– У кого есть лишняя соль? – сидящий напротив меня Хамбл водит шеей по сторонам.
– Держи. – Я раскрываю для него пакетик с солью. – Но я бы на твоем месте не подсаживался.
– Смотри, я ничего не слышал, – говорит он и посыпает курицу солью, глядя на меня глазами, обведенными фиолетовыми кругами, как будто ему по ним хорошенько врезали с неделю назад.
– Ну я прямо на полном серьезе думал, что ты один из этих яппи[13].
– Да нет, – говорю я и кладу кусок курицы в рот: вкусно.
– Тут полно яппи, и ты на них похож. Ну знаешь же, как выглядят богатенькие?
– Ага.
– Им же плевать на остальных. А вот я не такой. Мне есть дело до других. Означает ли это, что я не стану вышибать из кого-то дерьмо? Вовсе не означает – это же моя среда, я в ней вырос. Я вроде как животное.
– Мы все подобны животным, – говорю я. – Особенно сейчас, когда сидим все вместе и едим. На школу похоже.
– А ты не дурак, как я посмотрю. Да, все мы животные, школьники тоже, но в некоторых из нас это сильнее. Вроде как в той книжке «Скотный двор», что я читал: все животные созданы равными, но некоторые равнее прочих. И в реальном мире все равные рождены животными, но в некоторых животного больше. Погоди, я сейчас это запишу.
Хамбл оборачивается и вытягивает с подоконника, где горкой сложены разные настольные игры, лежащий на самом верху «Скрэббл». Выуживает из коробки ручку, вынимает доску, переворачивает и пишет на обратной стороне, которая уже и так зарисована каракулями.
– Хамбл! – окрикивает из дверей Смитти.
– Все, все, не трогаю! – Хамбл поднимает руки. – Это не я!
– Сколько раз тебе говорить: не пиши на доске для «Скрэббла»! Дать тебе бумагу и карандаш?
– Да мне все равно, – говорит Хамбл и показывает на голову: – У меня все вот тут.
Потом он поворачивается ко мне и продолжает разговор как ни в чем не бывало:
– Мы с тобой, может, и равны, но я большее животное, чем ты.
– Угу, – мычу я, думая, что определенно выбрал подходящее место, чтобы сесть.
– Я прирожденный альфа-самец. Поэтому, как только ты вошел, я сразу сделал определенные выводы. Я увидел, что ты молоденький. А в дикой природе, если лев видит молодняк из другого прайда, чужое племя, значит, он убивает и пожирает его, чтобы оставить свое собственное потомство. Но здесь, – тут Хамбл обводит рукой полукруг, поясняя, где именно это «здесь», как будто догадаться об этом сложно, – к сожалению, представляется явная нехватка женщин, готовых принять мой племенной потенциал. Так что ты для меня угрозы не представляешь.
– Понятно.
В другом конце столовой Джимми пытается открыть одной рукой сок; другую он держит прижатой к боку, и я даже не знаю, то ли он не может ей двигать, то ли не хочет. Ему на помощь спешит Смитти.
– И до тя это доберется! – не унимается Джимми.
– Ты чувствуешь, что я для тебя угроза? – спрашивает Хамбл.
– Нет, я думаю, ты вполне дружелюбный чувак, – говорю я сквозь чавканье.
Хамбл кивает. У него на тарелке лежит еда – такая невинная и беззащитная, не подозревает, что через пару секунд ей каюк и она будет наполовину сожрана.
– Когда мне было как тебе – тебе же пятнадцать, да?
Я киваю:
– Как ты догадался?
– Я хорошо определяю возраст. Так вот, в пятнадцать лет была у меня одна цыпа, ей было двадцать восемь. Не знаю почему, но она по мне прямо сохла. Искурил я тогда немало косяков, вся моя жизнь была сплошным накуриванием…
Странное дело, но мой желудок снова был со мной. Пока я слушал байки Хамбла, я ел не потому, что хотел, и не потому, что было надо, не для того, чтобы что-то кому-то доказать, а потому что еда была тут. Я ел, потому что люди едят. А еще, когда еду тебе дали в больнице, ты понимаешь, что за ней стоит неразличимая серая масса и никого конкретно благодарить за это не надо, и ты инстинктивно хочешь ее сожрать, потому что соперник вроде Хамбла придет и утащит ее. Пока я жую, думаю, что все мои проблемы оттого, что я слишком много думаю.
– Поэтому тебе надо вступить в армию, солдат.
– Я думал, что я уже в армии, сэр!
– Ты в воображаемой армии, Гилнер, а я говорю об армии США.
– Значит, мне надо записаться в армию?
– Не знаю, а ты справишься?
– Не знаю.
– Ну вроде как тебе по душе дисциплина и выполнение приказаний. А в армии этим и занимаются, Гилнер.
– Но я не хочу в армию, я хочу быть нормальным.
– Тогда тебе есть над чем поразмыслить, солдат, потому что, насколько я знаю, нормальные не бывают без работы.
– Девушка у тебя есть? – интересуется Хамбл.
– Что?
– Есть кто-то там? Может, какая-то горячая пятнадцатилетняя цыпа? – Он указывает на меня вилкой, испачканной едой.
– Нет! – улыбаюсь я, думая о Ниа.
– Встречаются такие прям милашки. – Хамбл вальяжно запускает пятерню в несуществующие волосы. Руки у него волосатые, и татуировок там хоть отбавляй: джокеры, мечи, бульдоги и пиратские шхуны. – Девчонки сейчас одна смазливее другой.
– Это из-за гормонов, – говорю я.
– Точняк, башка у тебя варит. Сахарку не осталось?
Передаю пакетик с сахаром. С курицей я покончил и съел бы еще, честно говоря, но не знаю, у кого спросить. Решаю заварить чайку. Вскрываю пакетик, на котором красуется этикетка с незнакомым названием: «Сладкое прикосновение», сомневаюсь, что такая марка вообще существует, – и закрашиваю воду уймой добавок и красителей. Пока вожусь с чаем, подходит Смитти со вторым подносом еды, близнецом первого, и говорит:
– Смотрю, ты и второй приговорить не прочь.
– Спасибо.
– Лопай.
С удовольствием принимаюсь за вторую порцию. Я прямо как заводной механизм, который починили.
– Они пьют молоко, а коровы же сейчас все на гормонах, – успеваю я вещать в перерывах между жевками, – вот девушки и развиваются раньше времени.
– И не говори! – восклицает Хамбл. – Самый прикол, что и в мое время цыпочки были покруче, чем во времена моего отца. А теперь чего от них ждать? Как они будут выглядеть?
– Как секс-роботы.
– Ха-ха. Откуда ты?
– Отсюда.
– Из этого района? Прикольно. Наверное, быстро тебя доставили. Если ты, конечно, приехал на скорой. Я не то что осуждаю или что, просто интересно.
Хамбл откусывает два больших куска, прожевывает и продолжает:
– Как ты сюда попал?
Он нарушил незыблемое правило шестого северного. Или нет такого правила? А может, если вы едите за одним столом, то правило можно нарушить?
– Я сам пришел и записался.
– Сам? Зачем?
– Ну, мне было капец как плохо, я хотел покончить с собой.
– Чувак, я ровно то же самое сказал врачу на прошлой неделе: «Умереть не боюсь, но мне страшно жить, поэтому хочу проткнуть себе штыком пузо» и перестал принимать свои таблетки от давления. У меня же до кучи еще и высокое давление, это вдобавок к пилюлям, которые мне дают, чтобы я не выжил из ума. Если я не буду контролировать потребление соли, то загнусь, так что я сказал, что уже не пью лекарство от давления, и врач всполошился: «Вы что, с ума сошли? Хотите себя убить?!», а я ему: «Да», – ну, меня сюда и прикатили.
– Ого.
– Напрягает то, что до этого я год жил в машине. Все, что у меня осталось, – одежда на плечах. Машину и ту отогнали эвакуатором, а в ней были все мои вещи. И киноаппаратура стоимостью три с половиной тысячи долларов тоже там.
– Ничего себе!
– Так что в ближайшее время мне надо позвонить в полицию, на штрафстоянку, оформиться в дом-интернат и поговорить с дочерью. Ей примерно как тебе. С ее матерью мы практически расстались, а вот в дочке души не чаю. Мать же ненавижу всей душой.
– Ха, – издаю я короткий смешок.
– Не надо тут мне подыгрывать, понял? Смейся, только если и правда смешно.
– Это смешно.
– Ну и чудно. Теперь я уже не считаю тебя яппи. Ты кто-то еще, но вот кто, пока не пойму. Но скоро выясню.
– Круто.
– Пойду таблетки приму, а то в башке так жахает, что до конца дня не высижу.
Хамбл отчаливает. Я доедаю курицу. Когда тарелка пустеет, я чувствую себя так охренительно, что даже не припомню, когда такое было в последний раз, может, с год назад. Это было ровно то, что надо. Может, Кит из Центра помощи при тревожных состояниях и был нерешительным малым, но в одном он точно оказался прав: все, что нам нужно, – еда, вода и крыша над головой. Ну вот, у меня уже все это есть. Что теперь?
Оглядываю обеденный зал: три молодые пациентки сидят вместе – крупная девушка, блондинка с порезами и темноволосая с синими прядями.
– Иди сюда, – подзывает меня та, что с синими прядями.
Двадцать три
Давненько девчонки не звали меня за свой стол. Да прямо скажем – это первый раз.
– Я? – указываю я на себя.
– Нет, блин, другой новенький, – говорит Синеволоска.
Не знаю, куда девать поднос: поднимаюсь, поворачиваюсь во все стороны, как на шарнирах…
– На тележку поставь, – подсказывает Синеволоска.
Она поворачивается к крупной девушке и говорит:
– Боже, какой красавчик.
Она так сказала? Ставлю поднос на тележку и сажусь за стол к девушкам на свободное место.
– Как тебя зовут? – спрашивает Синеволоска.
– Э, Крэйг.
– Ну и каково это, Крэйг, быть тут самым клевым парнем?
Я встрепенулся и вытянулся, как блочный канатный механизм. Она что, серьезно? Это она тут самая клевая. Да у нее такие идеальные зубы и кожа, что даже не скажешь, что из них белее. А чего стоят темные глаза и пухлые полуоткрытые губки – синие пряди только подчеркивают контраст волос и лица. И она улыбается мне? Точно, улыбается! Как я не заметил такую красотку, когда заглядывал в столовую?
– Дженнифер, успокойся, – говорит крупная девушка и наклоняется ко мне: – Я Бекка. Дженнифер нимфоманка, так что не пытайся этим воспользоваться.
– Замолкни! – чмокает губами Дженнифер и поворачивается со словами: – Мне тут один день осталось лежать.