– Для такого будущего нужно что-то делать уже сейчас, а я не могу, потому что моя голова занята Зацикливанием. Самое главное – я понимаю, я знаю, что все эти мысли мне только мешают, и я говорю себе: «Перестань!».
– Но перестать не можешь.
– Не могу.
– Что ж, – доктор Барни постучал по блокноту ручкой с наклейкой «Прозак», – по крайней мере, ты понимаешь, что эти мысли тебе мешают, и хотел бы от них избавиться. Это хороший признак.
– Ну да.
– Ты когда-нибудь слышал голоса?
Ну вот, приехали. Подобрались к главному, так сказать. Этот доктор Барни весь такой белый и пушистый на вид, но я сразу смекнул, что стоит ему достать смирительную рубашку, как он мигом уговорит тебя в нее закутаться и тут же проводит в чудесную комнату со всеми удобствами: мягкими стенами и кушеткой, где я буду сидеть, уставившись в зеркало одностороннего видения, и рассказывать, что я Скрудж Макдак. (Кстати, как эти зеркала вообще делают?) Я знал, что у меня серьезные проблемы, но знал и то, что я не сумасшедший. Не шизик. Я не слышал голоса. То есть один голос я слышал – голос военного, но это был мой же голос, это я так пытался себя подстегнуть. Нет, в психушку я точно не собирался.
– Никогда, – ответил я. Строго говоря, я соврал. Снова.
– Крэйг, ты знаешь что-нибудь о химических процессах, происходящих в мозгу?
Я кивнул, я же листал когда-то учебник биологии.
– Ты знаешь, как выглядит механизм депрессии?
– Ага. – Это было просто. – В мозгу есть такие активные вещества, которые переносят послания от одной клетки к другой. Они называются нейротрансмиттеры. Один из них – серотонин.
– Прекрасно, продолжай.
– Так вот, ученые считают, что серотонин – это нейротрансмиттер, ответственный за развитие депрессии… Она начинается тогда, когда серотонина мало.
Доктор Барни кивнул, а я продолжил:
– После того как серотонин передает послание от одной клетки мозга к другой, он всасывается обратно в первую клетку для дальнейшего использования. Проблема в том, что иногда клетки слишком хорошо сосут, – тут я не удержался и хихикнул, – так что для передачи посланий серотонина уже не хватает. Есть специальные лекарства, они называются селективные ингибиторы обратного захвата серотонина, которые не позволяют клеткам поглощать слишком много серотонина, чтобы его больше оставалось для работы самого мозга. И человек начинает чувствовать себя лучше.
– Великолепно, Крэйг! Ты очень много знаешь. Мы подберем тебе лекарства, которые именно так и должны подействовать.
– Круто.
– Сейчас я выпишу тебе рецепт. А пока у тебя есть какие-нибудь вопросы?
Конечно, у меня были вопросы. Доктор Барни в своих блестящих очках и с красивым золотым кольцом на пальце выглядел вполне довольным жизнью.
– Как вы начали работать в этом деле? – спросил я. – Мне всегда было интересно, как люди начинают.
Он чуть наклонился вперед, так что живот схоронился в тени. Лицо у него было суровое, с густыми седыми бровями.
– После университета я пережил серьезные проблемы и понял, что физические страдания – ничто в сравнении с душевными муками, – сказал доктор Барни. – Когда я заново привел себя в порядок, то решил помогать другим людям.
– Вы привели себя в порядок?
– Да.
– Что у вас было?
Он вздохнул.
– То же, что у тебя.
– Да ну?
– Точь-в-точь.
Я весь подался вперед, так что наши лица оказались сантиметрах в десяти друг от друга.
– И как вы это вылечили? – чуть дыша спросил я.
Уголок его рта чуть приподнялся в ухмылке:
– Так же, как это сделаешь ты. Самостоятельно.
Что? Разве это ответ? Я сердито уставился на доктора. Я-то думал, мне тут помогут! Да если бы я хотел все исправить самостоятельно, я бы поехал в автобусный тур по Мексике…
– Сначала будешь принимать «Золофт», – сказал доктор Барни.
Ага, так, значит?
– Это отличный препарат, многим людям он помогает. Это антидепрессант из группы СИОЗС, он влияет на уровень серотонина так, как ты и описал. Но сразу эффекта не жди, понадобится несколько недель, чтобы препарат накопился и заработал.
– Несколько недель?
– Ну да, недели три-четыре.
– А нет какой-то быстродействующей версии?
– «Золофт» принимают один раз в день, вместе с едой. Начнем с пятидесяти миллиграммов. От таблеток может появиться сонливость, но это единственный побочный эффект, если не считать влияния на сексуальную сферу.
Тут доктор Барни поднял на меня глаза от своего блокнота:
– Ты живешь половой жизнью?
Три «ха-ха» четыре раза.
– Нет.
– Понятно. И, Крэйг, думаю, тебе не повредило бы встречаться с кем-нибудь.
– Я знаю! Думаете, я не пытался? Беда в том, что я совсем не умею разговаривать с девушками.
– С девушками? Нет, Крэйг, я имею в виду психотерапевта. Тебе следует посещать психолога.
– А вы тогда кто?
– Я – психофармаколог. Отвечаю за подбор лекарств. Я выпишу тебе направление к психотерапевту.
Вот облом.
– Ладно.
– Давай-ка выберем кого-нибудь.
Он открыл что-то вроде адресной книги и начал зачитывать мне имена и адреса, как будто для меня они чем-то отличались друг от друга: доктор Абрамс в Бруклине, доктор Филдстоун на Манхэттене, доктор Бок на Манхэттене… Мне понравилось, как звучит «доктор Бок», к нему меня и записали – хотя я до него так и не дошел, потому что надо было делать задание по истории. Мне было так стыдно, что я не позвонил и не отменил визит, что больше к этому доктору Боку я не записывался. Позже, когда я снова пришел к доктору Барни, мы выбрали мне другого психотерапевта, потом еще одного и еще. Были среди них и та маленькая старушка, которая интересовалась, подвергался ли я сексуальному насилию, и одна красивая рыжеволосая дама, которая спрашивала, почему у меня так много проблем с женщинами, был также мужчина с закрученными вверх усами, предлагавший попробовать гипноз. Я вроде как на свидания ходил, с той разницей, что ни с кем не целовался, да еще и с парнями встречался, как бисексуал.
– Я хотел бы беседовать с вами, – сказал я доктору Барни.
– Ко мне ты будешь приходить раз в месяц, и я буду оценивать, как действует лекарство.
– А терапией вы не занимаетесь?
– Крэйг, другие доктора – отличные специалисты. Они тебе помогут.
Доктор Барни встал – ростом он был метра полтора – и пожал мне руку своей мягкой, мясистой ладонью. Затем вручил рецепт на «Золофт» и велел принимать его не откладывая, что я и сделал, даже до того, как спустился в метро и поехал домой.
Тринадцать
«Золофт» подействовал быстрее, чем через несколько недель, – буквально в первый же день, как я его принял. Не знаю, как это зелье сработало, но я вдруг почувствовал, что у меня все хорошо: черт, я – всего лишь пацан, который был загружен делами под завязку, хлебнул дерьма, но и научился кое-чему. Таблетки должны были вернуть мне прежнего меня: работоспособного, ловкого парня, готового взяться за любое дело. Я снова начну заговаривать с девчонками, скажу, что был не в себе, что проблем хватало, но я справился, а они посчитают меня крутым и захотят, чтобы я им позвонил.
Скорее всего, это был эффект плацебо, но зато какой! Если так сработал всего лишь эффект плацебо, то им и нужно лечить депрессию. Может, они так и делают, а «Золофт» – это крахмал. Мой мозг сказал: «Я вернулся», – и я понял, что все позади.
Так я впервые узнал, что такое Ложный Сдвиг.
Та еще подлянка: ты без проблем пишешь контрольную, можешь рассмешить девчонку, а после общения в сети у тебя прямо закипает внизу живота, и ты скорее бежишь в ванную. Думаешь: «Ну все, проблема решена». И от этого еще хуже, потому что наутро все возвращается с новой силой, и ты понимаешь, кто тут главный.
– У меня все супер! – сказал я маме, войдя в дом.
– Что сказал доктор?
– Прописал мне «Золофт». – Я показал флакончик с лекарством.
– Да? У меня на работе многие его принимают.
– И оно действует!
– Успокойся, милый. Так быстро подействовать оно не может.
«Золофт» я принимал каждый день. Иногда просыпался по утрам, вставал с кровати и шел чистить зубы, как все нормальные люди; в другие дни просыпался, лежал, пялился в потолок и никак не мог выдумать, за каким таким чертом мне выбираться из кровати и идти чистить зубы, как все нормальные люди. Но все равно принимал я его исправно. И больше одной никогда не пил, не такое это было лекарство. Ты пьешь его – и ничего не чувствуешь, но после месяца приема (как и ожидалось) лекарство стало чем-то вроде спасательного круга, который держал меня на плаву в самые хреновые моменты. Как только начиналось Зацикливание, в моей голове загоралась кнопка хороших мыслей, я мог ее нажать и начать думать о семье, сестре, друзьях, онлайн-общении, любимых учителях – это были Якоря.
Я даже стал больше общаться с Сарой. Она такая смышленая, уж точно поумнее, чем я. С такой проблемой, как у меня, она справилась бы в два счета, без всяких там докторов. А вот с математикой у нее не складывалось: задачки для четвероклассников ставили ее в тупик, и я помогал ей с домашкой. Пока она пыхтела над заданиями, я машинально черкал на полях решетки или спиральки. Карты я больше не рисовал.
– Как круто, Крэйг, – хвалила она мои каракули.
– Спасибо.
– Почему ты больше не рисуешь?
– Нет времени.
– Что за бред. Всегда можно найти время.
– Ага, конечно.
– Так и есть. Распределение времени – параметр, зависящий от человека.
– Правда, что ли? Кто тебе это сказал?
– Я сама додумалась.
– Я не согласен. Мы все зависим от времени, это оно управляет нами.
– Я распоряжаюсь временем как хочу – значит, я им управляю.
– Из тебя вышел бы хороший философ, Сара.
– Ну вот еще! Что это? Какой-то дизайн комнаты?
Я снова начал есть: кофейный йогурт шел первым, потом – рогалики и цыпленок. А вот со сном было не очень: два шага вперед, шаг назад. (Это вообще золотое правило психологии: мозгоправы говорят, что буквально все в жизни подчинено принципу «два шага вперед, шаг назад». Даже если вы, скажем, напьетесь растворителя и сиганете с крыши, мозгоправы скажут, что это просто шаг назад.) В какие-то ночи я не мог заснуть, а потом спал две ночи подряд как младенец. Мне даже сны снились: в них я летал, мне снилась Ниа, как я встретил ее в автобусе, мы разговаривали несколько остановок, я смотрел на нее. (Жаль, что не занимались сексом.) Еще снилось, как я прыгаю с моста и приземляюсь на гигантский пушистый игральный кубик, скачу через Гудзон от Манхэттена к Нью-Джерси, смеюсь и оглядываюсь – на какие номера я приземлился.