Это неистовое сердце — страница 9 из 11

СПЛЕТЕННАЯ ПАУТИНА

Глава 39

От маленькой деревушки Магдалена, где мы провели ночь, было всего двадцать семь миль до Сокорро – довольно большого древнего города у реки Рио-Гранде, места встречи ранчерос, фермеров и бизнесменов со всех концов страны.

Двухэтажная гостиница была, несомненно, самой приличной из тех, где приходилось останавливаться до этого: Марк заверил, что сумел достать лучший номер – «люкс для новобрачных», и добавил, что мы проживем здесь три-четыре дня, ведь я так устала от путешествия.

– Надеюсь, тебе здесь понравится, Ровена. Мой друг Джон Кингмен владеет ранчо за рекой, недалеко отсюда. Я бы хотел навестить его. Жена Джона – очаровательная женщина, француженка из Нового Орлеана.

– Ты никогда мне не говорил о них, – чуть резче, чем надо, заметила я.

– Хотел сделать тебе сюрприз. И кроме того, мы так спешили, что почти ничего не знаем друг о друге. Я хочу, чтобы у нас все было хорошо, Ровена. – Блеснула такая знакомая обаятельная улыбка. – Ну не спорь, признайся, рада, что отдохнешь несколько дней?

Пришлось согласиться, что Марк прав. Какое счастье лежать в постели, не чувствуя себя виноватой, проводить целые дни в кресле или просто гулять, а не трястись на узком сиденье экипажа!

Марк нежно обнял меня за талию.

– Я бы хотел показать тебе город, дорогая. Вечером по испанскому обычаю все наряжаются и выходят гулять на площадь. Я бы хотел видеть тебя в белой мантилье с высоким гребнем в волосах, как у испанок. А после прогулки – ужин с шампанским в отдельном кабинете. Все мужчины будут мне завидовать.

Я удивленно взглянула на Марка, не привыкнув слышать от него столь цветистые речи.

– Ты становишься настоящим испанским кабальеро!

– Просто начинаю осознавать, что ты и в самом деле моя и я имею право говорить тебе наконец все то, о чем так долго молчал. Именно ты – воплощение всего, что я искал в женщине, Ровена.

Но несмотря на страстные уверения, мне почему-то вновь стало не по себе, и в ответ я смогла только выдавить улыбку, хотя убеждала себя, что Марк мой муж, почему бы ему не раздевать меня глазами? Я сама дала ему это право.

Марк помог мне расстегнуть платье, и на шее еще горел след его поцелуя.

– Никогда не разрешу тебе иметь горничную, – пошутил он перед уходом, – слишком велико наслаждение раздевать и одевать тебя!

Чтобы угодить Марку, я надела прозрачный пеньюар; он задернул тяжелые занавеси и даже взбил подушки.

Мне казалось, что я сразу же усну, но, когда за Марком захлопнулась дверь, глаза сами собой открылись. Мне не понравилась аляповатая роскошь комнаты, красные ковры и зеркала в золоченых рамах. Было очень жарко, и я почувствовала, что задыхаюсь. По телу поползли капли пота, горло сдавило тошнотой. Я поняла, что ни минуты не смогу терпеть эту темную душную пещеру. Хотя бы глоток свежего воздуха!

Вскочив с постели, я босиком прошла к окну, чувствуя под ногами мягкий плюшевый ворс ковра, откинула занавеси, распахнула запертые створки и выглянула наружу, стараясь рассмотреть людей на улице. Мне показалось, я узнала Марка. Он стоял с непокрытой головой, оживленно разговаривая с какими-то незнакомыми мужчинами. Один из них, весело рассмеявшись, похлопал Марка по плечу.

Новое знакомство? Странно, я никогда не подозревала, что у Марка так много приятелей! Я думала, что все его друзья в Бостоне и Нью-Йорке; он сам считал себя чужаком здесь. Но к моему удивлению, Марк прекрасно себя чувствовал среди этих людей. Я заметила, как он, откинув голову, громко рассмеялся. Совсем как Тодд. Этой привычки я тоже не замечала у Марка раньше. И вообще, он всегда был таким сдержанным, чуточку холодноватым. Но с тех пор как мы поженились, в нем появились какая-то самоуверенность, решительность, те качества, которых раньше ему вроде бы не хватало.

Но тут я снова упрекнула себя за несправедливость – ведь все это время Марк оставался в тени своего дяди. Теперь же он был свободен и поэтому стал самим собой. Может быть, только сейчас мне предстоит узнать истинный характер Марка – многообещающего молодого адвоката, о котором жители Бостона были такого высокого мнения. Все бостонские девушки мечтали заполучить его в мужья.

В этот момент я увидела, как Марк и незнакомец отделились от толпы и направились вниз по улице, о чем-то серьезно беседуя, а потом вошли в здание под вывеской «Банк Сокорро». Но почему бы Марку не посетить банк – ведь нам нужны деньги, чтобы продолжать путешествие и заплатить людям, провожавшим нас сюда.

Но я мгновенно забыла о Марке, когда взгляд мой упал на выкрашенный белой краской дом, примыкавший к полицейскому участку. Здание суда. Я вспомнила слышанную давным-давно историю о людях, тогда совсем мне незнакомых. Жил ли отец именно в этой гостинице, пока ожидал суда над Люкасом? А Люкас? Каким он был тогда? Я представляла, как он стоит у окна камеры, глядя на горы, бывшие его домом. Может, уже не надеялся снова их увидеть. О Господи, опять я вспоминаю Люкаса! Пора уже понять – с этой частью моей жизни покончено навсегда.

Но несмотря на все, что я себе говорила, забыть было невозможно еще и потому, что Марк сам заговорил об этом.

Как он и обещал, мы отправились гулять по площади. Становилось темно. Фиолетовые горы словно огромные тени парили в кровавом закатном небе.

Марк объяснил, как называются вершины: Магдалена, Галинас, Лос-Пиньос. Сегодня, к моему удивлению, он осыпал меня подарками: испанский гребень, украшенный рубинами и алмазами, белая мантилья из тончайших кружев и белая шелковая шаль, чтобы накинуть на плечи. Он сам выбрал платье – темно-красный шелк с сине-зеленым узором, переливающимся на свету. Я никогда не надевала его раньше, считая слишком вызывающим, но Марку платье нравилось, по его мнению, я в этом костюме напоминала испанку.

Он был очень внимателен ко мне, держал за талию, нашептывая цветистые комплименты, так что я вконец смутилась. На улице становилось все больше народу. Повсюду зажглись фонари.

По старому испанскому обычаю жители города медленно гуляли по площади, а национальный оркестр играл веселые мелодии. Я то и дело ловила на себе любопытные взгляды, возможно, потому, что мы с Марком представляли такой контраст – высокий мужчина с золотистыми волосами и темноволосая женщина.

– Видишь, любовь моя, ты так прекрасна, что никто не может отвести от тебя взгляда.

– Не люблю, когда на меня глазеют, – резко ответила я. – Марк, давай посидим где-нибудь. От этого хождения по кругу мне не очень хорошо.

Марку удалось отыскать каменную скамью под деревом, мы уселись и долго молчали. Окружающие явно принимали нас за любовников, решивших уединиться.

Марк привлек меня к себе. Я почувствовала, как его рука скользнула под шаль, пальцы нежно погладили плечо и грудь.

Не в силах справиться с собой, я мгновенно застыла, но, повернув голову, заметила, как пристально Марк наблюдает за мной; губы искривлены легкой усмешкой.

– Иногда я чувствую, что совсем не знаю тебя, Марк.

– А я чувствую, словно знал тебя всегда. Но недостаточно. Наверное, со всеми людьми так. Брак может быть унылым, тоскливым сожительством или полным открытий путешествием. Не провести ли нам следующие несколько дней, пытаясь получше узнать друг друга, дорогая жена?

Мои глаза невольно расширились.

– Никогда не слышала, чтобы ты так разговаривал, Марк. По-моему, ты сложная личность.

– Тебя это пугает или интригует? Милая Ровена, если бы ты только видела себя! По крайней мере мне удалось привлечь твое внимание! Наконец-то ты посмотрела на меня как на мужчину. Бедняжка, неужели все так плохо? Не можешь его забыть?

У меня перехватило дыхание, но притворяться не было сил.

– Очень заметно? Я пыталась…

– Может, слишком усердно пыталась. Раньше или позже сама увидишь Люкаса Корда в истинном свете – бессовестного, хищного убийцу, почти животное. И перестанешь предаваться романтическим мечтам о том, что произошло с тобой, и вновь возвратишься в реальный мир.

– Марк, я не…

– Мы теперь муж и жена, но это не значит, что я перестал быть твоим другом. Будем откровенны, Ровена. Мне не причиняют боли разговоры о нем, потому что я получил тебя, а он остался ни с чем. И придет день, когда ты сделаешь свой выбор по собственной воле и навсегда забудешь прошлое.

Значит, Марк собирается покорить меня нежностью, завоевать то, что Люкас взял силой. Что он подумал бы, знай всю правду? И осмелюсь ли я рассказать ему? Возможно, я бы и призналась во всем, включая последний приход Люкаса, если бы Марк не поцеловал меня, на этот раз горячо, властно, почти грубо, застав врасплох и заставив задаться вопросом: какие еще сюрпризы приготовил он на этот вечер?

Но поначалу все было как прежде. Марк заказал столик в углу маленького зала, где было меньше народу. Еда была вполне сносной, шампанское – ледяным.

Под веселым взглядом Марка я пила бокал за бокалом, готовя себя к ожидавшему впереди испытанию – муж ничего не сказал о том, что собирается отправиться к друзьям.

Он выпил больше шампанского, чем я, но лицо только чуть раскраснелось; Марк уже не делал попыток завести разговор на интимные темы. Мы беседовали о книгах, музыке и театре. И тут…

– Закон всегда интересовал меня, наверное, потому, что профессия адвоката в моей семье наследственная. Особенно я любил посещать нашумевшие процессы, даже если не принимал в них непосредственного участия. Собственно говоря, я специально приехал с дядей в Сокорро на процесс Люка Корда, чтобы услышать речь Джима Дженнингса, адвоката из Сан-Франциско, которого нанял твой отец. Слышала об этом?

– Мистер Брэгг рассказывал еще до того, как я приехала сюда, – пересохшими губами прошептала я.

– Корд был виновным, конечно. Его следовало бы повесить – и все избавились бы от многих бед и несчастий! Он, естественно, убеждал тебя, что невиновен? Бедная Ровена! Я говорил потом с Фло по просьбе твоего отца. Он думал… видишь ли, девочка всегда была кокеткой. Гай считал, что Фло заявила об изнасиловании только из страха перед отчимом. Но девчонка клялась, что говорит правду, и если бы ты видела, в каком она была состоянии – платье разорвано, все тело в синяках, – тоже не сомневалась бы!

– Но отец…

– Гай не желал признать, что его подопечный, сын любимой женщины, мог лгать. А у Корда, конечно, были свои мотивы прийти к Гаю, вместо того чтобы сбежать. Мы ведь оба знаем, в чем дело, – письмо, деньги, которые он надеялся унаследовать, и к тому же Корд наверняка считал, что влияние твоего отца поможет его оправданию в суде – тебе нужно было видеть его ошеломленный взгляд, когда судья вынес приговор.

– Марк, не можем ли мы поговорить о чем-нибудь другом? Все это в прошлом.

– Для того чтобы узнать будущее, нужно понять прошлое, разве не ясно, Ровена? Речь идет не о несчастной жертве, а о хладнокровном, расчетливом преступнике.

Я гордо подняла подбородок.

– Ну что ж, нужно признать, что ты был прав, а я – нет, вела себя как глупая, доверчивая простушка! Но все-таки могу я просить сменить предмет нашей беседы на что-нибудь более приятное?

– Конечно, – добродушно кивнул Марк. – Я вовсе не хотел тебя расстроить. Поверь, настанет день, когда ты услышишь его имя и едва вспомнишь, кто это… Ну хорошо, поговорим еще о Лондоне и Париже или пойдем спать?

– Пойдем, – согласилась я не вполне твердым голосом. – Наверное, не стоило пить так много шампанского.

Марк перенес меня через порог спальни, потому что именно сегодня, как он сказал, «наша настоящая брачная ночь». И хотя я не понимала этого тогда, еще один порог был перейден – на этот раз в наших отношениях, потому что я наконец начала понимать истинную природу человека, за которого вышла замуж.

– Я сенсуалист, – сказал Марк, зажигая все до одной лампы. – Это удивляет тебя?

Я стояла, держась за спинку кресла, чтобы не упасть, и молча следила за ним. Улыбнувшись, Марк продолжал:

– Видишь, я вполне откровенен и хочу, чтобы ты понимала меня, Ровена, так же, как сам намереваюсь знать о тебе все – вкусы, привычки, желания… нужды. Наш брак должен быть идеальным. Мы станем партнерами, любовниками, друзьями, вместе будем добиваться всего. Почему, думаешь, я так долго не женился? Искал женщину, которая была бы совершенством. И нашел ее в тебе. Красива – я люблю окружать себя красивыми вещами, ты, наверное, уже заметила? Умна, образованна, сильна и честолюбива, способна преодолевать преграды и препятствия.

– Марк, ты мне льстишь, – отчаянно возразила я. – Кому другому, как не тебе, знать о моих недостатках?!

– Я знаю только одно – ты единственная женщина, которую я когда-либо хотел, – серьезно ответил он, подходя ближе и приподнимая пальцами мой подбородок. – То, что ты здесь и моя жена, – пример того, о чем я только сейчас говорил. С той минуты, как увидел тебя, я был полон решимости завладеть тобой, как полон решимости сейчас добиться твоей любви и восхищения.

– Марк!

– Тише, – попросил он, поворачивая меня, словно куклу. – Настало время показать силу моей любви, боготворить твое тело, поклоняться ему…

Сама не зная как я очутилась перед зеркалом, не в силах двинуться, словно в тумане, пока муж медленно вынимал шпильки из моих волос.

Потом, медленно вывернув фитили всех ламп до отказа, так что вся комната засияла, словно огромный рубин, отстегнул множество крохотных крючков, застегивающихся на спине. Но я не осмеливалась взглянуть в глаза Марку. Зеркала напоминали об Эдгаре Кардоне и обо мне самой, обнаженной, с алмазными звездами в волосах и на шее.

Шелковое платье с шелестом опустилось к ногам, приковав меня к месту, точно так же, как золотой ободок на пальце. Слезы текли по лицу, я почти ничего не видела, только чувствовала, как скользит по телу тонкая сорочка, а холодные пальцы неторопливо ласкают плечи. Марк или Эдгар? В зеркале отражались только мои глаза – глаза незнакомки, широко раскрытые, испуганные, сияющие неестественным блеском.

Марк прижался ко мне всем телом, грубая ткань одежды царапала кожу, мягкие руки гладили сжимавшуюся от отвращения плоть.

– Смотри, – шептал он, – смотри, Ровена! Видишь, как ты прекрасна? Все это мое, мое…

Меня начал бить озноб. Люкас… Люкас, о Господи, где ты? Жесткие руки, требовательные губы… губы… Я закрыла глаза, пытаясь отсечь воспоминания, безвольно прижалась к Марку. Мысли путались. Слишком много шампанского… все это только сон.

– Я, видимо, забыл упомянуть еще одну черту, которую искал в идеальной женщине, – мягко сказал Марк; руки его ползли все ниже. – Она должна быть истинной леди на людях – холодной как лед и сдержанной. Но в нашей спальне… моей любовницей и моей шлюхой…

Глава 40

Я не могу, как многие известные писатели, замалчивать все то, что неприятно вспомнить. Дневники предназначены только для меня и моих детей – никто больше не станет их читать, поэтому необходимо быть честной до конца. Мне давно стало ясно – ни в коем случае не нужно пытаться скрыть правду. Поэтому я так подробно и откровенно пишу о том, что произошло, хотя, видит Бог, иногда очень не хочется вспоминать некоторые вещи, в их числе то утро в Сокорро, когда я проснулась с невыносимой головной болью, грозившей вот-вот взорвать виски.

Сначала я даже не смогла вспомнить, где нахожусь и как попала в эту комнату, – глаза почти ослепли от боли, внутренности скручивало тошнотой. Должно быть, я закричала, потому что кто-то, мгновенно оказавшийся рядом, подставил тазик и поддерживал за плечи, пока меня рвало. Незнакомый голос уговаривал по-французски:

– Бедная малышка! Ну-ну, не смущайтесь, все женщины через это проходят. Скоро легче станет.

Я откинулась на подушки, ослабев до того, что не было сил даже пошевелиться. Незнакомка осторожно обтирала мне лицо холодной водой.

– Вам лучше?

Не знаю, почему мне показалось, что я еще в Лондоне, в спальне Кардон-Хаус.

– Мартина? – еле слышно прошептала я, но в ответ послышался веселый смех:

– Нет-нет. Вы принимаете меня за кого-то другого, дорогая! Меня зовут Моника, и мы еще не знакомы, но я столько слышала о вас.

Я заставила себя открыть глаза и увидела сочувственно улыбающееся лицо. Даже в полубессознательном состоянии я заметила, что женщина очень привлекательна: пикантное личико, обрамленное массой рыжевато-каштановых волос, резко контрастирующих с белой кожей. Все в Монике Кингмен, как я обнаружила позже, притягивало взгляды, очаровывало. Некоторые даже считали ее слишком вызывающей. Во всяком случае, здесь, в безвкусно обставленном гостиничном номере, она казалась явно не на своем месте.

Видя, что я приподнимаюсь, она протестующе замахала руками:

– Нет-нет, лежите! Я пришлю сейчас вашего мужа, и, когда почувствуете себя лучше, познакомимся поближе, хорошо?

Она убежала, и почти немедленно у постели появился Марк с озабоченным лицом.

– Ровена! Мне и в голову не пришло… бедная девочка! Как ты, должно быть, страдаешь! Может, вызвать доктора?

Я снова попыталась сесть. Марк осторожно, но решительно положил на плечо руку. Нахмурившись, я пробормотала:

– Что со мной случилось? Кажется, я слишком много выпила. Никогда еще не было так плохо… Марк, что это было? Не могу вспомнить…

Но нет, теперь память возвращалась ко мне. Отрывочные образы. Марк раздевает меня, ласкает… голова кружится, и все вокруг танцует и кажется нереальным…

– Боюсь, виновато не слишком хорошее шампанское, да и я должен был помнить о твоем состоянии. – Неожиданно Марк засмеялся веселым мальчишеским смехом. – Кажется, ты была ужасно пьяна, любовь моя. Как жаль, что ты не можешь вспомнить… зато я могу, каждую мелочь. – Наклонившись ближе, он прошептал: – Никогда не встречал такой самозабвенно страстной, раскованной женщины! Дорогая, ты воплощение всего, что я ожидал найти в жене!

Возможно ли это? Почему я все забыла? Только легкая боль между бедрами напоминала о том, что я теперь по-настоящему принадлежу Марку. Я сказала себе, что все со временем вспомнится, но была непривычно молчалива всю дорогу до ранчо Кингменов, расположенного в тридцати – сорока милях от Сокорро. Но мое молчание отнесли за счет нездоровья. Все были так добры, и время от времени Марк ободряюще сжимал мою руку. Он казался таким спокойным, уверенным в себе! Я наблюдала за Марком, прислушивалась к его голосу и удивлялась, как могла считать этого человека всего-навсего лакеем Тодда Шеннона.

Мы ехали в экипаже Кингменов, удобной коляске, изготовленной на заказ. Джон Кингмен оказался привлекательным, рано поседевшим человеком лет сорока пяти. Моника была лет на десять моложе мужа, но отношения между ними, даже на взгляд посторонних, были дружескими и нежными.

Позже, перед ужином, когда зажгли лампы, мы долго слушали игру Моники на рояле, выписанном Джоном из Европы специально для жены. По сей день, когда я слушаю Шопена, перед глазами встает Моника с рассыпавшимися по плечам волосами, отливающими красным золотом в свете лампы.

В тот вечер на ней было черное платье, совсем простое, но подчеркивающее перламутровую белизну кожи. Моника была прекрасна и играла как ангел. Неудивительно, что муж так ею гордился.

Дом оказался большим и снаружи каким-то неухоженным, выстроенным, как мне объяснили, в техасском стиле. Но обстановка была удобной и красивой, а отведенная нам комната для гостей – просторной и уютной.

Моника начала было извиняться за скромное жилище, но я заверила ее, что чувствую себя прекрасно.

Она улыбнулась, показав острые белые зубы.

– Надеюсь на это! Потому что уже предложила Марку остаться у нас подольше. Какой смысл ехать за тридевять земель, в Бостон, в вашем состоянии, только чтобы потом сразу же отправляться в обратный путь? Почему бы вам не провести медовый месяц здесь? Я бы не очень доверяла месье Шеннону – беспринципный, жестокий человек. Думаю, он не захочет расставаться с половиной ранчо!

Я чувствовала, что и Моника из тех, кто всегда говорит то, что думает. Она знала о моей беременности и о том, что мы с Марком поженились совсем недавно, и все же не осуждала меня, а только сочувствовала.

Становилось все очевиднее, что друзья Марка знали обо мне больше, чем я о них. Я поняла это в вечер приезда, когда мы поужинали, а улыбающаяся служанка начала убирать посуду.

Джон Кингмен, до сих пор почти все время молчавший, откинулся в кресле, затягиваясь сигарой. Моника поставила перед ним стакан с виски. Остальные пили превосходный коньяк, который, как оказалось, был доставлен из Европы.

– Это Марк привез, – объяснила Моника. – Целых два бочонка. Как мило с его стороны! Я ничего не хотела больше из Парижа – только хороший коньяк. И Марк сдержал обещание, как всегда, не правда ли, дорогой?

– Не знала, что ты был в Париже, – прошептала я, удивленно глядя на Марка. – Мы часто говорили о Европе, но ни разу…

– Неужели? Хитрец! Конечно, он был в Париже, года два назад, а когда вернулся, ни о ком, кроме вас, не мог говорить. Я ведь говорила, Марк всегда держит слово. Он тогда сказал, что видел женщину, которая когда-нибудь станет его женой. Так и вышло.

Не успела я раскрыть рот, как Марк схватил меня за руку. Лицо его неестественно раскраснелось.

– Я хотел признаться вчера, дорогая, но боюсь, ты заставила меня обо всем забыть.

Тихий, вкрадчивый голос смутил меня и рассердил.

– И ты говорил о честности?!

– Вот именно, только взаимной! Сегодня поведаем друг другу наши секреты, хорошо?

Моника постаралась выйти из неловкого положения.

– Посмотри на них, Джон! Настоящие любовники! Будем деликатны и позволим им удалиться!

С трудом сохраняя самообладание, я вежливо пожелала хозяевам спокойной ночи.

Слишком часто меня обманывали, и подумать только, именно Марк, человек, которому я так доверяла, за которого вышла замуж, оказался лгуном!

– Как ты мог? – взорвалась я, как только за нами закрылась дверь. – Все эти месяцы притворялся, что был моим другом, просил быть откровенной!

– Ровена! – Марк схватил меня за плечи, притянул к себе. – Не в твоем характере бросать обвинения, не выслушав человека. Помню, как ты защищала Люка Корда, почти до конца, и это после того, как он предал тебя!

Я отшатнулась, словно от пощечины.

– Сколько раз еще ты будешь бросать мне это в лицо, чтобы скрыть собственное вероломство?!

– Пока не докажу, что Корд не стоит того, чтобы жалеть о нем! Пока ты не вырвешь его из сердца, не сотрешь из памяти! Неужели не понимаешь: все, что я делал и делаю, – только для тебя, Ровена?! – Не давая мне возможности ответить, он горячо продолжал: – Да, я встречал тебя в Париже. В театре, с матерью и отчимом. И в других местах. Я старался раздобыть приглашения на все балы и вечеринки, куда ты должна была приехать. И видел твои снимки в газетах, великолепный портрет, который сейчас находится в Венеции, в частной коллекции князя д’Орсини. Я слышал, как тебя называли мраморной богиней, и знал, даже тогда, что за оболочкой из холодного мрамора скрыта настоящая женщина, теплая, страстная и живая.

Я пыталась вырваться, но он сжимал мои плечи все сильнее.

– Ты ничего не объяснил! Почему обманывал, почему притворялся…

– Сначала я не узнал тебя в этом уродливом платье и очках! Неужели не помнишь? Потом… ты хотела остаться одна. А когда мы немного подружились, боялся все испортить: вдруг ты посчитаешь меня похожим на одного из тех мужчин, которых презирала. Поэтому я ждал. Как думаешь, зачем я так долго оставался на ранчо? Выжидал, Ровена, и наконец ты назвала меня своим другом. Я начал надеяться, но старался не спешить, был очень осторожен, потому что знал, как ты разочарована и несчастна, как, несмотря на холодность и спокойствие, боишься меня.

– Это просто смешно!

– Нет… вовсе нет. Признайся, ты не доверяла мужчинам! И потом… О Господи! Не можешь представить, что я ощутил, когда дядя прямо сказал, что хочет тебя и намерен получить любой ценой! Он предупредил, что ты его собственность, и мне стало казаться, будто это правда. Ты ссорилась с ним, отказывалась подчиниться, клялась, что не выйдешь за него, и все же… я любил тебя и не мог видеть, как ты задыхаешься и краснеешь после свидания с Тоддом наедине! Я знал, он целует тебя, понимал по торжествующему блеску глаз и пытался предупредить…

– Да, – глухо согласилась я. – Да, знаю. Точно так же, как пытался предостеречь насчет Люкаса. Но это еще не объясняет…

– Подожди, сейчас все станет ясным, – кивнул Марк. – Давай сядем, Ровена. Нет, не бойся, я только обниму тебя… пока. Но ты должна выслушать.

В объяснениях Марка все казалось слишком простым.

Он видел меня в Париже, влюбился с первого взгляда, безуспешно пытался познакомиться, посещал мои любимые театры и картинные галереи, но я даже не замечала его.

– И как ты могла? Мы принадлежали к разным кругам общества: леди Ровена Дэнджерфилд и я, всего-навсего какой-то американец. Я не смог даже приблизиться к тебе!

Именно Марк, узнав, кто я такая, известил отца о смерти дедушки и о том, что я теперь живу в Лондоне, с матерью и отчимом.

– Так это ты? И все из-за возможности приезда в Америку, почти равной нулю?!

– Я бы пошел на все! И конечно, из-за твоего отца. Видела бы, как он обрадовался! Часами говорил о тебе, Ровена!

– Но почему ты не рассказал об этом сразу? Как только я согласилась выйти за тебя замуж…

– По той же причине, что мы сидим здесь и разговариваем, вместо того чтобы лежать в объятиях друг друга. Я хотел подождать, пока не буду уверен в тебе, пока не завоюю твою любовь. И прошлой ночью…

Я не хотела, не могла думать о той ночи, при одном воспоминании меня наполняло чувство отвращения к себе. Как могла я так вести себя, отдаваться столь самозабвенно, не сознавая, что делаю?! Неужели я действительно развратная, низкая дрянь?!

Но Марк не дал мне времени на раскаяние и, неожиданно снова обретя уверенность в себе, настоял на том, чтобы закончить разговор завтра.

– Хотела бы знать, сколько еще тайн ты от меня скрываешь, – устало пробормотала я, но он только улыбнулся:

– Никаких секретов. Только сюрпризы. И приятные, надеюсь. А у тебя, любовь моя?

– Очевидно, ты знаешь обо мне гораздо больше, чем я о тебе, – резко ответила я. – А что касается остального, возможно, обнаружишь это завтра.

Истина заключалась в том, что я больше не понимала, как обращаться с Марком и чего от него ожидать.

Конечно, я почувствовала облегчение, что он оказался достаточно терпеливым… или слишком умным и не стал допрашивать меня сегодня, только помог раздеться и предупредил, что пойдет выкурить сигару и обсудить кое-какие дела с Джоном Кингменом.

Если он и возвратился, то уже после того, как я заснула. Всю ночь меня преследовали странные сны – кошмары, заставлявшие беспокойно метаться. Одеяло сползло на пол, простыня сбилась. Один только сон отпечатался в памяти: я лежу в объятиях Люкаса, и он любит меня…

Почти весь день я провела наедине с Моникой. Марк вместе с мистером Кингменом уехал рано утром. На Монике была тонкая блузка из бледно-оранжевого шелка, под которой ничего не было: отчетливо выделялись упругие груди с бледно-розовыми сосками. Рядом с этой красавицей я чувствовала себя бледным ничтожеством. Как мужчины могут обращать на меня внимание, когда рядом Моника?!

– Чувствуете себя получше сегодня? – Чуть скошенные зеленые глаза с любопытством оглядели меня. – Ну вот, темные пятна под глазами исчезли. Теперь вы больше похожи на ту, которую описывал Марк. Не обижайтесь только. Джон всегда сердится и говорит, что у меня язык слишком длинный, но я отвечаю: «Ты знаешь, на ком женился. Если не желаешь принимать меня такой, какая я есть, ну что ж, уйду!» И знаете что?.. Этого он не хочет. Я ему нужна Я… как это говорится… очень сообразительная. Вы тоже умны… если верить Марку.

Все утро Моника болтала и сплетничала, признаваясь, что ей здесь очень одиноко. Но мне она показалась самостоятельной, привыкшей всегда добиваться всего, чего хочет. Вообще ее отношения с мужем были весьма своеобразными – время от времени оба отправлялись в Новый Орлеан, Сан-Антонио или даже в Сан-Франциско, но всегда порознь. По словам Моники, в идеальном браке нет места ревности.

– Разве бывает такая вещь, как идеальный брак? – не удержалась я.

– Подождите! Вам еще многому нужно учиться, – посоветовала Моника.

И, тут же вскочив, предложила отправиться на прогулку верхом.

Я впервые заметила, что на ранчо никто особенно не занимался делами. Слуги были все мексиканцами, кроме повара, старого француза, приехавшего с Моникой из Нового Орлеана.

Но мужчины, болтавшиеся около дома, напоминали скорее наемников, чем ковбоев, и, казалось, не имели определенных обязанностей. Кроме того, меня поразила уединенность дома. Он находился почти в горах – слева и справа поднимался густой лес.

Мы направились по узенькой извилистой тропинке вниз. Моника весело сказала:

– Видите, почему у нас так редко бывают гости? Сюда почти невозможно добраться, очень тяжелая дорога. Помните, как вам было плохо вчера?

Да, вчера я была слишком больна, чтобы помнить подробности, но сегодня голова была ясной, и я невольно замечала слишком много сбивающих с толку вещей.

Неожиданно мы оказались на поляне, которую охраняли вооруженные до зубов люди, опустившие карабины только тогда, когда узнали Монику. Слишком много скота сбилось в одном месте, и на всех животных незнакомые клейма, хотя именно в этот момент ставились новые. Моника остановилась, с деловым видом ответила на несколько вопросов, и мы отправились дальше через рощицу и ручей на другую полянку.

– Тут у нас еще одна хижина, – небрежно заметила Моника. – Здесь живут иногда наши люди, но в основном… некоторые из друзей, которым нужно безопасное убежище на несколько недель. – Наверное, у меня был очень удивленный вид, потому что она рассмеялась. – Вижу, Марк вам не все рассказал. Может, предпочитает, чтобы я это сделала. По-моему, он вас побаивается, ну не глупо ли?!

Я согласно кивнула, ощущая, как ледяной холод ползет по коже. Наконец я поняла все. Марк должен подтвердить мои подозрения, когда вернется.

Глава 41

Неужели это тот человек, которого я привыкла называть «бедняжка Марк», а иногда «дорогой Марк»? Я начала замечать в нем определенное сходство с Тоддом – тот же рост, цвет волос, а теперь и такой же высокомерный, самоуверенный вид. Разница только в том, что Марк был гораздо умнее Тодда и с холодной логикой обдумывал каждый шаг, а Тодд в таких случаях начинал рвать и метать.

Наконец я получила разумное объяснение на терзавшие меня загадки.

– Почему нужно было притворяться? – спросила я Марка, и тот ответил кривой усмешкой.

– Разве у меня был выбор? Ты же знаешь дядю Тодда. Властный человек – это еще самый мягкий эпитет для него. Я был жалким адвокатишкой в его глазах. В конце концов, чего достиг мой отец? Всего-навсего судейской должности перед смертью. Тодд Шеннон – грубый, неграмотный, неотесанный ирландский драчун – имел все: землю, деньги, положение, власть. Да, ты права, я должен был играть роль его лакея, благодарного за то, что получу когда-нибудь наследство, ведь других родственников мужского пола Тодд не имел. Пришлось пожертвовать карьерой, друзьями, привычными удобствами. Все для того, чтобы приехать сюда и быть у него на побегушках. Выполнять приказы. «Да, дядя Тодд!» «Нет, дядя Тодд!» Делай как велено, Марк, даже если это означает отказ от любимой женщины. Пока не было иного выхода, Ровена, я делал, что велели, и учился. Точно как ты.

– Как я?

Мы были в спальне, и Марк с неожиданной жестокостью, заставшей врасплох, схватил меня за плечи так, что пальцы, словно когти, впились в кожу, оставляя отметины.

– Да! Думаешь, я не знаю, кем ты была для сэра Эдгара Кардона?! Я был в Париже, помнишь? Он там вел себя не так осмотрительно! Мне сказали, что ты его любовница! На окраине Парижа есть очень дорогой дом для избранных – помнишь его? Вы пришли туда как-то ночью. Я узнал тебя, несмотря на густую вуаль. Я был там и видел все, что видела ты, и влюбился еще сильнее. Ты меня заворожила, понимаешь? Женщина, которая может скрывать свои чувства, кажется словно высеченной из мрамора, гордая, умная, расчетливая! Знаешь, почему я так восхищался тобой? Почему хотел? Ты и я, Ровена! У нас будет все. Помнишь, ты сказала, что мы своими руками создадим будущее! Выстроим свою империю!

– А Тодд?

Я сама удивилась деловитости собственного тона.

– Ты его не любишь, – засмеялся Марк, привлекая меня к себе. – И думаю, сейчас у тебя столько же причин ненавидеть его, сколько у меня. Слишком долго он шел по трупам, чтобы добиться своего, слишком многих людей сломал. Пора его остановить.

– Марк, я не могу поверить. Ты так изменился! Да знаю ли я тебя?

– Узнаешь. И будешь помогать точно так же, как Моника помогает Джону.

– Джон Кингмен не просто ранчеро, так ведь?

Я почувствовала, как руки Марка скользнули по моему телу.

– Вижу, ты поняла. Моника рассказала? Джона изгнали из Техаса. Он дрался на стороне южан, а когда вернулся, узнал, что его поместье конфисковали якобы за неуплату налогов. Подлые мародеры! Такие вещи часто случались в то время. Можно ли винить Джона за то, что он ожесточился?

– Поэтому он стал изгоем? Бандитом?

– Можно сказать, да. Пока не встретил Монику. Именно она мозг всего предприятия. Уединенное ранчо. Место, где могут скрываться беглецы.

– Куда можно приводить и заново клеймить украденный скот, а потом продавать в других местах, где никто не задаст лишних вопросов. Все ясно. Но при чем тут мы, Марк? Какое отношение это имеет к нам?

– Ты сказала «мы».

Марк внимательно вгляделся в меня, я ответила ему спокойным немигающим взглядом.

– Я вышла за тебя. И думаю, что имею право знать, во что мы втянуты.

Я говорила настолько бесстрастно, что Марк ничего не смог понять, как ни пытался. Помню, как холодно, отстраненно думала, что очень легко быть практичной – ненавистное слово! – когда не затронуты чувства.

– Конечно, ты имеешь право и все узнаешь. Ровена, моя любимая, я знал, что ты поймешь!

Я вытерпела сокрушающие объятия Марка и не протестовала, когда он дрожащими пальцами стал расстегивать пуговицы моего платья.

– Должна признаться, – сказала я только, – что меня не так легко зажечь. Я твоя жена и должна выполнять все твои желания. Но я не шлюха и не собираюсь изображать притворную страсть, понятно, Марк?

Глаза его лихорадочно блестели в полутьме комнаты.

– А Корд, чье имя ты выкрикнула прошлой ночью, когда я ласкал твое тело? Ему удавалось возбудить тебя?

Поняв, что нужно быть очень осторожной, я, слегка сузив глаза, взглянула в лицо Марка:

– Ревнуешь?

– Отвечай!..

– Ну что ж, – тщательно подбирая слова, отчеканила я, – в самом начале да. Я не думала, что мы выживем в этот ураган, и очень боялась. Поэтому так легко было забыться. Потом… ты знаешь, что случилось. Думаю, он посчитал меня слишком холодной.

– Но ведь ты хочешь его… видишь во сне. Я должен знать правду, Ровена!

Лицо Марка раскраснелось, он непривычно грубо сорвал с меня сорочку.

Впервые с начала разговора я позволила себе отбросить напускную холодность.

– Да! Почему бы не хотеть? Ни одна женщина не любит, когда ее отвергают. Если бы роли переменились, думаю, я оттолкнула бы его. Если ты желаешь испытать, что такое настоящая страсть, Марк, тебе придется привыкнуть к мысли, что иногда меня интересуют другие мужчины.

Увидев выражение его глаз, я заставила себя расхохотаться.

– О Боже! Как будет смеяться Моника, когда узнает, что ты способен на смехотворную ревность! Она рассказала, как снисходительно относится Джон к подобным вещам и как она еще больше любит его за это. Неужели буржуазная мораль испортит наш брак?

Я использовала единственно действенное оружие против Марка, потому что знала, как гордится он своим логическим, рациональным умом, но все же, очевидно, подобное заявление вряд ли ему понравилось.

– Ты… ожидаешь, что я позволю своей жене иметь любовников?

– Конечно, я не собираюсь это афишировать. И ожидаю того же самого от тебя. В самом деле, Марк, ты хочешь от меня понимания, а теперь, когда я согласилась с твоей философией, почему-то расстроился. В конце концов, мы партнеры или нет?! Если желаешь иметь покорную серенькую жену, не стоило выбирать такую, как я, особенно потому, что ты меня хорошо знал.

– Ты так изменилась, Ровена. Не похожа на несчастную, запутавшуюся девушку, обратившуюся ко мне за утешением.

– Я была слишком потрясена, когда поняла, что беременна! Но у меня было время подумать, привыкнуть и вновь стать той женщиной, которую ты любил. Или только притворялся?

– Не говори так, Ровена! Ты знаешь, я всегда восхищался силой твоего характера!

– Значит, принимаешь меня такой, какая есть?

Он жадно оглядывал мое тело, протягивая руки.

– На любых условиях, дорогая… пока в нашей спальне ты принадлежишь мне. И пока помнишь, что ты – моя жена, только моя!

Сейчас для ненависти к себе не оставалось времени. Ненависти… отвращения… омерзения. Думаю, любая женщина поймет, что я имею в виду. С того момента как Марк, обняв меня, подтащил к зеркалу, я старалась не думать о том, что происходит с моим телом, отсекала мысли, душила чувства и почти хотела снова забыться, выпив несколько бокалов шампанского. Для таких людей, как мой муж, существовало одно определение – извращенец.

Я слышала его шепот:

– Когда мы построим дом, в нашей спальне повсюду будут зеркала, даже на потолке, чтобы в них отражалось твое совершенное тело. Шелковые простыни на постели. Лампы с розовыми абажурами. Ты узнаешь… я научу тебя отдаваться чистому наслаждению чувственности.

Но вместо этого я научилась лицемерить. Ласки Марка не возбуждали меня, но я привыкла покорно сносить их. Очевидно, удовлетворенный моей податливостью, Марк стал более доверчивым и не стеснялся раскрывать свои планы на будущее, «наши» планы, как он считал.

– Мы должны поехать в Европу. А что касается Бостона – какая карьера там меня ожидает? Еще один адвокат из многих? Судейское кресло под старость? О нет, Ровена, наше будущее здесь – акры и акры земли под застройку, которые можно купить за бесценок. «ШД» – только начало, наш фундамент, ядро, вокруг которого можно создать огромную империю. Думаешь, дальновидные люди этого не поняли?.. Старый мир становится слишком тесен, и даже аристократы отрываются от своих корней, чтобы строить новый. Мы будем могущественными королями; пора таким людям, как мой дядя, умеющим говорить только языком оружия и кулаков, посторониться.

– И как ты намереваешься заставить их сделать это? Тоже насильно? – не удержалась я. – Ты часто говорил об уважении к закону, и чем оправдаешь подобное поведение?

– Дорогая, ты не так поняла, поверь, все, что мы предпримем, будет в рамках закона. Никакого насилия, наоборот: на этой территории воцарятся порядок и справедливость.

– Я полагаю, станешь первым сенатором?

– А ты – супругой сенатора, любимая. Верь мне, Ровена.

Неожиданно я припомнила слова Монтойа о честолюбии, власти и деньгах. И возможности подкупить неподкупных, если человек достаточно богат. Деньги!

Марк намеревался осуществить свои мечты с помощью моих денег. И что хуже всего, это, возможно, ему удастся.

Я была слишком умна, чтобы выказать свое отношение ко всему сказанному, а вечером, за ужином, не веря ушам слушала, как остальные наперебой делились своими мыслями. Джон и Моника тоже были участниками этого заговора, похожего на план ведения военных действий: избавиться от «грабителей землевладельцев» вроде Тодда Шеннона, организовать добровольческие дружины для поддержания порядка на территории.

Я подняла брови, но Моника весело отмахнулась:

– Знаю, о чем вы думаете! Но к тому времени мы станем респектабельными законопослушными гражданами.

– А до того?

Марк явно был доволен, поскольку я так заинтересовалась тем, что он называл мирной революцией, хотя для достижения целей должны были использоваться самые нечестные методы.

– Необходимы наемники-профессионалы, – объяснила Моника, – которые не будут открыто нарушать закон.

– Бандитская армия?

– Под твердым руководством, конечно. Многие землевладельцы уже имеют такие. Подобные профессионалы не будут убивать без цели или в приступе ярости. Нам нужны дисциплинированные люди, те, которые задумываются о будущем.

– Каждый человек мечтает о доме, о безопасности, – пояснил Джон Кингмен. – Постоянно рисковать жизнью очень тяжело, и люди устают.

– Неужели непонятно, Ровена? – вмешалась Моника. – Для них это шанс начать новую жизнь, честную и порядочную.

– Ну, какие у тебя возражения? – шутливо спросил Марк.

– Вспомнила китайскую пословицу о человеке, пытавшемся объездить тигра, – медленно протянула я. – Дай таким людям оружие и разрешение убивать, думаете, они остановятся, или сможете и дальше ими управлять?

– Кто говорит про убийства? – небрежно пожала плечами Моника. – Разве что при крайней необходимости, а кроме того, каждому достанется его доля – к чему ссориться, как собаки из-за кости.

Проходили дни, и я без слов поняла, что в Бостон мы не поедем. Еще одна уловка Марка. Он с самого начала намеревался приехать сюда, но хотел, чтобы Тодд считал, будто мы медленно продвигаемся к Бостону. Умница Марк! Подумать только, что когда-то я считала его мальчиком на побегушках, слабовольным добродушным молодым человеком, ничем особенно не выделявшимся! Нет-нет, больше никогда не буду недооценивать ни Марка, ни его бесконечное терпение. И что самое странное, я верила: он действительно любит меня, помешался на этой любви, как и на мечтах о власти. Дело было не только в моем богатстве – он действительно хотел меня и желал, чтобы я стала его союзницей. Но все же приходилось быть очень осторожной. Временами я почти боялась Марка, хотя старалась не дать ему этого понять. Я была его женой, подчинялась всем извращенным прихотям, но душой была где-то далеко и, как предупреждала Марка, отказывалась изображать страсть, хотя чувствовала временами, что моя холодность возбуждает его больше, чем сэра Эдгара.

– Моя прекрасная статуя, – шептал он, – когда-нибудь я возвращу тебя к жизни.

Но пока он, казалось, был удовлетворен тем, что каждую ночь я оказывалась в его власти, позволяла делать с собой все, что угодно. Несмотря на отрешенность и безразличие, я смогла заметить, что меня держат здесь словно в тюрьме, никогда не оставляют одну, и если Марк с Джоном уезжали, Моника, как хорошая хозяйка, всегда была рада составить мне компанию. Спокойствие и решимость начали изменять мне, с каждым днем я нервничала все больше. Таково было состояние дел, когда однажды Моника объявила о прибытии гостей.

Глава 42

У меня вошло в привычку, следуя примеру Моники, отдыхать после обеда. Это давало возможность хоть немного побыть одной, потому что Марк, если был дома, в это время обычно сидел на заднем крыльце, занятый бесконечными деловыми разговорами с Джоном. Но в тот день он, неожиданно войдя в комнату, разбудил меня.

– Почему ты в сорочке? Только я могу увидеть тебя здесь. Позволь снять ее с тебя, дорогая!

Он наклонился ближе, тонкий шелк соскользнул с плеч, и я с упавшим сердцем заметила предательски раскрасневшееся лицо и лихорадочный блеск глаз.

– Что может быть приятнее, чем провести эти несколько часов в постели с моей очаровательной женой, – прошептал он.

Я стиснула зубы и приготовилась к неизбежному, но в этот момент в дверь постучали.

– Поспешите, влюбленные, пора, – раздался голос Моники.

Не слушая протестов, Марк отбросил смятую сорочку и начал натягивать на меня тонкое ситцевое платье, которое я надевала утром.

– Дорогая, к чему стыдиться такого великолепного тела! Посмотри, как одевается Моника. А потом, это всего-навсего старые друзья! Ложная скромность тебе не к лицу.

Я успела мельком взглянуть на свое отражение – неестественно розовое лицо, растрепанные волосы, губы, распухшие от страстных поцелуев Марка.

Гораздо позже я сообразила, что нужно было остерегаться еле сдерживаемых торжествующих ноток в голосе Марка, когда тот говорил о старых друзьях. Потому что, когда он, обняв меня за талию, вывел на крыльцо, первым, кого я увидела, был Люкас. Позади маячил Хесус Монтойа, удивленно поднявший брови и насмешливо улыбавшийся при виде столь очаровательной пары.

Слова не шли с языка. Я немедленно заставила себя вновь посмотреть на Люка, особенно сознавая, как мы с Марком выглядели в глазах посторонних – влюбленная пара, только сейчас из постели. Я, наверное, упала бы, не сжимай меня Марк так крепко.

– Рад видеть вас, – вкрадчиво начал Монтойа. – Позвольте принести свои поздравления.

Люкас ничего не сказал. А я желала только одного – чтобы земля разверзлась и поглотила меня.

– Спасибо, сеньор. Я и моя жена рады вашему визиту, – ответил Марк, и я словно издалека услышала эхо собственного голоса:

– Спасибо…

На мгновение все застыли, словно позируя для фотографа, но неожиданно поднялась суматоха – все начали весело переговариваться, о чем-то беседовать, а Марк заботливо усадил меня на стул и, встав сзади, властно положил руки на мои плечи.

Помню, как одна мысль билась в голове: спокойно, я должна быть спокойной. Это какая-то новая хитрость Марка, чтобы заставить меня себя выдать.

Я глубоко вздохнула, пытаясь утихомирить бешено бьющееся сердце.

– Видите! Я приехал, как только получил записку. Хесус Монтойа старых друзей не забывает!

Показалось мне это или угольно-черные глаза Монтойа многозначительно блеснули?

– И мы рады вновь видеть вас. Надеюсь, вы убедитесь, что не зря приехали сюда, – вмешался Джон, явно что-то подразумевая.

– Именно на это я и надеялся! А мадам… – Глаза Монтойа откровенно оценивающе задержались на Монике. – Мадам стала еще прекраснее.

Звонкий смех Моники почему-то неприятно резанул уши. Я смело взглянула на Люкаса, но он не сводил глаз с Моники.

– Какой вы льстец, сеньор! – И голосом нежным, почти ласкающим добавила: – Люкас, ты еще слова не сказал. Неужели сердишься на меня?

Казалось, будто я наблюдаю спектакль, поставленный исключительно для меня одной, причем остальные знали сюжет заранее.

Люкас пожал плечами, все еще глядя в раскрасневшееся смеющееся личико.

– Трудно сердиться на таких хорошеньких женщин. Только запомни, никаких штучек, как в прошлый раз.

– Нет-нет, обещаю, – кокетливо надула губки Моника. – Но ты, оказывается, великолепный гладиатор! Какая драка!

Кингмен снисходительно засмеялся:

– Монике нужно было родиться в Древнем Риме. Настоящая Мессалина! Но она обещала, что постарается вести себя прилично.

Значит, Люкас знал ее, знал! И, судя по взглядам, которыми они обменивались, довольно близко! Волна ненависти поднялась во мне к нему, к ней, развратной твари!

Я ненавидела их всех И себя тоже – за то, что позволила врагам заметить свою слабость.

– Итак, – внезапно начал Монтойа, почти мурлыча, – раз мы собрались здесь и знаем друг друга…

– Дела после ужина! – поспешно предложила Моника, и Джон добавил:

– А сейчас выпьем за дружбу! Что скажешь, Марк?

Марк стоял сзади, лица его я не видела, но пальцы впились в мои плечи. Зато голос звучал дружелюбно-весело:

– Прекрасная мысль, хотя я, кажется, единственный здесь, кто не знаком с другом сеньора Монтойа.

– К чему формальности? – вкрадчиво заметил Монтойа. – Люкас, приятель, ты знаешь мистера Марка Шеннона?

Люкас, казалось, с усилием отвел взгляд от Моники и резко сказал:

– Мы встречались, только очень давно.

– В Сокорро, кажется. Но вы правы, это было сто лет назад.

Я не замечала никого, пожирая Люкаса глазами, словно хотела, чтобы все заметили, как я изголодалась по нему. Он отрастил бороду и теперь выглядел старше и угрюмее. Только глаза да гибкая грация движений остались прежними. И он почему-то старался не смотреть на меня. Не мог больше видеть?

И снова все заговорили одновременно: Моника отдавала приказы служанкам, Хесус Монтойа и Джон о чем-то серьезно толковали.

Неожиданно для себя я встала и пошатнулась так, что Марк едва успел поддержать меня.

– Прошу извинить. Я должна немного привести себя в порядок.

Все присутствующие одновременно обернулись. Наконец-то Люкас обратил на меня внимание. Суженные глаза медленно рассматривали меня, и я успела заметить зеленое пламя, полыхавшее в их глубинах.

Но в этот момент Моника с притворным сочувствием заметила:

– Ровена не очень хорошо себя чувствует. Бедняжка! Такое утомительное путешествие.

– Я провожу тебя, дорогая, – преувеличенно заботливо предложил Марк.

А я не могла дождаться, когда же избавлюсь от них.

– Ровена, пока ты не встретишься с ним и не обнаружишь, что он на самом деле собой представляет, тебе не будет покоя. Неужели не понимаешь, почему я должен был попросить Монтойа, чтобы он привез Люка Корда?

– На что ты надеялся? На его отказ? Тогда Монтойа мог бы привезти его связанного по рукам и ногам!

Марк пожал плечами, но глаза его неестественно сверкали.

– Возможно, так было бы лучше всего, но поскольку он здесь по своей воле, это означает только одно: Корд хочет принять участие в набеге. Или думает о мести, Ровена, – вздохнул он. – Видишь теперь? Узнав, что ты моя жена, он полностью потерял к тебе всякий интерес. Моника больше в его вкусе. Он все время на нее пялился.

– Ты сказал, что ненавидишь его! И знаешь, что произошло! Как же можешь говорить о делах? Почему?

– Я цивилизованный человек, Ровена, а он – дикарь, но может быть нам полезен. И есть еще причина: я люблю тебя. И не хочу, чтобы Корд встал между нами. Надеюсь, наконец у тебя будет возможность разглядеть, кто он на самом деле. Наемник. Безжалостный убийца, который все сделает за деньги. И если я увижу, что ты не в силах посмотреть правде в глаза, – жестко добавил Марк, – велю его уничтожить.

Я отвернулась от него, вынуждая себя спокойно закалывать волосы, а мысли лихорадочно метались, словно у загнанного в угол животного.

– Хорошо, что сделано, то сделано, – небрежно пожала я оголенными плечами. – Просто не люблю, когда меня обманывают, Марк, особенно собственный муж.

Я почувствовала прикосновение теплых губ к шее.

– Дорогая! Ну пойми же!

Притворившись, что размышляю, я презрительно фыркнула:

– По-моему, все ясно. Ревнуешь! Тебе следовало бы помнить мои слова! Люкас Корд все еще интересует меня только потому, что ушел первым! Будь все наоборот…

– Что ты хочешь сказать?

И тут я, в свою очередь, издевательски засмеялась смехом женщины, уверенной в своем очаровании.

– Поскольку ты взял на себя обязанности горничной, Марк, почему бы не помочь выбрать самое красивое платье? И соблазнительное? Может, у Моники появится сегодня соперница… если будешь таким же снисходительным, как Джон.

И я вновь повела опасную игру, словно циркачка, идущая по натянутому канату. Я почти с облегчением обнаружила, что за ужином моим соседом был Монтойа. И вообще, нас было только пятеро. Монтойа объявил, что Люкас встретил старого друга и решил немного задержаться.

Испытующие глаза Марка впились в мои, и я поняла, о чем он думал: такой неотесанный человек, как Корд, наверняка не умеет вести себя за столом. Но я уже успела взять себя в руки и только весело заметила, что рядом с таким галантным кавалером, как Монтойа, меркнут все остальные мужчины.

– Никакими комплиментами не воздашь должное таким красавицам. Я просто немею! – поклонился Монтойа.

Моника и я обменялись оценивающими взглядами. Она тоже переоделась в зеленое шелковое облегающее платье с низким вырезом, обнажавшим плечи и руки. В ушах переливались изумрудные серьги. Мое платье было из синего бархата цвета вечернего неба, я ни разу не надевала его со времени бала у Тодда Шеннона, в волосах горели бриллиантовые звезды. Помогая мне одеваться, Марк шептал, что я самое прелестное создание на земле, но мне так хотелось, чтобы Люкас меня увидел в этом наряде, увидел и понял, что потерял. Но ничего, он будет позже, и мы еще посмотрим!

Мной овладело странное настроение, нервы были натянуты, словно струны, готовые в любой момент лопнуть. Не позволю никому играть со мной, никому!

И даже холодность в глазах Люкаса не могла поколебать моего спокойствия.

Я действовала словно игрок, которому нечего терять, мраморная богиня без сердца, такая же холодная и расчетливая, как обо мне говорили. За эти два последних часа я все решила. И как ни странно, игра в самом деле началась.

Моника долго играла на рояле, до самого появления Люкаса. Увидев его, она тут же вскочила, захлопала в ладоши.

– О, здесь так скучно! Сейчас совсем еще рано, и коньяк у нас великолепный, спасибо Марку! Так что можете курить свои сигары здесь и будем играть в карты! Покер! Вот моя самая любимая игра… после рулетки, конечно. Ровена, вы умеете играть?

Я мило улыбнулась. Люкас не обращает на меня внимания, но все еще изменится!

– Покер – один из немногих пороков моего деда! И хотя он обучил и меня, все же вечно напоминал, что один из наших предков проиграл в карты целое состояние.

– Как интересно! Такому мужчине все бы отдала! А вы, Ровена, любите играть?

Мне показалось, в ее словах звучало скрытое значение, но я притворилась, что не понимаю.

– От случая к случаю! Все мы любим иногда рискнуть!

– Кажется, женщины нас переспорили, – проворчал Джон, беря с буфета колоду карт.

Марк задумчиво смотрел на меня, глаза Монтойа подернулись непроницаемой пленкой.

Впервые за весь вечер я вызывающе обратилась к Люкасу:

– А вы… вы ничего не говорите. Может, не любите проигрывать?

– Всякий проигрывает, раньше или позже. Но я всегда полагался на удачу.

Взгляд его был совершенно бесстрастным. Но слова… что он хотел сказать?

Не успела я ничего сообразить, как Моника потащила меня к столу, весело объявив, что мужчины поговорят о делах за игрой.

– Но сначала создадим порочную атмосферу. Как в салуне!

Она погасила все лампы в комнате, кроме одной, над столом.

– Ну вот, так лучше, не правда ли?

– Такие прекрасные дамы, моя дорогая, не посещают салуны, – заметил Джон Кингмен. Мне показалось, он вопросительно взглянул на жену, но та, вызывающе улыбаясь, затрясла головой, так что длинные серьги весело заплясали.

– О нет! Неужели забыл? В Новом Орлеане, где мы встретились, за игорными столами всегда сидели красивые женщины, уговаривающие мужчин делать высокие ставки. Помнишь «Серебряную туфельку»?

Глаза супругов встретились; на секунду показалось, что, кроме них, в комнате никого нет.

– Такое забывать нельзя, – спокойно ответил Джон Кингмен. – Ты проиграла мне все… даже свои серебряные туфельки. И в ту же ночь ушла со мной.

– Я всегда плачу карточные долги, – рассмеялась Моника, тасуя карты, как настоящий банкомет. – Никогда не жалела о том, что проиграла тогда. Но сегодня… На что будем играть?

– Почему бы не на нас самих?

Голос Монтойа звучал обманчиво-мягко, напряженные взгляды всех присутствующих устремились на него.

– Почему нет? – повторил он, наклонившись вперед. – Хотите сыграть? Именно поэтому мы и собрались здесь сегодня – такая игра ничем не отличается от карточной. Поэтому я считаю, что так рисковать можно только по одной причине – если ставки достаточно высоки. – Он коротко, почти беззвучно рассмеялся. – Тем более что все мы здесь знакомы и собираемся быть партнерами в предприятии, где одинаково велики как риск, так и вознаграждение. Нет лучшего способа обнаружить, кто храбрец, а кто трус! Предлагаю играть друг против друга на все, что у нас при себе, включая, конечно… исполнение желаний.

Стараясь ничем не выдать себя, я осторожно оглядела присутствующих.

Глаза Моники сверкали странными переливающимися огоньками, дышала она тяжело и неровно. Джон задумчиво прищурился. Лицо Марка неестественно раскраснелось. Осушив стакан одним глотком, он не глядя поставил его на стол.

Люкас мрачно нахмурился, и на секунду мне показалось, что он вот-вот возразит, но, поймав насмешливый взгляд Монтойа, поджал губы и промолчал.

Именно Монике сделал предложение Монтойа, и именно она ответила за всех, чуть задыхаясь:

– Да! Я отвечаю – да! Конечно, я женщина, но трусихой никогда не была! Значит, если проиграете, Хесус, будете работать на нас даром!

– В зависимости от того, сколько я потеряю… если потеряю, так? – Тонкие губы едва заметно искривились в усмешке. – А если выиграю… больше, чем сможете заплатить, тогда награда за мои услуги удвоится. Согласны? В этой игре нет ни мужей, ни жен, ни друзей. Играем на себя, и победитель называет цену!

Глава 43

Возможно, всему виной было количество выпитого в этот вечер бренди, но мной владело странное чувство, будто все это уже было раньше. Все казалось знакомым и почему-то заранее предопределенным.

Канделябр из полированной меди бросал яркий свет на зеленое сукно стола и сосредоточенные лица игроков. Я подумала, что отец убил человека за игрой в покер, а мой предок, Черный Граф, застрелился после того, как понял, сколько проиграл.

И вспоминал ли Люкас, что произошло с Фло, или был слишком близок с Моникой.

Голова моя была, однако, удивительно ясной, я внимательно изучала свои карты и лица игроков, как наставлял когда-то дед, но ничего не смогла прочитать. Пока…

Со смешком, прикрывающим едва подавляемое возбуждение, Моника уронила на стол одно из своих колец:

– Вот… для начала.

Игра, которая еще несколько минут назад, казалось, задумывалась в шутку, теперь велась всерьез.

Шло время. Воздух стал сизым от дыма сигар, атмосфера была заряжена напряжением. Я смогла наконец определить манеру каждого игрока. Люкас осторожничал, Моника явно теряла голову, Кингмен никогда не блефовал, Монтойа был полностью непредсказуем. Марк почему-то нервничал: я заметила, как у него тряслись руки. Но внимательнее всех я наблюдала за Люкасом. Весь вечер он намеренно избегал смотреть в мою сторону, но наконец, когда разговоры о бизнесе прекратились и воцарилось сосредоточенное молчание, я смогла привлечь его внимание.

Увидев, что мне пришла неплохая карта, я начала напропалую рисковать. Монтойа заметил это, в угольно-черных глазах блеснул издевательский огонек. Во взглядах остальных читалось удивление, смешанное с некоторым уважением. Бриллиантовые звезды в волосах давали мне преимущество над остальными – я не боялась проигрывать и постоянно взвинчивала ставки, так что даже Моника начала задумываться.

– Твоя жена – настоящий игрок, – заметил Джон.

– Да, как выяснилось, – намеренно бесстрастно кивнул Марк, но я встревожилась: уж не подозревает ли он о задуманном мной?

– Это только начало, – небрежно ответила я, – чувствую, что сегодня не проиграю.

Марк, подражая Кингмену, бросил карты на стол и пожал плечами.

Переводя взгляд с моего лица на карты, Моника кусала губы, бессознательно трогая единственную оставшуюся сережку, и, наконец раздраженно выдавив: «Вам слишком везет сегодня!» – тоже швырнула карты.

Я взглянула на Монтойа, тот философски вздохнул:

– Моника права! Что же касается меня, я всегда был осторожен!

Но мне показалось, губы его тронула улыбка, словно он хотел дать понять, что разгадал мой замысел. Оставались только я и Люкас, по-прежнему державшийся весьма сдержанно, выигравший примерно столько, сколько и я. Пока только одна из десяти звезд была проиграна ему – остальные по-прежнему переливались в моих черных локонах.

– А вы? – спросила я вызывающе.

На этот раз наши глаза встретились. Я снова заметила пляску зеленых искр.

– Думаю, вы блефуете!

Рассмеявшись, я подвинула все, что выиграла, к середине стола.

– Докажите… если смеете.

Увидев, что пойман в ловушку, Люкас, окаменев лицом, выпрямился.

– Больше ставить нечего!

Остальные молча наблюдали. Марк затаил дыхание, но я не сводила глаз с лица Люкаса.

– Пистолет. Он, несомненно, что-то стоит.

Губы Люкаса побелели, но он молча вынул пистолет из кобуры и положил на стол. Я притворилась, что внимательно рассматриваю его, и Марк раздраженно заметил:

– Этого все равно мало! Изумруды и кольцо с бриллиантом стоят больше тысячи долларов.

– Марк, несомненно, прав, – мило улыбнулась я. – Посмотрим… не хочу казаться жадной, особенно потому, что сама предложила партию. – И вопросительно взглянула на язвительно усмехнувшегося Монтойа: – Как думаете, сеньор? Ведь вы установили правила игры. И упомянули об услугах, разве не так?

Он наклонил голову, и я повернулась к Люкасу, следившему за мной прищуренными глазами.

– Тогда я называю ставки, а если не боитесь, принимайте мое предложение!

Моника, тихо захлопав в ладоши, прошептала:

– Браво, Ровена!

– Называйте ставки! – сухо процедил Люк.

– Ну что ж, если выигрываете вы – отдаю еще одну звезду. Но если проиграете… вы приехали сюда по делу, не так ли? Ну вот, в этом случае будете работать на меня и выполнять мои приказания. Вы уже поставили на кон пистолет. Я покупаю его за самую высокую цену, пока не отработаете долг.

– Клянусь Богом, Ровена! – неожиданно расхохотался Марк. – Я горжусь тобой!

Я вопросительно взглянула на Люкаса, тот кивнул с едва сдерживаемым бешенством:

– По рукам!

Я, улыбнувшись, выложила карты на стол. Три туза и две дамы.

Лицо Люкаса вновь побелело, но он только вздохнул и равнодушно швырнул карты.

– Три короля! – пробормотал Монтойа. – Жаль. Но никогда не следует играть с уверенной в себе женщиной, приятель. Я всегда это знал!

– Почему же не объяснил, черт возьми?!

– Дружище, – с легким упреком процедил Монтойа, – можно подумать, что ты обвиняешь меня в мошенничестве!

– Думаю, ваш друг просто не умеет проигрывать! Ему не нравится, когда удача изменяет!

Впервые за все время Марк открыто упомянул о прошлом, и, заметив опасный блеск в глазах Люкаса, я быстро вмешалась:

– Почему мужчины так не любят проигрывать женщинам? Просто мне повезло! – Не обращая внимания на слишком низко вырезанное платье, я наклонилась над столом, подвинула к себе выигрыш, а пистолет протянула Люкасу: – Если собираетесь работать на меня, вам это понадобится.

На мгновение наши глаза встретились, и время словно повернуло вспять. Напряжение внезапно рассеялось: все заговорили одновременно.

Не глядя на меня, Люкас забрал пистолет. Джон разливал бренди, а Моника, блестя глазами, тихо прошептала:

– Никак не пойму, Ровена: вы просто удачливы или очень умны?

– Дорогая, – вмешался ее муж, – думаю, миссис Шеннон обладает обоими качествами.

– Спасибо, – поблагодарила я, чувствуя, как слегка кружится голова, и, вызывающе осушив стакан, поднялась. – Думаю, неплохо будет убедиться в вашей правоте!

Марк тоже встал, я нежно улыбнулась ему.

– Милый, принеси шаль, хорошо? Здесь так душно! Вы, надеюсь, извините меня – пойду прогуляюсь немного. – И, повернувшись к Люкасу, добавила: – Вы, конечно, не откажетесь сопровождать меня? Остальные, я уверена, предпочитают играть в карты или… обсуждать дела, которые совершенно забросили.

Самым удивительным было то, что даже Марк не попытался меня остановить, только Моника пронзительно расхохоталась:

– Вот повезло Ровене! Личный телохранитель!

– Не сердись, приятель, – пробормотал Монтойа. – Это была честная игра, и, надеюсь, ты не захочешь показаться невежливым?

Не повернув головы, я переступила порог и, услышав стук двери, поняла, что Люкас последовал за мной.

По-прежнему не оглядываясь, я подошла к верхней ступеньке крыльца и, облокотившись о перила, спокойно осведомилась:

– Надеюсь, ты не настолько расстроен проигрышем, чтобы вести себя как капризная барышня, и, кроме того, сам обвинил меня в том, что я блефую.

Несмотря на язвительный тон, я не могла удержаться от дрожи, когда Люкас внезапно встал за спиной, небрежно прислонившись к столбику.

– Я должен был догадаться. Ты действительно прекрасный игрок… и всегда им была.

Хриплый голос был обманчиво спокойным, но я чувствовала в нем горькую ярость и, спокойно повернув голову, взглянула Люкасу прямо в глаза.

– Насколько я припоминаю, именно ты привык идти напропалую. Почему ты явился сюда после того, как объявил, что собираешься держаться от меня подальше? Не дает покоя мысль о том, сколько можно заработать на этом безумном плане? Или решил, что настало наконец время отомстить Тодду Шеннону? Но я забыла… ты ведь не любишь давать отчет в своих поступках, не так ли?

– Ты всегда думала обо мне самое плохое, так что какая, к дьяволу, разница?! Теперь вы моя хозяйка, миссис Шеннон. Какие будут приказания?

Я ничего не смогла прочесть в этом холодно-бесстрастном лице, как ни старалась, и, против воли, снова и снова спрашивала себя: что он испытывает ко мне? Ненависть? Безразличие? Или между нами всегда будет стена, сотканная из лжи и притворства?

Сама не понимая почему, я неожиданно холодно велела:

– Начнем с того, что ты должен меня поцеловать.

– Уже сравниваете, кто лучше? И это в свой медовый месяц! Но из того, что я наблюдал днем, ваш муж делает все возможное. Или хотите проверить, способен ли он ревновать?

– А ты этого боишься? Не стоит! Марк очень снисходителен и, кроме того, сумел понять твои чувства к Илэне…

Я закинула руки ему на плечи, и все было так, как в тот день, когда мы поцеловались впервые, и только Илэна стояла между нами. Пальцы мои заныли от сладкой боли, когда я ощутила знакомую густоту его волос, услышала, как он вновь и вновь повторяет, что я ведьма, пока губы его не впились в мои, страстно, яростно, отчаянно.

Времени не существовало, и словно железная клетка, в которой было заключено мое сердце, лопнула раз и навсегда, а любовь, горячая, истинная любовь затопила все, как вышедшая из берегов река. Как я могла забыть? Как могла притворяться так долго перед собой?

Есть такие минуты, когда слова не нужны, а тело обладает более безошибочными инстинктами, чем ум. И Люкас, целуя меня, был также не способен солгать.

Если бы сейчас все вышли на крыльцо, мы не оторвались бы друг от друга. Я не помнила об их существовании, о Марке, обо всех сомнениях, так долго мучивших меня.

– Ради Бога, Ро… Почему? Ты и Марк Шеннон? Когда Марк рассказал… я был готов убить вас обоих, – измученно прошептал Люк. – Эта проклятая старуха Марта заявила, что во всем я виноват. И может, она права, потому что я не объяснил, зачем приходил тогда. Но черт возьми, Ро, когда ты стала бросать эти безумные обвинения…

– Ты вернулся?! Чтобы увидеть меня?

– О Иисусе! Женщина всегда понимает, когда свела мужчину с ума настолько, что у него мысли в голове путаются! Ты знала это и… сколько, по-твоему, я мог оставаться вдали от тебя?!

Он оттянул мою голову за волосы, вынуждая взглянуть ему в глаза, и горькое разочарование, увиденное в них, заставило меня сжаться.

– Ты даже не смогла признаться, что носишь моего ребенка, и тут же бросилась на шею этому Шеннону.

– Люкас, не надо! Пожалуйста! Если бы ты только знал…

– Я знаю только то, что ты мне сказала! Черт возьми, а что я должен думать, видя тебя с ним, наблюдая, как ты держалась сегодня, Ро? Не пойму, какую игру ты ведешь на этот раз, только я не очень-то горазд притворяться!

Я не могла больше слышать, выносить это. И, встав на цыпочки, прижалась губами к его рту. С полузадушенным, похожим на стон звуком он впился пальцами в мои плечи, притягивая к себе с такой силой, что я задохнулась.

– Ты все еще думаешь, что я притворяюсь? – удалось мне наконец прошептать дрожащим голосом.

Люкас отстранился, словно не доверял себе, и устало вздохнул:

– Не знаю! Ты так чертовски непредсказуема, Ро! Никогда не мог понять тебя и выяснить, что тебе от меня нужно!

Он быстро, нетерпеливо начал свертывать сигарету. Загорелась спичка, и в ее свете я заметила знакомое зеленое пламя в глазах.

– И все же я не уверен… – продолжал он намеренно бесстрастным голосом.

Во внезапно наступившей тишине я услышала веселый смех Моники.

– Так же, как и я. Неужели не видишь?

– По-моему, тебе пора идти обратно, пока муж не спохватился и не захотел узнать, что мы тут делаем!

Зачем ему нужно было напоминать о Марке? Я закусила губу, пытаясь говорить так же спокойно:

– Но нам нужно поговорить. Пожалуйста, Люкас.

Он пожал плечами:

– Конечно. Ты хозяйка.

В слабом свете сигареты лицо казалось мрачным и замкнутым, словно он вновь решил после того, что произошло, не иметь со мной ничего общего. Только я была полна такой же решимости не допустить этого.

– Когда? – настаивала я, не обращая внимания на сведенные брови.

– Может быть, завтра. Я что-нибудь придумаю.

Какие-то нотки в голосе предупредили меня, что не стоит настаивать, и все же я не собиралась удовлетвориться туманным обещанием. Я хотела определенности. Прежде чем придется возвращаться к человеку, ставшему моим мужем, я мечтала только об одном – еще раз ощутить на губах поцелуй любовника.

Отбросив щелчком недокуренную сигарету, Люк выпрямился, но я подняла руку, легко провела пальцем по его губам.

– Люкас…

С испугавшей меня яростью он поймал мое запястье, процедив сквозь зубы:

– Не смей! Возвращайся назад, Ровена! С меня хватит на сегодня. Что ты пытаешься доказать?

Он все еще сжимал мою руку так сильно, что кости, казалось, вот-вот треснут. Но я едва ли не радовалась боли, потому что он причинял ее и я знала почему.

– Думаешь, мне хочется идти туда? О Боже, Люкас, когда мы перестанем причинять боль друг другу? С тобой я не притворяюсь, не играю… Только моя гордость всему виной, просто я никогда не любила раньше, не была готова к этому.

– Не нужно, Ро.

Но на этот раз в голосе не было ни ярости, ни раздражения, как минуту назад.

– Ты можешь не говорить этого, я думаю, что всегда понимал… но все же… Если бы ты знала только, как я запутался! Но завтра…

Он снова поцеловал меня, в этом поцелуе смешались нежность и гнев, жестокость и любовь. Но Люк тут же отпустил меня, грубо приказав:

– Вот! Возьми это с собой на память в спальню!

Я нерешительно стояла, опираясь на перила, прислушивалась к топоту копыт, а слова Люка эхом отдавались в ушах.

Нужно было идти в дом. Распрямив плечи, я поплотнее закуталась в шаль и, не давая себе времени на раздумья, толкнула дверь. Жара и табачный дым ударили в лицо, но, стиснув зубы, я решила, что поведу игру до конца и обману всех… этих…

Четыре пары глаз обернулись ко мне: весело-понимающий взгляд Моники, непроницаемый – Монтойа, бесстрастный – Джона Кингмена, а Марк…

Я выпрямилась, небрежно сбросив шаль, и вызывающе улыбнулась:

– Господи, неужели вы все еще продолжаете обсуждать эти скучные дела?! – И, сев на стул, подставленный угрюмым Марком, начала энергично обмахиваться веером. – Как здесь жарко!

– Далеко ходила?

Марк говорил, словно выдавливая слова. Глаза его неестественно блестели.

Я небрежно пожала плечами:

– О нет, мы просто постояли на крыльце, поговорили. Я не хотела портить туфли в этой пыли. Кстати, почему все молчат? Марк… ты ведь не возражал? После нашей беседы я думала, ты поймешь.

– Мы все беспокоились, – вкрадчиво вмешался Монтойа, – потому что мой упрямый друг не очень-то любит подчиняться приказам, особенно если их отдают женщины. Но я был уверен, сеньора Ровена, что вам не будет сложно убедить его в обратном!

Я подняла брови, словно не желая говорить о неприятных вещах.

– Мы поспорили, конечно. Но в конце концов я доказала, что он проиграл в честной схватке. Думаю, он немного остынет и сдержит слово.

Смех Моники рассеял накопившееся напряжение.

– Ну вот, разве я не говорила? Ровена вполне способна постоять за себя! – И неожиданно она добавила, заговорщически подмигнув мне: – А теперь, когда вы вернулись, дорогая, живая и невредимая, думаю, пора и отдохнуть. У нас завтра трудный день!

Глава 44

Я не люблю вспоминать о той ночи. Как только мы остались одни, показное безразличие Марка сменилось яростью, смешанной с безумной ревностью. Единственным способом успокоить его было оставаться высокомерно-холодной.

– Господи, Марк! Ты ведешь себя как мещанин! Неужели не помнишь, что вышла за тебя по своей воле?

Он, видимо, слишком много выпил, потому что нетвердо стоял на ногах.

– Да, черт возьми, помню. А ты? А он?

– Ты привел его сюда, Марк. Прошу, не нужно портить такой прекрасный план глупой ревностью! – Я кокетливо надула губы. – Надеюсь, ты доверяешь мне? Я начинаю его видеть твоими глазами, и ты должен предоставить мне обещанную возможность. Указать Люкасу его место. Может, даже удастся убедить его признаться в совершенных преступлениях.

– Ровена, Ровена! Если бы я думал…

Руки Марка сжались на моих плечах, но я продолжала спокойно вынимать звезды из волос, завертывать каждую в папиросную бумагу и укладывать в замшевый мешочек.

– Если ты боишься его, Марк, почему не отошлешь? Скажи, что мы передумали и больше в его услугах не нуждаемся.

Мой намеренно равнодушный тон возымел желаемый эффект.

– Проклятие! Конечно, я его не боюсь! Безграмотный бандит-полукровка, у которого едва хватает ума подчиняться приказам… ты сама это скоро поймешь! – Марк начал расстегивать мое платье, голос лихорадочно дрожал: – Да-да… мы используем его… для того, чтобы разделаться с дядюшкой! Каждый человек в здешних местах будет в полной уверенности, что Корд сделал это из желания отомстить. А потом его повесят, и больше между нами не будет неприятных воспоминаний, прошлое умрет! Уже скоро, дорогая, очень скоро! – Марк торжествующе рассмеялся и продолжал, с трудом ворочая языком: – Именно ты должна ему это предложить. Ведь недаром он дал слово подчиняться твоим приказам! А я уж позабочусь, чтобы на этот раз все прошло как по маслу! Теперь-то уже не сорвется!

На этот раз! Что имел в виду Марк? Неужели?.. Нет, я не должна выдавать себя – нужно доиграть роль до конца. Я изо всех сил старалась сохранять на лице чуть презрительное выражение.

– Ты еще умнее, чем я подозревала, Марк. Но когда все это должно произойти?

– Скоро, – пробормотал Марк, и я с облегчением поняла, что он совершенно пьян.

Снова пошатнувшись, он наклонился и начал целовать мне плечи. Я всячески сдерживала дрожь отвращения.

– Скоро, – повторил Марк, сжимая мои груди. – К чему ждать? Уезжаем отсюда послезавтра с утра, как можно раньше. Ты ведь выдержишь поездку, правда?

К счастью, он был в таком состоянии, что пришлось вытерпеть всего-навсего несколько пьяных поцелуев. Было нетрудно убедить Марка, что сегодня моя очередь его раздевать. Перед тем как погасить лампу, я не удержалась и взглянула в его лицо. Как красив! Милый, нежный мальчик, несмотря на раскрасневшиеся щеки и опущенные уголки губ. И этого человека я когда-то считала лучшим другом, жалела, осуждала себя за то, что использую его!

Но как умен, как бесконечно терпелив! Я полностью доверяла ему, хотела быть верной женой, приняла все приводимые им доказательства за истину! О Господи, почему?

Потому что Люкас не был адвокатом и оказался слишком упрям, чтобы отвечать на мои обвинения извинениями и «разумными доводами»? А Марк… И тут меня осенило. Да ведь все это подстроил он! Хитро, умно, сделал так, чтобы все улики указывали на Люкаса! Ведь именно Марк всячески старался очернить в моих глазах Тодда Шеннона, выставляя его высокомерным, властным эгоистом, притворяясь, что до смерти им запуган! Какой же я была слепой дурой! Почему сама пошла в капкан?

На следующее утро мне даже не пришлось притворяться, что болит голова. Я объявила, что проведу в постели все утро. И вообще я становилась законченной актрисой. Только полчаса назад оборвала извиняющегося Марка, раздраженно фыркнув, что не спала из-за него всю ночь, и тот быстро ретировался, предупредив, что отправляется с Джоном закончить приготовления к завтрашней поездке.

Нет, я еще не была готова вновь с ним встретиться и обрадовалась, что не увижу его хоть несколько часов. Только сейчас до меня дошло, какую глупость я совершила, выйдя за него. И теперь я стала миссис Шеннон, лишилась своего имени и своей свободы. И что мне делать? Бледное лицо, смотревшее на меня из зеркала, не давало ответа. Лицо незнакомки – худое, осунувшееся, встревоженное.

Жизнерадостная служанка весело объявила, что Моника загорает на заднем крыльце. Она проводила там почти все дни, ставя рядом кувшин чая со льдом.

Еще издали я услышала звонкий смех. Моника была не одна. Одетая в рубашку из кремового шелка и облегающие кожаные брюки для верховой езды, она сидела на перилах. А он… почему ему понадобилось сесть так близко, что плечи их соприкасались? Люкас сбрил бороду, подстриг волосы. Он улыбался какой-то шутке Моники; ямочка на подбородке стала чуть глубже. Распахнутый воротник обнажал сильную загорелую шею, и я почувствовала такой приступ любви и желания, что ноги мгновенно ослабели. Но когда Моника положила ему руку на плечо, меня охватила безумная, яростная ревность. Теперь я поняла, почему некоторые женщины угрожают выцарапать сопернице глаза. Мной владело только одно желание: вцепиться ногтями в улыбающееся лицо Моники!

Я с намеренно громким стуком открыла дверь и с радостью заметила, как встрепенулась Моника.

– Ах, это вы, Ровена?! Не думала, что так рано встанете! Уже позавтракали? Хотите стакан чая со льдом?

Люкас вскочил грациозно, словно пантера, и, увидев, как он обхватил за талию Монику и легко поднял с перил, я едва не обезумела от ревности. Мне он никогда не оказывал такого внимания!

Люкас улыбнулся Монике. Почему же лицо его стало таким настороженным, когда подошла я? Даже в хрипловатом голосе звучали издевательские нотки:

– Здравствуйте, мэм!

– Доброе утро! – холодно поздоровалась я и заметила, как Моника, хитро усмехаясь, оглядела нас обоих.

– Люкас, дорогой, принесите, пожалуйста, стул для Ровены. Тот, что стоит у двери. Не может же она сидеть на перилах в таком красивом платье.

Почти неприкрыто ласкающий тон еще больше усилил мое раздражение, но я только сцепила зубы, когда Люкас беспрекословно подчинился этой… кошке, даже не предложив подсадить меня на перила.

Притворяясь, что не замечает моего молчания, Моника беспечно болтала с Люкасом:

– Мы уже прокатились верхом, но стало так жарко, и, кроме того, нужно готовиться к путешествию. Кстати, Марк уже сказал вам?

Я старалась не смотреть в сторону Люкаса, вновь усевшегося на перилах.

– Только то, что мы завтра уезжаем.

Мне неожиданно захотелось подойти к Люкасу, провести рукой по густым темным волосам, заставить заметить себя, заставить хотеть себя.

Он был без шляпы, непокорные пряди отливали на солнце бронзой и золотом. И когда лицо его не было мрачным и угрюмым, становилось понятно, почему женщины готовы были отдать все за его обаятельную улыбку.

С усилием оторвавшись от неподходящих мыслей, я заставила себя слушать Монику.

– Ох уж эти мужчины! Никогда ничего толком не скажут! Конечно, я в отчаянии, что Джон остается, но, может быть, в таком долгом путешествии есть свои прелести, не так ли?

Она, не скрываясь, взглянула на Люкаса, в глаза, отливавшие хищной зеленью. Как может мужчина остаться равнодушным к такой красоте?

Рыжеватые волосы горели огнем, упругие груди вызывающе натягивали тонкий шелк блузки, пуговицы которой почему-то были расстегнуты чуть не до талии.

– Куда мы отправляемся? – резко спросила я.

– К завтрашнему дню должны добраться до Сан-Антонио, – сообщила Моника. – Очень маленький и пыльный городок неподалеку от Сокорро.

Показалось мне или она в самом деле многозначительно покосилась на Люкаса?

– А потом придется пересечь пустыню, пока не отыщем нужного места, рядом с Каризозо, где Монтойа встретит нас со своими людьми. Оттуда… но остальное вам известно, Ровена. Вы знаете все наши планы. – Моника со смехом потянулась. – Впрочем, Ровена не верит в наш успех. Может быть, вы, Люкас, убедите ее в обратном.

Я была не в силах поверить, что она собирается оставить меня наедине с Люкасом после того, как чуть не вешалась ему на шею, но Моника пошла к двери.

– Нужно собирать вещи. Думаю, не будете возражать, если я вас покину?

Взглянув в глаза Люкаса, я забыла о том, что еще минуту назад была вне себя от ревности, что Моника может вернуться. Его руки лежали на моих плечах. Я почувствовала прикосновение губ к виску и дала волю инстинктам, на которые, казалось, не была способна. Расстегнув пуговицы, я просунула руки под его рубашку, ощутив под ладонями игру мышц, и услышала собственный голос:

– Я хотела убить Монику. И тебя тоже. Должно быть, с ума схожу.

– А что, думаешь, я испытывал прошлой ночью, зная, что ты и он…

– Люкас, – отчаянно прошептала я, – что нам делать?

Руки его сжались, почти не давая дышать.

– Если ты решилась, женщина, знай – мне нечего предложить тебе. Ты знаешь, кто я и кем буду. Бежать и скрываться – и так всю жизнь. Но, Господи, я хочу тебя, Ро, хоть и пытался с этим бороться, пытался убедить себя, что так будет лучше.

– А я… думаешь, женщина не способна хотеть так сильно, как мужчина? Я всегда знала, что хочу тебя. И ничего мне больше не нужно. Хочу быть там, где ты, проводить ночи в твоих объятиях, рожать тебе детей… все остальное не важно.

Он тихо засмеялся, но на этот раз не горьким циничным смехом человека, привыкшего не доверять никому.

– Наверное, ты и в самом деле сумасшедшая! Совсем как я. И подумать только, предлагаю тебе отказаться от всего и бежать со мной! Может, передумаешь, когда поймешь, какая жизнь тебя ожидает. Но если согласишься, я больше никогда не отпущу тебя… не покину. – Лицо его внезапно стало жестким. – Ро, ты уверена? Уверена, что полностью доверяешь мне?

– Я люблю тебя. Разве этого недостаточно?

– Тогда садись и не отвлекай меня. Есть несколько вещей, которые ты должна знать.

Перила были широкими, нагретыми солнцем, но Люкас бережно придерживал меня за талию.

– Ты можешь передумать, когда поговоришь с Брэггом. Он будет в форту Селден и попросил привести тебя туда, чтобы все объяснить. Ты ведь знаешь его, Ро, из него лишнего слова не вытянешь. Не представляешь, сколько времени я потратил на то, чтобы разыскать его! Ты заронила в мою душу подозрение и желание ответить на некоторые вопросы. И, Ро, тебе лучше знать это… до разговора с ним я твердо решил оставить тебя в покое, уговаривал себя, что ты сделала правильный шаг, вышла за человека своего круга. Но тут Брэгг кое-что намекнул насчет Марка Шеннона. «Есть люди, которые умеют посеять зерно и ждать, пока оно пустит корни, – сказал он. – Самые терпеливые – наиболее опасны». Но до тех пор, пока я не увидел твои глаза и это странное выражение на твоем лице… будто у лунатика, не был уверен. И сейчас не совсем.

– А я… давно уже уверена во всем. Было время, чтобы многое понять.

Даже сейчас трудно было заставить себя говорить о Марке. Я вышла за него замуж по причинам, казавшимся сейчас ничтожными и бессмысленными. Но Люкас искал Элмера Брэгга и нашел его. Но почему в форту Селден?

Этот вопрос мучил меня во время всего долгого путешествия в Сан-Антонио. Люкас знал о том, что удалось обнаружить Брэггу, не больше, чем я. И рассказал только, что Брэгг немного оправился, хотя еще не может ходить и передвигается в инвалидной коляске. Но его состояние не помешало решимости обнаружить правду. Теперь Брэгг хотел видеть меня, но требовал, чтобы я приехала в форт Селден.

Я пыталась протестовать, что это слишком опасно, что для встречи с Элмером Брэггом еще будет время и единственное, что нам нужно сейчас, – немедленно скрыться вдвоем с территории Нью-Мексико. Попытка добраться до форта Селден могла стоить Люкасу жизни. Но я забыла, каким упрямым может быть Люкас, да и спорить не оставалось сил. Мы были слишком поглощены друг другом. Позже… позже придется встретиться с Моникой и выдерживать ехидные намеки, хотя, как выяснилось, она стала моим невольным союзником в попытках перехитрить Марка.

– Скажите ему, что вы устали, – посоветовала она, – и целый день лежали в постели с головной болью. У беременной женщины всегда найдется куча предлогов, чтобы избежать… нежелательного внимания со стороны мужа. Бедняжка Ровена, неужели вы думали, я не пойму? Каждой женщине нужен любовник. Жаль, что Марк не так терпим, как мой Джон. Но вы… ведь вы светская женщина, как и я.

Моника всегда была гораздо практичнее меня. Постепенно я узнала ее лучше – ведь приходилось проводить бок о бок все дни в тесной коляске с парусиновым верхом.

Аморальная, распутная, словно уличная кошка, она считала и меня такой же. Видимо, Марк однажды, чересчур много выпив, рассказал ей все.

– Ваша история заинтриговала меня, милочка. Особенно после того, как мы познакомились. Вы англичанка и, наверное, поэтому кажетесь такой холодной. Неудивительно, что так прекрасно играете в покер! – Рассмеявшись, она искоса взглянула на меня. – Конечно, я согласна, устаешь от постоянных занятий любовью перед зеркалом! Слишком длинная прелюдия, а потом все сразу кончается! Не удивляйтесь, я как-то провела уик-энд в Сан-Франциско с вашим мужем и прекрасно понимаю, что вам это до смерти надоело. А Люкас… да ведь он почти дикарь, не правда ли? Женщины тоже любят разнообразие.

Насколько я поняла, Моника до замужества служила в «Серебряной туфельке», как она сама говорила, «наверху» – развлекала клиентов и не стеснялась оказывать более интимные услуги, и поэтому она не ограничивала себя в выборе мужчин. Я слушала циничные признания и старалась не показывать ревности, когда Моника начинала слишком откровенно кокетничать с Люкасом.

– Путешествие, конечно, будет долгим, – вкрадчиво заявила она, – но мы ведь поможем друг другу скрасить дорожную скуку!

Глава 45

Итак, Моника замышляла свои планы, я – свои. Подобных женщин я никогда не жалела, тем более что она намеревалась использовать меня точно так же, как я ее непрошеное покровительство. Наверное, Монику забавляло, что она помогает мне проводить с любовником украденные минуты, а кроме того, она считала, что теперь мы равны – титулованная леди из Англии и шлюха из «Серебряной туфельки».

Золотистое жаркое марево стояло над пыльными равнинами, солнце беспощадно жгло, и мне нетрудно было притвориться больной перед Марком.

– Я думал, что тебе уже гораздо легче – сама ведь сказала, что готова к путешествию, – жаловался он.

– Это все жара, Марк, – вмешалась Моника. – Ровене нужно хорошенько выспаться, пусть ляжет со мной! Завтра все пройдет!

Я почувствовала невольную благодарность к Монике за то, что она избавила меня от Марка, и позже, когда она начала беззастенчиво флиртовать с Люкасом, изо всех сил старалась казаться безразличной.

Я так привыкла к владевшему мной чувству холодного отчаяния, сковавшего сердце, что невольно боялась: слишком уж все гладко шло.

На ночь мы остановились в нескольких милях от Сан-Антонио, в пустынном месте, где почти не было растительности. Правда, неподалеку тек ручей – один из маленьких притоков Рио-Гранде, по берегам которого виднелись деревья.

Марк предложил посторожить, и мы наконец-то смогли смыть дорожную пыль. Быстро раздевшись, Моника и я окунулись в прохладную воду. Вымыв голову, я тряхнула волосами и тут только заметила остекленевшие глаза Марка.

– Как прекрасны… темная и светлая… вместе.

– Нет! – закричала я, гневно делая шаг назад.

– Осторожно, дорогая!

Моника обняла меня за талию. Я изо всех сил старалась не вырываться. Как могла я быть такой наивной и не понять, что они замышляют?

– Поскольку ты устала от моих ласк, почему бы не позволить Монике показать тебе, что такое настоящая страсть? Две восхитительные женщины… неужели не хочешь прикоснуться к ней? Испытать, что это такое?

– Не заставляй ее, Марк. Слишком это неожиданно! Не видишь, она еще не готова. Может, позднее.

Я застыла на месте, не в силах двинуться. Губы, казалось, замерзли.

– Пожалуйста, уходи.

Марк заморгал, словно выходя из транса.

– Ровена…

Но тут снова вмешалась Моника.

– Говорю же, Марк, рано! Дай ей время! – И, успокаивающе похлопав меня по щеке, добавила: – Успокойтесь, дорогая, нет ничего страшного в том, что муж видел, как вы купаетесь. А мне все равно – я горжусь своим телом!

Марк тут же исчез, а Моника начала спокойно расчесывать волосы. Мне не оставалось ничего, как последовать ее примеру.

– Ничего, – прошептала она, – сегодня ночью вы найдете утешение. Этот Марк! Я знала, что он захочет наблюдать за нами, но требовать, чтобы мы устроили для него представление, словно две шлюхи! Это уж слишком!

И снова я небрежно пожала плечами, заявив, что она права. Не стоило будить лишние подозрения.

За ужином Марк сделал вид, что ничего не произошло, и с обычной заботливостью ухаживал за мной. Мы пили охлажденное в ручье вино, болтали о пустяках, но неожиданно я почувствовала, как его пальцы, пробравшись под шаль, медленно, нежно гладят мою грудь, словно Марк желал напомнить: я его собственность, с которой он имел право делать что вздумается. По глазам Моники я видела, что она все понимает, и прилагала большие усилия, лишь бы не вырваться.

– Уж эти влюбленные! – шутливо укорила она и нахмурилась. – А где мой рыцарь? Может, пока любезничаете, мы с ним тоже немного прогуляемся?

На секунду пальцы Марка сжались, но он тут же презрительно расхохотался:

– Имеете в виду этого полукровку, телохранителя моей жены? Я послал его в Сан-Антонио вместе с другими людьми, разузнать новости. Надеюсь, ты не возражаешь, любовь моя? По-моему, он был рад – я слышал, там есть кабачок, славящийся отвратительным вином и самыми хорошенькими девушками в округе! – И, не понижая голоса, продолжал: – У Ровены такая восхитительная грудь – совершенной формы, и соски так быстро твердеют, когда возбуждены…

– Ну вот, теперь я завидую – некому говорить мне такие комплименты сегодня! – надулась Моника, но тут же пожала плечами: – Что ж, будут и другие ночи.

Я, как обычно, старалась не проявлять никаких эмоций, зная, что глаза мои тоже ничего не выражают, – нужно было держаться до конца.

Марк прижал меня к колесу фургона, где мы с Моникой должны были ночевать, покрывая лицо и грудь страстными поцелуями.

– Как ты застенчива, Ровена! Не перестаю удивляться! Но сейчас мы в тени, никто не увидит…

Пришлось вытерпеть шарившие по телу руки, шепот, описывающий ночи, которые нам предстоит провести вместе. Я чувствовала, что Марк каким-то извращенным образом наслаждается сознанием того, что только фургон отделяет нас от костра, вокруг которого сидели мужчины. Когда же он все-таки отпустил меня, я, дрожа от потрясения, взобралась в фургон, в ушах звенели его слова: «Ты моя, Ровена, моя наконец. И никому больше не будешь принадлежать, понимаешь?..»

– Вернулась? – сонно спросила Моника. – Нет ничего лучше, как раздразнить мужчину – больше ценить будет. – Перевернувшись, она лениво потянулась. – Наденьте самую красивую рубашку, Ровена, а еще лучше – ничего не надевайте. Думаю, ваш муж скоро уснет. Я велела повару подмешать в его вино немного снотворного.

Мои нервы превратились в натянутую струну, которая, казалось, вот-вот лопнет. Конечно, Моника вела себя как мой друг и союзник, но можно ли ей доверять? Правда, ее забавляет роль покровительницы, но настроение этой женщины изменчиво. Она называла Люкаса гладиатором. Я уже слышала рассказ, как она намеренно подговорила двоих мужчин, которые ее хотели, подраться с Люкасом только потому, что тот отказался продемонстрировать китайские методы борьбы без оружия.

– Джо и Магрудер привыкли драться грязно… но Люкас… никогда ничего подобного не видела! Словно римский цирк – все так жестоко, примитивно! А в качестве приза я предложила себя!

Я не осмеливалась спросить, потребовал ли победитель завоеванную награду, только подумала, не побудит ли Монику любовь к интригам предать нас – просто чтобы увидеть, что получится.

Но я только старательно изображала безразличие.

– Ну что ж, может, он найдет этих сеньорит в Сан-Антонио более привлекательными, чем жена другого…

Отвернувшись от Моники, я скинула платье, натянула простую ситцевую сорочку и услышала ленивый смешок:

– О, не волнуйтесь, он приедет. Не думаю, что Люкас так равнодушен, как притворяется. По-моему, он рассматривает это как вызов.

– Ну, а пока можно немного поспать, – небрежно обронила я.

Но уснуть, конечно, не смогла. Я лежала, прислушиваясь к ночным звукам, пока не воцарилось молчание, прерываемое только отдаленным воем койотов да ржанием лошадей.

Где сейчас Марк? И где Люкас? Может, узнав о выставленной на ночь охране, решил, что встречаться по ночам слишком опасно?

Но тут я почувствовала холодный ветерок и вздрогнула. Нужно было помнить, что Люкас передвигается бесшумно, как индейцы. Я схватила одеяло, чтобы завернуться в него, и услышала шепот Моники:

– Постарайтесь вернуться до рассвета. Желаю хорошо провести время.

Вот так началось путешествие, которое должно было навсегда изменить мою жизнь, и хотя в то время я не подозревала этого, но не повернула бы назад, даже знай все наверняка. Потому что к тому времени поняла – за счастье надо платить, и часто цена – боль и страдание. Но я была готова рискнуть всем ради будущего с Люкасом.

Единственное чувство, владевшее мной тогда, – облегчение при мысли о том, что Люкас все-таки приехал за мной, не оставил, не бросил.

Люкас подхватил меня на руки и понес к тому месту, где оставил коней и вьючного мула.

– Пони приучены к переходам через пустыню, а мул – армейский. Старый служака! Так мы сможем путешествовать быстрее и взять с собой еду, воду… и винтовку с патронами.

За нами, конечно, будет погоня. Марку недостаточно моих денег, ему нужна я. Беглая жена… теперь из-за меня мы оба в опасности, особенно Люкас – ведь Марк не захочет моей смерти.

Помню, как думала обо всем этом, пытаясь разглядеть в полутьме выражение лица Люкаса. Дрожь предчувствия пробежала по спине, одеяло соскользнуло с плеч.

– Господи, Ро, – полунасмешливо-полураздраженно вздохнул он. – Почему тебе вечно нужно убегать в полуголом виде? Хорошо, что я сообразил захватить кое-какую одежду!

Все было так, словно мы молча обменялись обетами верности. Больше не было нужды спрашивать, доверяли ли мы друг другу. Такие слова, как: «Ты любишь меня? Сильно? Настолько, чтобы всегда остаться со мной и заботиться обо мне?» – казались ненужными, потому что в какое-то мгновение стало ясно: наши души соприкоснулись, все решено, и дороги назад нет.

Я уже пересекала пустыню, правда пешком, но на этот раз нужно было спешить – скоро побег обнаружат.

Мы ехали не останавливаясь весь остаток ночи. Расстояние, пройденное за это время, – наше единственное преимущество, и нужно его использовать. Я обязана быть стойкой, как женщина-апачи. Люкас должен увидеть, что я не стану для него бременем.

Мы пересекали бесконечную пустыню, зная, что погоня непременно начнется, но старались об этом не думать. И что самое главное, теперь, когда все барьеры между нами рухнули, мы все больше узнавали друг о друге.

– Я чувствовала, что знаю тебя, еще до того, как встретила. Мистер Брэгг рассказал твою историю, пытался предостеречь насчет кровной вражды, только тогда это казалось таким нереальным.

Мы остановились отдохнуть в тени гигантских валунов, Люкас обернулся, нежно обводя пальцем контуры моего лица.

– Ты тоже не казалась реальной. Я не мог поверить, что ты решишься приехать из Англии, ничего не зная о здешней жизни, о людях! А когда приехала, не думал, что останешься. Ровена – даже твое имя звучало непривычно.

– А когда ты увидел меня?

Люкас весело, молодо рассмеялся:

– Почти решился изнасиловать! Именно это ты хотела услышать?

– Люкас!

Он накрыл меня своим телом, прижал к земле.

– Мне нравится, как ты выговариваешь мое имя. Знай я, что ты ведьма, оставил бы себе винтовку, пусть бы Хулио тебя купил.

Губы его впились в мои, заглушая гневные протесты, и после этого времени для разговоров уже не осталось.

В течение первых полутора дней мы не говорили о Марке, и какой-то тайный страх запрещал мне упоминать имя Илэны. Достаточно и того, что мы были вместе. Теперь сначала отправимся в форт Селден, поскольку Люкас хотел, чтобы я поговорила с мистером Брэггом и узнала правду, которую уже начала подозревать. За всем стоял Марк. Только он достаточно умен, хитер и терпелив. Люкас был слишком горяч и способен на насилие, но никогда бы не смог придумать подобный план.

А после разговора с Элмером? Я решила, что необходимо предупредить Тодда. Хотя я не очень-то любила его, но такой смерти он не заслуживал. Мистер Брэгг согласится выполнить поручение. Что будет потом – неизвестно. Я не знала, куда собирается увезти меня Люкас. Но самые красивые и дорогие драгоценности лежали в висевшем на шее замшевом мешочке с моими инициалами, вытисненными золотом.

Люкас только поднял брови и спросил:

– Твоя ладанка?

Он явно интересовался больше мной, чем моими вещами. Я снова была одета как индианка – в блузку с юбкой и мокасины, волосы заплетены в косы, на голове – широкополая шляпа. Но какая разница! Я говорила себе, что без малейшего сожаления готова прожить с Люкасом вдали ото всех, лишь бы он всегда был рядом. Не нужно мне ничего, кроме маленького домика где-нибудь в горах, мира и покоя, любимого человека…

Мы путешествовали в основном по ночам, когда горная прохлада опускалась на пустыню, и отдыхали днем, в самую жару. В то утро, когда мы впервые обнаружили погоню и узнали, кто нас преследует… как бы я хотела забыть эти мгновения, но все время возвращаюсь к ним мыслями.

Жара становилась все более невыносимой. Солнечные лучи отражались от камней и песка.

Дорога предстояла тяжелая – почва представляла собой застывшую вулканическую лаву, усыпанную острыми как лезвия камешками и булыжниками. Вдали маячили мрачные вершины Фра-Кристобаль. Люкас хмурясь взглянул на иззубренные пики.

– Может, быстрее обойти все это, но я не уверен, – пробормотал он. – И какое-то странное предчувствие…

В одну секунду он превратился в истинного апачи, действующего под воздействием первобытных инстинктов.

Я встрепенулась, но Люкас резко приказал:

– Оставайся здесь, Ро, и не высовывайся. Пойду проверю, в чем дело.

Я уже привыкла не задавать вопросов, и, когда Люкас, захватив бинокль, легко взобрался на обрыв, образованный давним камнепадом, я спешилась и, стараясь не производить шума и не думать о том, когда он вернется, расстелила одеяло и присела отдохнуть.

И хотя я держала наготове пистолет, решив смотреть в оба, все же пропустила момент, когда вновь появился Люкас.

– Это ты! Я уже начала… – Но, заметив выражение лица Люкаса, резко осеклась. – Что-то неладно? Так?

– Кажется, ты начинаешь понимать меня с одного взгляда.

Он опустился рядом со мной, сгорбился, глаза мрачные и холодные.

– Слушай, Ро, это еще хуже, чем я думал… или твой муж хитер, как дьявол… а я, очевидно, просто идиот.

– За нами погоня? Но ведь ты ожидал этого…

– Это не они. Ничего не понимаю… Может, Шеннону просто повезло. Разведчики-апачи, племя Белых Гор, насколько я понимаю. Нюх у них как у собак.

Люкас порывистыми движениями свернул сигарету.

– Твой муж с ними. Не ожидал ничего подобного, но, видимо, такая женщина, как ты, стоит того, чтобы за ней идти в ад. Трудно осуждать его за это.

– Разведчики? Армейские разведчики? – ошеломленно прошептала я.

– Апачи, – терпеливо повторил Люкас, – они работают на армию, но так далеко их не встретишь – стоят лагерем в форту Крейг. Значит, их послали со специальным заданием, а может, в резервации Уорм-Спрингс беспорядки. И тут появляется твой муж и начинает жаловаться на то, что жену похитили.

Я вспомнила, как хвастался Марк своими связями, и поняла, что все произошло именно так, как предполагал Люкас.

– Он сказал им, что ты увез меня силой. Хотел завладеть еще и этим. – Я коснулась висевшего на шее мешочка. – Мои драгоценности. Я думала, они могут пригодиться.

Невольная улыбка тронула губы Люкаса.

– Только женщины могут в такой момент думать о драгоценностях.

Теперь кажется невероятным, что мы могли сидеть так спокойно, разговаривая о том, что произошло, в то время как наши преследователи подбирались все ближе. Теперь я понимаю – Люкас намеренно давал мне время опомниться и успокоиться.

– Ну что ж, – вздохнул он наконец, – думаю, выбора нет. Идем в горы.

Но он по-прежнему хмурился.

Глава 46

Какими способами можно вновь возродить к жизни пережитый ужас?! Позже Люкас говорил, что должен был послушаться внутреннего голоса, запрещавшего нам идти в горы. Люкас беспокоился обо мне, а горы Сан-Андрес, где он предпочитал бы спрятаться, лежали по другую сторону сравнительно плоской пустыни, где негде было скрыться. Времени на отдых не было, только изредка мы останавливались на несколько минут. Я знала, что наши преследователи, находящиеся примерно в половине дня пути от нас, тоже времени не теряют. Но мы и предположить не могли, какие опасности подстерегают впереди.

Все произошло уже поздно вечером, когда я едва не падала от усталости. Помню, как смотрела наверх, на зубчатые пики, окрашенные в багрово-красный цвет лучами заходящего солнца: здесь, в узкой расщелине, по которой проходил древний индейский путь, было зловеще темно и мрачно. Люкас ехал чуть впереди, и, внезапно заметив, как он оцепенел, я пришпорила лошадь. Не оглядываясь, он тихо приказал:

– Сейчас не смей спорить. Быстро слезай с лошади, соскользни с правого бока. И не двигайся.

Одновременно он с ошеломительной скоростью поднял лежавшую поперек седла винтовку и выстрелил. И тут разразился ад. Выстрелы, громкие, оглушительные, подхваченные эхом, перекатывающимся в ущельях, крики, звук щелкавших о камни пуль. Я едва не упала с лошади и даже не почувствовала боли в ободранной руке, помня только о том, что нужно держать поводья. Чья-то темная фигура свалилась сверху, но я была слишком занята испуганным, норовившим встать на дыбы животным, времени разбираться в том, что произошло, не оставалось.

Снова дикий, ужасающий вопль: лошадь без всадника вырвалась в каньон, выстрелы защелкали чаще. Не успела я вскрикнуть, как оказавшийся рядом Люкас отшвырнул меня к скале так, что я, споткнувшись, упала на колени.

Над головой просвистела пуля, моя лошадь медленно осела, словно картонная игрушка. Я внезапно поняла, что лежу на животе около мертвого животного, в руке карабин, по плечу стекает теплая струйка, а Люкас настойчиво шепчет:

– Лежи и не двигайся. Только начинай стрелять по этим скалам, не слишком часто, но регулярно. Зайду им в тыл.

Я настолько оцепенела от шока, что даже не могла пробормотать ни слова, не то что запротестовать. Совсем стемнело. Люкас быстро выстрелил дважды и исчез, пока сизый дым еще висел в воздухе.

Сверху снова выстрелили, и, вспомнив приказ Люкаса, я механически подчинилась. Нужно продолжать стрелять, чтобы прикрыть его.

Я положила карабин на труп лошади и, пригнув голову, начала стрелять туда, где поднимались облачка белого дыма. Помню, как надеялась, что не придется перезаряжать карабин: плечо, задетое пулей, совсем онемело. Я изо всех сил старалась не думать о том, где сейчас Люкас… сумел ли достичь укрытия, прежде чем пуля нашла его? Благодарение Богу, в горах темнеет так быстро… и нужно продолжать стрелять. «Ровена… перевяжешь руку позже… это всего-навсего царапина».

Отдача была сильной, от запаха горелого пороха першило в горле. Я старалась стрелять с равными интервалами, метить туда, где вспыхивали огоньки; несколько раз пули почти задевали меня. Но почему-то я совсем не боялась, только когда где-то наверху раздался вопль ужаса, внезапно оборвавшийся, меня начала бить крупная дрожь, по щекам потекли слезы.

Я почти не сознавала, что плачу навзрыд. Что случилось там, на вершине? Кто кричал? Выстрелы прекратились: тишина, казалось, давила на уши.

Я чуть не вскрикнула сама, когда откуда-то донесся тихий голос Люкаса:

– Ро? Не стреляй! Все в порядке.

И тут я очутилась в его объятиях и прижалась изо всех сил, словно пыталась убедить себя в том, что он на самом деле здесь, закусив губу, чтобы скрыть унизительные слезы, вот-вот грозившие политься из глаз.

– Все произошло так внезапно, не могу поверить… Люкас, нет, я плачу не потому, что боюсь… просто так счастлива, что ты вернулся и жив.

Он чуть приподнял мой подбородок.

– Кто еще, кроме глупой женщины, может плакать от радости?

Но несмотря на притворную резкость слов, голос звучал нежно. Только промыв и забинтовав уродливую ссадину на моем плече, Люкас рассказал обо всем, что удалось узнать.

– К счастью, их было только трое. Первого я уложил, ты видела, как он падал. Второго тяжело ранил, так что тот едва дышал, но перед смертью успел кое-что сказать.

Слушая рассказ Люкаса, я цепенела от ужаса.

– Марк Шеннон не дурак, да еще и удачлив. Выслал вперед человека, а сам отправился по нашему следу вместе с Буррисом, Сопоррой и тремя апачами, которых встретил в форту Крейг. Они навещали родственников в Уорм-Спрингс, и тамошний полковник попросил помочь разыскать похищенную жену. Но это еще не все. Половина кавалерии тоже бросилась за нами в погоню, но твой муж отдал приказ держаться впереди солдат и стрелять без предупреждения.

К этому времени уже не было видно ни зги. На черном небе переливались миллионы звезд. Люкас встал и молча начал снимать сбрую с убитой лошади, видно, желая дать мне время привыкнуть к мысли, что Марк замышляет убить и меня. И только я поняла это, сама удивилась, как могла ничего не замечать – ведь мало того, что я знала о планах Марка, но, всего хуже, с его точки зрения, предала и публично унизила его. Теперь он ненавидел меня так же упорно и целеустремленно, как любил раньше.

Я попыталась рассказать обо всем Люкасу, когда мы вновь пустились в путь.

– Не забывай, дело еще и в твоих деньгах, – мягко напомнил он.

Сама я об этом не думала. Ну конечно, деньги! Устранив меня, Марк получает огромное богатство и сможет достичь власти, о которой мечтал. Какая ирония! Он платил моими деньгами за мою же смерть!

Сама мысль казалась нереальной, и все стало нереальным в эти часы, когда мы шли вперед и вперед, оба странно спокойные. Лошади убиты, а мул мог только нас задержать; разговаривать нельзя – звуки отчетливо разносились в спокойном воздухе. Наверняка и выстрелы услышали, сейчас нас стараются догнать. Я, должно быть, слегка ослабела от потери крови, но с чем-то вроде циничного удивления ощущала, каково быть на месте преследуемой жертвы. Странно, что я не думала об этом раньше, когда охотилась на тигров.

Я старалась сосредоточиться на том, как переставляю ноги. У меня была только фляга с водой и столько вяленой говядины, сколько поместилось в кармане юбки. Люкас нес карабин, два револьвера и все патроны, какие смог найти.

– Даже если случится худшее, – повторяла я себе, – мне все равно. Мы любили друг друга. – И почему-то даже мысль о смерти казалась неправдоподобной. Я не могла представить, что мы погибнем или попадем в засаду.

Не знаю, сколько миль мы прошли, прежде чем остановились передохнуть, и то только из-за меня. Я задыхалась и, несмотря на то что ночь была холодная, была вся в поту.

Люкас обнял меня за талию, заставил облокотиться о него, пока наконец я снова не задышала ровно.

– Куда…

Он сразу понял, что я хочу сказать.

– В форт Торн. Это ближе всего, и единственное место, в котором нас не догадаются искать. Ты будешь в безопасности, только обязательно попроси полковника, чтобы послал телеграмму в форт Селден… – Люкас осекся и тихо выругался: – Черт! Об этом я не подумал! Телеграф. Именно так он вызвал кавалерию. А если только они сообщили полковнику Пойнтеру в Селдене…

– Хочешь сказать, что и он может отправиться за нами в погоню? О, Люкас…

– Ро, успокойся. Форт Торн ближе всего. Но если я доставлю тебя туда невредимой…

– А ты? Я никуда не пойду без тебя. Откуда ты знаешь, что сам будешь в безопасности?

– Прекрати спорить и иди!

Он не ответил мне, а через некоторое время я вновь задохнулась и была вынуждена остановиться. Все казалось таким бессмысленным.

Невероятным казалось то, что солнце вновь поднялось, окрасив небо в нежно-розовый цвет.

Неужели мы шли всю ночь?

Я ждала среди огромных валунов, чувствуя только облегчение от того, что вновь могу отдохнуть. Люкас взял бинокль, оставил мне револьвер и куда-то исчез. Наверное, я задремала, потому что ничего не помнила до того момента, как Люкас потряс меня за плечи:

– Ро! Тебе плохо?

– Нет, – промямлила я, и он тут же поднял меня на ноги, так что не было времени удивиться, почему он выглядит так странно и говорит словно через силу. – Не знаю, как близко сейчас твой муж, но, по-моему, он и его армия совсем рядом, в горах. Правда, тебе на помощь идут друзья из форта Торн. Тодд Шеннон – какого дьявола он здесь делает?

– Тодд? – раздраженно повторила я и посмотрела на Люкаса, ответившего мне задумчивым взглядом. – Люкас… Что нам делать?

– Форт Торн – самое безопасное место для тебя. И хотя я ненавижу Шеннона, сомневаюсь, что он хладнокровно тебя пристрелит. Так что идем на юг.

– Во всем виновата я. Если бы…

Его руки почти против воли обвились вокруг меня.

– Никто не виноват, только я, потому что не понял раньше, как ты нужна мне, Ровена. Ненормальное имя… Ненормальная женщина…

Наши губы встретились; меня охватило ужасное чувство, что мы прощаемся навсегда. Конечно, мы тратили драгоценное время, сжимая друг друга в объятиях. Помню ли я о том, что думала тогда? Наверное, нет, ведь вокруг нас все теснее смыкалось мрачное кольцо бесконечного кошмара.

Помню только, что не сделала так, как велел Люкас, и то, что случилось потом, – моя, только моя вина.

Горы, так долго бывшие нашим убежищем, несли теперь угрозу и опасность. И не будь меня, ставшей тяжким бременем для Люкаса, он, конечно, смог бы перехитрить преследователей. Но он принял меня, сделал своей точно так же, как берет жену воин-апачи. И, взяв на себя ответственность за меня, Люкас должен был теперь рисковать жизнью.

Тут я хочу сделать отступление… только чтобы оттянуть неизбежное и рассказать о том, чего не знала тогда.

Тодд Шеннон должен был встретиться с мистером Брэггом в форту Селден, но, к счастью, задержался в форту Торн, когда прибыла телеграмма.

Эта же телеграмма была получена и в форту Селден, но вызвала совершенно другую реакцию со стороны полковника Пойнтера и мистера Брэгга. Они тоже отправились в путь, но на несколько часов позже остальных. А ближе всех был человек, которого я выбрала в мужья. Или, лучше сказать, он выбрал меня. Никогда еще я не чувствовала себя ближе к апачам, команчерос, изгоям общества. Я сбежала с любовником, своим мужчиной, и не желала его покидать. Умру вместе с ним, если понадобится, но не позволю разлучить себя с Люкасом!

Я ничего не пыталась объяснять Люкасу. Но когда началась стрельба, а мы оказались в месте, защищенном только с трех сторон, я, не обращая внимания на сердитый приказ Люкаса лежать смирно, спокойно заявила:

– Если нам предстоит умереть, Люкас, значит, умрем вместе. Неужели ты мог подумать, что я соглашусь покинуть тебя?

Взяв револьвер и пояс с патронами, я прокралась к незащищенному месту за нашими спинами. Первый же человек, осторожно подбиравшийся к нам, не ожидал, что нарвется на пулю. До сих пор вижу перед собой удивление на его лице, когда он, споткнувшись, повалился лицом вниз.

– Ро! Вернись, черт возьми!

Услышав крик, я повернула голову в сторону Люкаса, и тут же чья-то рука обняла меня за талию, вторая запечатала рот, и мерзко-торжествующий голос объявил:

– Бросай оружие, Корд, или в ее голове появится дырка!

Марк! Эти холодные, ужасные слова произнес Марк. Как я раньше не замечала этих отвратительных ноток?

– Даю тебе единственный шанс, Корд, – если сумеешь пристрелить моего дядюшку, я, может быть, оставлю Ровену в живых.

Почти не задумываясь, я обвисла, откинулась всем телом на человека, который меня держал, тот невольно ослабил хватку. Я тут же упала на землю, слыша знакомый свист пули. Человек, схвативший меня, тоже упал, издав странный булькающий звук.

Когда я подняла голову, Люкас лежал на боку, все еще сжимая карабин. Марк был мертв – вторая пуля убила его наповал. Я была рада, что не вижу его лица. Марк лежал уткнувшись в землю, солнце золотило его волосы, отливая алым в медленно растекавшейся луже крови, сочившейся из-под распростертого тела.

Рядом валялся выпавший из рук револьвер.

Каким-то образом я заметила все это, когда бежала вниз по склону к Люкасу, удивляясь, почему он так неподвижен… пока не заметила обращенные на него ружья.

– Низкая тварь! – прозвенел резкий окрик Тодда Шеннона. – Ты с самого начала замышляла это!

Глава 47

– Почему вы не желаете выслушать меня? Боитесь узнать истину, опасаетесь, что раз в жизни можете оказаться не правы?

– Заткнись и не трать слов зря! Не желаю пропустить той минуты, когда твой любовник-полукровка начнет молить о помощи… разве что не задохнется раньше.

Голос Шеннона звучал неумолимо-жестоко, а выражение лица не обещало ничего хорошего. Наверное, я попыталась бы сама убить его, не свяжи он мне руки.

– Это был Марк, Тодд, поверьте, я могу все доказать, если только отвезете меня в форт Селден, именно туда мы направлялись, к мистеру Брэггу…

– Брэгг может все объяснить после того, как я сделаю то, что должен был давным-давно сделать. Послушайте, мисс, становится все жарче, а? Этот сыромятный ремень в два счета усохнет на солнце!

Я вздрогнула, а Шеннон расхохотался.

– Вот что, не хочу, чтобы он сдох слишком быстро… пусть немного помучается! Так что возьмите фляжку и смочите ремень вокруг его шеи! Может, сумеете обменяться последними словами?!

Сколько времени прошло? Час? Больше? Я хотела одного: чтобы Тодд в слепой ярости убил или изувечил меня, как и угрожал вначале. Но он только привязал меня к седлу и заставил наблюдать. Я не в силах была поверить, когда Тодд, вне себя от гнева и печали, объяснил, что намеревается сделать.

– Грязный убийца, похититель женщин! Полукровка проклятый! Но уж поверь, подыхать будешь долго! Я придумаю казнь, как у твоих дружков-апачей. Мальчики, видите вон тот кактус, в рост человека? Вы знаете, что делать! Только, когда будете привязывать его, не забудьте сыромятные ремни!

У меня, должно быть, помутилось в голове, я забилась, закричала и опомнилась, только когда отлетела в сторону от сильного удара в лицо.

– Лучшее средство излечить истерику у распутной сучки! – прорычал Шеннон.

Люкас, до сих пор бесстрастно молчавший, поднял голову.

– Отошли ее. Она никакого отношения не имеет к счетам между нами, и ты это знаешь, Шеннон.

– Именно поэтому ты сбежал с ней и убил моего племянника, чтобы сделать ее вдовой?

Нет… даже сейчас я не хочу вспоминать все это. Не хочу и не могу… но должна. Люкас и я. Оба мы испытывали невыносимые страдания, но каждый по-своему. Я словно отупела от печали, хотя продолжала уговаривать Тодда, пока не заболело горло, пытаясь объяснить, что во всем виноват Марк, но он не слушал.

И теперь, когда он, развязав мне руки, вручил фляжку, я с молчаливой ненавистью уставилась на него. Тодд только рассмеялся:

– Давай, давай! Может, тебя следовало привязать вместо твоего любовника, и я так и сделаю, когда он издохнет от удушья или от кактусовых игл, пропоровших спину! Иди и смотри, как он страдает! Я хочу, чтобы эта картина всю жизнь стояла у тебя перед глазами, подлая тварь!

Я ничего не ответила, думая, что если Люкас может молчаливо сносить все, то и я на это способна. И пообещала себе, что убью Тодда Шеннона. Да-да, только сейчас я поняла, что питает вражду и распри.

Они раздели его до пояса, чтобы распять на гигантском кактусе. На загорелом торсе блестели капли пота, руки были связаны над головой; из-под сыромятных ремней медленно сочилась кровь, глаза закрыты, и я заметила, как выступили на шее жилы: Люкас тщетно пытался вдохнуть побольше воздуха – ссыхающийся ремень постепенно стягивал глотку. Я прошептала его имя, веки чуть приоткрылись. Мне предстояло сделать выбор – медленная, мучительная смерть или чуть более быстрая, но такая же страшная. Господи Боже, хватит ли у меня сил? Сколько я смогу продержаться? Услышав странно всхлипывающий звук, я поняла, что не вынесу. Нет! Не так! Не сейчас. Не могу видеть, как жизнь по каплям вытекает из него.

Наклонив флягу, стараясь не прикасаться к напряженному телу, я вылила большую часть воды на шею, стараясь получше намочить ремень, убивающий Люкаса, и хотела напоить его, но Тодд, схватив меня за руку, хрипло приказал:

– Довольно! Не хочу облегчать его муки!

Он потащил меня за собой, рассмеявшись, когда я попыталась вырваться.

– Все еще показываешь характер, а? Должен сказать, не ожидал от тебя такой смелости. А он? Укротил тебя? Жаль, что не проживет долго и не увидит, какой покорной станешь, когда я примусь за дело!

Он скрутил мне руки, явно наслаждаясь попытками освободиться.

– Видали дикую кошку, мальчики? Совсем как апачи – слишком долго общалась с индейцами. Но мы научим ее вежливости, так?

Один из мужчин громко засмеялся, остальные казались необычно молчаливыми. Думаю, они еще помнили, что я – белая женщина, к тому же по-прежнему владею половиной ранчо, и не хотели быть ни в чем замешанными.

Но именно в этот момент Тодд прорычал:

– Единственное, о чем жалею, – что Илэны Кордес здесь нет: пусть бы она любовалась, как издыхает ее отродье!

Слова его, словно удар в лицо, отбросили меня назад, и я упала бы, не удержи меня Тодд.

– Люкас не сын Илэны, слышишь? – вскрикнула я. – Не ее! Именно поэтому ты убиваешь его – чтобы наказать ее?!

Глаза Тодда словно осколки зеленого стекла впились мне в лицо; схватив меня за плечи, он начал бешено трясти.

– Какую сказку ты еще придумала?

– Но это правда, правда! Даже отец это знал и написал обо всем в дневниках, можешь сам прочитать, если не веришь!

Я дико смотрела в наклонившееся надо мной лицо с рыжими, сверкавшими на солнце волосами и чувствовала, что, по мере того как оцепенение начинало проходить, душой завладевало странное предчувствие.

– Он вовсе не похож на нее, – выдохнула я. – И ни на кого из них! В волосах светлые пряди, а глаза… Люкаса усыновили индейцы, он не один из них! И похож… похож…

И тут мне показалось, что я брежу: в сознание ворвался другой, знакомый и все же незнакомый голос, закончивший за меня фразу и выразивший невероятную, ошеломительную мысль словами:

– Думаю, мы все были слепы. Он копия Альмы, Тодд, и чуть-чуть походит на тебя глазами и овалом лица.

Тодд отшвырнул меня, но чьи-то руки не дали оступиться. Я смотрела на человека, которого не ожидала больше увидеть. Никогда. Элмер Брэгг – еще более поседевший и такой же непроницаемый, как всегда.

Но смотрел он не на меня – на Тодда, направлявшегося к Люкасу с ножом в руках.

Полковник Пойнтер, не успевший слезть с лошади, казалось, замер. Люди Тодда и кавалеристы тоже не двигались.

– Брэгг, ты всю жизнь был назойливым, настырным ублюдком! Но на этот раз правосудие свершится. Если кто-нибудь шевельнется, я перережу горло этому… Ты посмел упомянуть имя Альмы!

Голос Тодда звенел от ярости, глаза обезумели.

Из всех присутствующих только Элмер Брэгг казался совершенно спокойным. Пожав плечами, он объявил:

– Всегда считал тебя слепым, тупоголовым дураком, Тодд Шеннон! Не хочешь признать, что был не прав? Ну что ж, давай, действуй! Играй на руку Илэне! Именно этого она всегда добивалась, уж поверь! Воспитала мальчишку в ненависти к тебе и надеялась, что в один прекрасный день либо ты убьешь его, либо он тебя, и тогда ей доставит огромное удовольствие открыть правду оставшемуся в живых!

– Лжешь! Пытаетесь провести меня, все вы! Спасти убийцу, который только сейчас прикончил моего племянника!

– Точно так же, как твой племянничек замышлял прикончить тебя, после того как… простите, леди Ровена, разделался с твоим партнером, подлив ему лишнюю дозу снотворного! Нет, Тодд, здесь никто не лжет тебе, кроме тебя самого!

Тодд вцепился в волосы Люкаса, держа нож у его горла, но все же колебался. Я лихорадочно молилась, не помню какими словами.

Абсолютно спокойный, сдержанный голос Элмера Брэгга снова нарушил воцарившееся молчание:

– Если Корд убил Марка, пусть предстанет перед судом. И если присяжные посчитают его виновным в убийстве – значит, повесят. Но ты… ты никогда не узнаешь правды или узнаешь, но слишком поздно. Подумай! Ты нашел тогда тело жены или сына? Нет, тебе сказали, что Алехандро увез их и похоронил. Старый, умирающий человек признался, что видел, как Альма лежала со стрелой в груди, прижимая к себе ребенка. И тогда Алехандро с криком бросился к ним. Думай, говорю я тебе! Что случилось потом? А если малыш выжил? Помнишь, когда пришла Илэна отдать тебе сына – разве ты дал ей хоть слово сказать? Решил, что она говорит о ребенке, которого носила в то время? И почему шаман племени апачей, дед Илэны, сказал, будто сам Алехандро Кордес обвинял Люкаса в смерти матери? Улика, Тодд Шеннон, улика! Именно шаман раскрыл тайну Гаю Дэнджерфилду, и это одна из причин, почему тот должен был умереть раньше срока, до того, как успел предупредить тебя и Люкаса! А если нужны еще доказательства – открой ладанку, которую Корд носит на шее! Там найдешь серебряный образок, который он носил, когда апачи приняли его, образок, принадлежавший его матери!

В глазах Тодда внезапно отразилось такое ужасающее сомнение, что мне стало почти жаль его, но он все-таки не был убежден. Впервые в жизни Тодд Шеннон боялся, обнаружив, что был загнан в угол, поставлен перед потрясающими душу фактами, и не знал, что делать.

Он разрезал ножом мешочек, на ладонь упал помятый серебряный образок, и, взглянув в лицо сына, которого ненавидел всю жизнь и едва не убил, этот сильный человек зарыдал.

Как спокойно я пишу сейчас все это, подойдя почти к концу всего, что мне известно, ведь ничего еще не кончилось, и нужно ждать и терзаться страхом, и только дневники немного отвлекают меня и мои мысли от того, что может произойти.

Судебный процесс почти закончился. На него съехались репортеры со всех концов Америки. Меня обливали грязью, мной восхищались. Беременность к тому времени стала заметной, и им не терпелось обнаружить, кто отец ребенка и при каких обстоятельствах погиб мой муж, – вот уже несколько недель обитатели Санта-Фе лопались от любопытства.

Тодд и мистер Брэгг находятся в зале суда. Мне сообщили, что даже Илэна Кордес покинула свое убежище и приехала в Санта-Фе.

Только неделю назад полковник Пойнтер без лишнего шума зарегистрировал наш с Люкасом брак, перед отъездом Люкаса в Санта-Фе, но и сейчас, слыша имя Илэны, я боюсь… как всегда. Что они скажут друг другу? Люкас признался только, что они поссорились, когда он узнал от Монтойа, на какую хитрость пошли эти двое, чтобы увезти меня. Тогда он в ярости уехал от Илэны. Но ведь сам Монтойа говорил мне, что Люкас и Илэна часто ссорятся, а Люкас всегда возвращался к ней. Почему я только об этом и думаю?

В тот момент, как я написала эти слова, мой малыш зашевелился во мне. Мой… и… я почти боюсь назвать его нашим… ведь та ночь с Рамоном…

Но Люкас не позволяет мне говорить об этом.

– Малыш – наш, и только наш, – твердо сказал он в последнюю ночь, когда мы были вместе, и заглушил поцелуем все, что я хотела сказать.

Слишком много страхов и сомнений, когда его нет рядом… как часто я плачу в последнее время… все из-за беременности. Господи, надоело постоянно слышать ото всех этот довод!

Что мы будем делать после суда… если это «после» настанет? Люкас отказывается разговаривать с Тоддом – не так легко забыть годы ненависти. Но Тодд? Ведь ему нужен наследник, чтобы править королевством, которого так долго добивалось столько людей. Только Люкасу это не нужно.

– После того как все кончится, если они решат не вешать меня, можешь выбирать, остаться здесь или быть со мной, там, куда захочу отправиться.

Говоря это, Люкас был похож на того подозрительного незнакомца с жестким, замкнутым лицом, которого я встретила однажды ночью. Что мне делать? Боже, как я устала от бесконечных путешествий!

На этом месте я вчера закончила писать и решила натереть мебель воском и как следует все убрать, чтобы хоть чем-то заняться, а также разложить по порядку дневники и бумаги отца.

А сегодня… сегодня нашла пропавшее дополнение к завещанию, завалившееся за ящик стола, где лежали дневники. Так вот что искал Марк, вот почему вылил настойку опия в полупустую бутылку бренди, стоявшую у отца под рукой… и нанял убийцу, чтобы расправиться с мистером Брэггом на тот случай, если именно он нашел документ. Именно Марк заплатил Парди за убийство Тодда.

Я прочитала бумагу несколько раз. Скольких страданий можно было бы избежать, найди я ее тогда! Отец действительно знал, что Люк – сын Тодда, но поклялся молчать. Теперь понятно, почему те страницы, где упоминалось об этом, были старательно залиты чернилами или вырваны – требовалось подтолкнуть Люкаса к убийству собственного отца!

Конечно, этого нельзя было допустить. А Илэна, которую отец все-таки любил, несмотря на то что она сделала?

Отец объяснил мотивы, по которым изменил завещание. Я все-таки не унаследовала ранчо – оно должно было перейти к моему мужу, если я выйду за Люкаса или Рамона; тому, кого я не выбрала, предназначалась большая сумма денег.

Если же я решилась бы не выходить замуж ни за кого из них – половина ранчо, принадлежавшая отцу, делилась бы поровну между Рамоном и Люкасом.

А Илэна… Да, отец знал Илэну и, видимо, пытался положить конец ее с Люкасом отношениям. Он завещал ей пятьдесят тысяч долларов и пожизненное содержание, если она навсегда покинет территорию Нью-Мексико. Небольшие суммы передавались Жюлю, Марте и старому другу Элмеру Брэггу. Хулио получал право на владение участком в горах для разведения лошадей и скота. Я чувствовала, что только сейчас хорошо узнала его – этого человека, которому так и не дано было увидеть единственную дочь…

Сложив документ, я убрала его и приготовилась ждать. Марта, стоявшая рядом, заметила мой взгляд, направленный на часы, и попыталась облегчить невыносимое напряжение, терзающее душу.

– Суд уже, наверное, кончился. Не отчаивайтесь, хозяйка. Скоро ваш муж вернется.

Серебряный образок святого Христофора, который подарил когда-то Альме Тодд, а Люкас передал мне, холодно и тяжело свисает с шеи, такой же тяжелый и холодный, как те часы, которые пройдут, прежде чем я узнаю все.

Эпилог