Тщательно проанализировав полученные данные, исследователи пришли к двум обобщающим выводам. Во-первых, "решение показать ту или иную карточку зависит от характера оскорбительности бранного слова". Во-вторых, "арбитры более склонны показывать красную карточку за обсценные выражения с сексуальными коннотациями, нежели за ругательства, оскорбляющие внешний вид человека".
Praschinger A., Pomikal Ch., Stieger S. (2011). May I Curse a Referee? Swear Words and Consequences. Journal of Sports Science and Medicine 10: 341–345.
РЕКОМЕНДУЕМ
Р. Стефенс, Д. Аткинс, Э. Кингстон. "Сквернословие как реакция на боль". Опубликовано в 2009 г. в Neuroreport. Игнобелевская премия мира за 2010 год.
Оскорбления теперь уж не те, что раньше, если верить статье "Упадок искусства публичного оскорбления в Лондоне. 1660–1800". Автор исследования, Робер Б. Шумейкер, преподает британскую историю XVIII века в Шеффилдском университете.
Профессор Шумейкер изучил протоколы судебных заседаний с конца XVI до начала XIX столетия, обращая особое внимание на упоминающиеся в них ругательства и брань. Были времена, когда прилюдное (или даже непубличное) оскорбление кого-либо могло с легкостью привести грубияна в суд и даже в тюрьму (если оскорбление оказалось удачным, а вот фортуна от сквернослова отвернулась).
Шумейкер свел в единую таблицу количество дел, связанных с оскорблениями и слушавшихся в церковном суде Лондона на протяжении этих столетий. "Картина ясна, — пишет он. — Мощный рост в конце XVI века, максимум в 1620-е — 1630-е годы, а затем резкое падение. К концу XVIII века среднегодовое количество таких обвиняемых в Лондоне упало до одного-двух на 100 тысяч населения". В концу 1820-х годов число подобных обвинений снизилось до оскорбительно низкой цифры — одного-двух в год (не на каждые 100 тысяч жителей, а в общей сложности). (Кстати, пик соответствующей судебной активности приходится на 1633 год — тот самый год, когда появился на свет Сэмюэль Пипс. Можно лишь гадать, насколько ярче стал бы его знаменитый дневник, родись Пипс поколением раньше и застань он золотой век лондонских оскорблений.)
Шли годы. Некоторые бранные слова утрачивали часть своего обаяния, способного привести произносившего их на скамью подсудимых. Процессы теперь касались все более общих обвинений. Судебные протоколы уже были не столь интересны, ибо они лишились многих сочных эпитетов. Там остались лишь обвинения, основанные на скучных "унизительных поношениях", "скандальной брани" да "издевательской ругани".
XVII и XVIII века принесли с собой переворот в юридическом восприятии оскорблений. Шумейкер подчеркивает, что "в этот период сама природа, функция и значимость оскорблений претерпевала кардинальные изменения". Автор вспоминает слова Лауры Гауинг, историка из лондонского Королевского колледжа. Она замечает, что в былые времена "оскорбления редко имели место в частных домах, за обычной трапезой или в ходе приватной беседы: напротив, зачастую их специально произносили на открытом воздухе, стремясь к тому, чтобы вокруг имелось достаточно количество свидетелей, которые, "услыхав великий шум" на улице, оставили бы свою работу или домашние дела, дабы выяснить, что происходит, а может быть, и вмешаться… Порог дома являлся важнейшим пунктом для обмена оскорблениями". Однако к XVIII веку, сокрушается Шумейкер, "оскорбления стали менее публичными" и переместились внутрь помещений. Многие из них "производились в полуприватной обстановке дворов, лавок, пабов и домов, где не всегда имелось много свидетелей". Кроме того, "снизилась уверенность в том, что бранные слова обязательно погубят репутацию", а следовательно, "сила и эффективность оскорблений также уменьшились".
Отсюда можно сделать некоторые выводы насчет модернизации: "По большому счету, благодаря повышенной территориальной мобильности лондонцы XVIII века, в отличие от своих предков, не так уж много знали о происходящем у соседей, да и не так уж интересовались этим".
Если следовать такой логике, можно заключить: искусство публичного оскорбления пришло в упадок, ибо жители современных городов больше не любят своих соседей.
Shoemaker R. B. (2000). The Decline of Public Insult in London 16601800. Past and Present 169 (1): 97-131.
Поэты уверяют, что стихи заставляют сердце трепетать и что от них перехватывает дыхание. Группа ученых, представляющих Германию, Швейцарию и Австрию, продемонстрировала, что это заявление, в общем, соответствует истине. Во всяком случае, при определенных лабораторных условиях.
Исследователи пытаются описать это более или менее лирически. По их словам, они "пытались изучить синхронизацию между низкочастотной составляющей дыхания и респираторной синусной аритмией сердцебиения при управляемом устном воспроизведении стихотворных текстов".
Двадцать здоровых добровольцев согласились провести 20 минут, вслух читая древнегреческие гекзаметры. Родным языком для всех участников эксперимента являлся немецкий. Они читали отрывок из гомеровского эпоса "Одиссея", заставляющего (как считается) учащенно биться сердце и перехватывающего дыхание. В соответствии с современными требованиями политкорректности методику исследования предварительно одобрила специальная комиссия по этике. Результаты работ опубликовал American Journal of Physiology — Heart and Circulatory Physiology.
Группу возглавлял доктор Дирк Цизарж из немецкой клиники Gemeinschaftskrankenhaus Herdecke. Он обожает изучать сердце и легкие, особенно ритмические сокращения этих органов. Другие члены группы — специалисты по тайнам математики и музыки, а также по проблемам устной речи.
Для добровольца, не знакомого с методами современной экспериментальной медицины, такое чтение стихов вслух могло показаться неожиданно сложным. А вот в античной Греции чтение поэзии считалось делом вполне простым и обычным. Человек непринужденно вставал или садился — и изрекал стихотворные строки. Но в наши дни и в наших краях это связано с массой сложностей. Мы словно натыкаемся на невидимые нити. Впрочем, это греки назвали бы их нитями. Мы же зовем их электрическими проводами.
Произнося гомеровские строки, каждый испытуемый одновременно посылал непосредственно из своего сердца электрические сигналы, которые, пройдя по проводам, фиксировались на электрокардиограмме.
И это еще не всё. Читая стихи и посылая эти импульсы, доброволец еще и обеспечивал исследователей потоками информации о потоках воздуха через свою носоглотку — благодаря трем терморезисторам, укрепленным рядом с ноздрями и перед ртом. Терморезисторы (термисторы) — небольшие электронные устройства, измеряющие разницу температур: в данном случае — между теплым выдыхаемым воздухом и более прохладным воздухом, который вот-вот вдохнут. Таким образом документировались все подробности дыхания и пульса, давая представление о поэтикофизиологических переживаниях каждого испытуемого.
Ученые собрали целый ворох данных, из которых наверняка можно извлечь массу полезного. Для обработки полученной информации они использовали статистические и другие математические методы (большинства из них во времена Гомера не существовало): частотную хронофильтрацию, преобразования Фурье, преобразования Гильберта, РР-тахограммы. Результаты отражены в заголовке их статьи: "Осцилляции частоты сердцебиения и респирации синхронизируются при чтении вслух поэтических текстов". Название звучит суховато-научно, однако вполне согласуется с тем, во что тысячи лет верили поэты, декламируя свои произведения. Теперь мы знаем, что эта синхронизация неполна и несовершенна. Однако данный проект, пусть и лишь на уровне цифр, подвел нас чуть ближе к пониманию поэзии, вдохновения и вдохов-выдохов.
Cysarz D., Bonin D., Lackner H., et al. (2004). Oscillations of Heart Rate and Respiration Synchronize During Poetry Recitation. American Journal of Physiology — Heart and Circulatory Physiology 287: H579-587.
ТОЧКИ ПРИЛОЖЕНИЯ СИЛ.
По прошествии лет уже трудно вспомнить, какое воодушевление некогда вызвала программная статья Сью Зибланд и Кэтрин Поуп "Использование двоеточия в заголовках докладов британских специалистов по социологии медицины. 1970–1999".
Зибланд работала тогда в Лондоне, в отделении государственного здравоохранения районного медицинского управления Кэмдена и Айлингтона (с тех пор она успела окончить Оксфорд). Поуп же подвизалась в Лондонской школе гигиены и тропической медицины, а затем обстоятельства забросили ее в Бристольский университет.
Зибланд и Поуп, изучив употребление двоеточия в трудах нескольких британских ученых, опубликовали результаты своих исследований в журнале Annals of Improbable Research. Эта работа проливает свет на проблему, которая тяготит многих социологов: как правильно назвать доклад, подаваемый на конференцию. Вот как об этом пишут Зибланд и Поуп: "Если только докладчик не принадлежит к редкой разновидности скромных ученых, он почти наверняка пожелает выбрать броское, энергичное заглавие — в надежде привлечь внимание большего количества читателей. Однако рано или поздно правда выплывет наружу, поэтому в интересах автора все-таки упомянуть в заголовке реальный предмет его исследований. Излюбленное решение в таких случаях — использовать двоеточие, отделяя сенсационную часть названия от прозаически-описательной. Например, назвав доклад "Проблемы пола и опасная химия: использование аспирина женщинами"".
Зибланд и Поуп проследили за тенденциями использования двоеточия в заголовках научных работ, используя материалы одной-единственной ежегодной конференции. Учитывался каждый доклад, стоявший в программе конференций, — от первой, состоявшейся в 1969 году, до конференции, проведенной в 1993-м.
В основе проведенного анализа — доля работ, в заглавии которых имеется хотя бы одно двоеточие. Каждую