-то могла знать, но теперь не узнаю. На них все оттенки крови: черная, бурая, красная, алая. Глаза с молочно-белыми радужками видят нас такими, какие мы есть, но какими им уже не быть.
Трейс поднимает пистолет.
— Нет, — говорит ему Кэри. — Нужно бежать.
— Куда нам, черт побери, бежать? — спрашивает Райс.
Их голоса приводят инфицированных в действие. Они бросаются к нам, и Кэри кидается влево, забыв про аллею и кратчайший путь. Мы несемся за ним. От бега у меня болит бок, но останавливаться нельзя. Ни в коем случае нельзя. Мертвые бегут за нами, и я слышу их крики — неприятные, хриплые и визгливые, словно звук пытается пробраться сквозь сорванные голосовые связки. Живые кричат не так. Мне хочется остановиться, свернуться клубком на дороге и позволить случиться тому, что должно случиться затем — до такой степени меня пугают эти крики.
— Парк, — кричит Кэри. — Парк!
Но я вижу кое-что получше.
— Кэри, машина!
Она стоит на другой стороне от парка. Я сворачиваю, чтобы добежать до нее. Машина в хорошем состоянии, маленькая, желтая, четырехдверная. Просто дар Божий! Райс с Кэри зовут меня. Они добежали до середины дороги, но не останавливаются. Я дергаю за дверную ручку, и улицу прорезает пронзительный звук сигнализации.
— Черт.
Я разворачиваюсь и бегу к парням. Мы вносимся в парк, и я притворяюсь, что не вижу перевернутый в песочнице грузовичок и ярко-розовое пальто мертвой девочки под качелями. Урны перевернуты, и все засыпано мусором. Кэри указывает на уличные туалеты, и мы бежим к ним. Он толкает дверь, мы заходим внутрь, и дверь захлопывается за нашими спинами.
— Замка нет! — Кэри тяжело дышит, ощупывая дверь. — Здесь нет долбаного замка!
В нос бьет вонь. Резкий и кислый запах забивается в ноздри и вызывает тошноту. Райс закашливается. Мы разворачиваемся к двум закрытым кабинкам. Я открываю дверь правой и шарахаюсь назад. На унитазе сидит то, что когда-то было мужчиной. В его голове дыра, тело всё искусано, из него выдраны целые куски плоти, и в этих местах оголены мышцы и кости. На полу засохли сгустки крови.
Харрисон издает рвотный звук.
— Не смей, — предупреждает его Кэри.
Харрисон сдерживается.
В задней части туалета есть маленькое окошко. Мы можем вылезти через него. Я снова поворачиваюсь к двери, ожидая нападения мертвых, которые поймают нас тут в ловушку, но этого не происходит.
— Что они делают? — спрашиваю я. — Почему они не идут сюда?
Кэри передает мне свою бейсбольную биту, тихонько подходит к двери и приоткрывает ее настолько, чтобы было видено, что творится на улице. Я прижимаю воротник рубашки ко рту. От туалетного зловония, смешанного с запахом разложения режет глаза и кажется, что следующую тысячу лет меня будет выворачивать наизнанку. Кэри закрывает дверь и оборачивается к нам.
— Они у машины. У которой орет сигнализация. И туда стекается всё больше и больше мертвяков. Нужно убираться отсюда, пока сигналка не отключилась.
Он шарит глазами по туалету и видит замеченное мной ранее окошко. Залезает на раковину и выглядывает наружу.
— С этой стороны вроде никого нет. Вылезем через окно. — Он дергает раму, но та не поддается. — Придется его разбить.
— А потом что будем делать? — спрашивает Харрисон.
— Найдем где укрыться.
На этой стороне парк спускается вниз и заканчивается высоким деревянным забором, отгораживающим его от Хатт-стрит. Эта улица — ближайшая к пригороду. Раньше тут было поле, а теперь здесь настроили кучу одинаковых домиков. Какие-то из них продаются, какие-то — уже проданы, а некоторые еще строятся. Один из них послужит нам временным убежищем.
— Слоун, разбей окно, — просит Кэри.
Я разбиваю его монтировкой только со второго удара. С первого стекло просто трескается. Со второго — разбивается вдребезги. Чудно. Я пытаюсь насколько можно очистить раму от осколков, но Кэри говорит мне перестать это делать, потому что нам пора уходить. Окошко слишком маленькое, чтобы пролезть через него с рюкзаками на спине, поэтому мы сначала выкидываем рюкзаки, а затем уж медленно протискиваемся сами. Я опять первая. Осколки впиваются в руки, и мне вспоминается женщина, лезущая в наш дом через панорамное окно. Панорамное окно. Как может быть безопасно в доме, в котором разбито панорамное окно?
В лицо бьют капли дождя. Я приземляюсь на земле. Здесь нет мертвых, но я не знаю, что там, за этим забором. Следующим вылезает Харрисон. Затем Кэри. Над головой прокатывается жуткий раскат грома. Небеса разверзаются и обрушивают на нас водопад воды. Мы промокаем насквозь.
Глава 4
Мы ползем с холма, чтобы не быть увиденными. Ползем по грязной и сухой весенней траве. Во всю разыгралась гроза, и единственное, чему я радуюсь — тому, как пахнет земля у лица. Я с наслаждением зарываюсь в нее пальцами. Мне нравится это ощущение.
Даже посреди всего этого. Очень нравится это ощущение.
Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как мы ушли из школы. Уже светло. Не может быть, чтобы мы ушли оттуда давно. Или может быть? В таких ситуациях время забавным образом то летит, то замедляется. Его или недостаточно, или слишком много, и всегда противоположно тому, как надо тебе.
Мы, наконец, достигаем забора и прижимаемся к нему спинами. Долго тут задерживаться нельзя. Рано или поздно сигнализация отключится, мертвые уйдут от машины и побредут сюда. А забор здесь не перепрыгнешь.
Я вжимаюсь в него лицом, словно могу сквозь дерево и дождь услышать, что там, за ним. Ничего не слышу. Не знаю, что там по другую сторону от него. Ненавижу рисковать.
Мы ползем вдоль забора. Трейс позади, Кэри — впереди. Я за Кэри, Райс — за мной, Харрисон — за Райсом. Лили перепугается, увидев меня в таком виде, всю в грязи. Интересно, она заплачет? Поверит в то, что я рядом, живая? Обнимет мое лицо ладонями, чтобы убедиться в этом? Уверена, что даже тогда она в это не поверит.
Кэри останавливается, а я так поглощена мыслями о сестре, что врезаюсь в него. Мы достигли конца забора. Кэри поднимает руку, призывая нас ждать, а затем ползет вперед и выглядывает из-за него. Через пару секунд он продвигается дальше, чтобы иметь лучший обзор, но тут же дергается назад.
— С другой стороны мертвяки, — тихо сообщает он. — Еще минута, и они обойдут забор. Нужно идти, или они нас увидят. Доберемся до одного из тех домов и заляжем, пока не закончится дождь. Готовы?
Мы поднимаемся и огибаем забор. От открывшегося нам с другого конца забора вида меня начинает тошнить. Группа инфицированных приближается к забору, ищуще дергая головой. Тот, кто дошел до него первым, шарит по дереву руками. Похоже, они знают, что мы где-то ря