– Ну да, – вздыхаю я. – Еще девушка звонила.
– Кто она?
– Ее зовут Ниа, мы с ней тоже друзья.
– И что у вас с ней?
– С ней я тоже разошелся.
– Ну что ж, в первый же день здесь ты принял немало важных решений.
– Да.
– Так с большинством и происходит. Поступив сюда, к нам, они принимают важные решения: одни – к лучшему, другие – нет.
– Надеюсь, что к лучшему, как же еще?
– Я тоже. Какие мысли у тебя возникают в связи с этим решением?
Я представляю себе, как Аарон и Ниа растворяются в воздухе, а на их месте появляются Джонни и Бобби.
– Я поступил правильно.
– Прекрасно. А тут, насколько я знаю, ты уже завел новых друзей, верно?
– Верно, да.
– Я видела, как ты вчера разговаривал с Гумбольдтом Купером возле комнаты для курения.
– Его так зовут? – Я не могу удержаться от смеха. – Ну да, все верно, мы же разговаривали там все вместе, вы тоже были.
– Да. Послушай-ка, не стоит тебе водить дружбу с пациентами из отделения.
– Почему же?
– Это отвлекает от выздоровления.
– Почему?
– Госпиталь – не место для поиска друзей, хотя друзья – это прекрасно. Здесь ты должен сосредоточиться на себе, для того чтобы почувствовать себя лучше.
– Но как же… – заволновался я. – Я Хамбла уважаю. И Бобби. Да я ко всем здесь отношусь лучше, чем к большинству людей там… в настоящей жизни. Хотя я здесь всего полтора дня.
– Будь осторожнее, Крэйг, лучше не сближайся с людьми слишком сильно. Сосредоточься на себе.
– Понятно.
– Только тогда сможешь выздороветь.
– Хорошо.
Тут луноликая медсестра Моника снова садится ровно и продолжает прежним официальным тоном:
– Ты уже знаешь, что в отделении проводят групповые занятия для пациентов?
– Да.
– В первый день тебе можно было не ходить, но теперь ты должен ежедневно на них присутствовать.
– Понятно.
– Начиная с сегодняшнего дня ты будешь на них ходить. Это хорошая возможность попробовать себя в чем-то, понять, что тебе интересно. Какое у тебя хобби?
Неудачный вопрос, Моника.
– У меня нет хобби.
– Да? Что, прямо совсем никакого?
– Совсем.
«А вообще я волнуюсь, Моника, и думаю о том, что надо что-то делать, и психую о том же, потом думаю, что я слишком много думаю о том, что надо что-то делать, и психую, что я слишком много думаю о том, что я слишком много думаю о том, что надо что-то делать, и думаю, чего же я так психую о том, что я так много думаю о том, что я волнуюсь. Это считается за хобби, Моника?»
– Понятно. – Она делает какую-то пометку. – Значит, тебя можно записывать в любую группу?
– Думаю, да.
– И ты будешь ходить?
– А играть в карты с Армелио считается посещением группового занятия?
– Нет.
– Если я буду ходить на эти занятия, меня выпишут к четвергу?
– Я не знаю наверняка. Но если ты не будешь их посещать, это будет рассматриваться как шаг назад в процессе выздоровления.
– Ладно, тогда запишите.
Моника отмечает что-то на лежащем у нее на коленях листочке.
– Первое занятие сегодня вечером: рисование и поделки. Оно будет в комнате дальше по коридору, за медсестринским постом.
– Я думал, те двери закрыты.
– Мы их откроем, Крэйг.
– Во сколько начало?
– В семь.
– Ох ты! Именно в семь я не могу.
– Почему же?
– У меня встреча кое с кем.
– С посетителем?
– Ну да, – беззастенчиво вру я.
– Он твой друг?
– Ну да. Я надеюсь, что еще друг.
Тридцать один
На часах без пяти семь. Я сажусь в конце того самого коридора, куда приходят посетители и где сегодня в три я уже виделся с мамой и папой (Сара не пришла, была в гостях у подружки). К слову сказать, папа в этот раз не пытался отпускать дурацкие шуточки, мама же принесла рубашку для Бобби. Бобби с чувством пожал ей руку и сказал: «У вас замечательный сын», – на что мама сказала, что она так и думала. Папа спросил, показывают ли тут кино, и я ответил, что да, но так как тут много пожилых пациентов, то это довольно скучные старые фильмы, вроде тех, где снимались Кэри Грант и Грета Гарбо. Папа спрашивает, не хочу ли я посмотреть с ним вместе второго «Блэйда» на DVD, и я узнаю у Говарда, есть ли в отделении DVD-проигрыватель. Оказывается, госпиталь не отстал от остального мира и проигрыватель у них есть, так что мы с папой договариваемся: он в пятницу вечером после работы принесет диск со вторым «Блэйдом», и мы вместе его посмотрим.
Я сижу в той части буквы Н, которая симметрична коридору, расположенному рядом с курилкой. Ноэль сказала, что она не курит, значит, скорее всего, захочет встретиться здесь. Родителям я о ней не сказал, но рассказал, что разругался с друзьями и что у меня и так было с ними не очень, а так даже лучше. Мама сказала, что догадывалась, как плохо они на меня влияли, и что знала про травку. А папа сказал: «Ну что, Крэйг, сам-то ты травку курить не станешь?», на что я ответил, что нет, до сдачи ЕГЭ не стану, и мы все рассмеялись.
Они спросили, как я ем, и я сказал, как оно и было, что с едой у меня замечательно.
Спросили и про сон, про что я тоже сказал «замечательно», надеясь, что так оно и будет этой ночью.
И вот я сел нога на ногу – странная поза, меняю положение. Мерзну и что-то нервничаю, снова сажусь нога на ногу. На часах ровно семь. Ноэль, в тех же темных брюках капри и белой майке-алкоголичке, что и вчера, направляется ко мне по коридору и садится на стул рядом со мной, откинув волосы с лица тонкими пальцами с ненакрашенными ногтями.
– Пришел, значит, – говорит она.
– Ну да, получил твою записку. Первый раз получаю записку от девушки, – с улыбкой говорю я, стараясь сесть как-то повольготнее, чтобы выглядеть покруче.
– Мы сейчас быстренько сыграем в одну игру, – предлагает она.
– У меня только пять минут, ладно?
– Хорошо, хорошо. Правила такие: один вопрос задаю я, один – ты.
– Ладно. А отвечать обязательно?
– Как хочешь. Но в любом случае надо задавать следующий вопрос.
– То есть мы будем обмениваться вопросами, как в игре про двадцать вопросов. А почему нам надо разговаривать именно так?
– Это лучший способ узнать человека. И за пять минут мы точно зададим больше двадцати вопросов, если, конечно, не будем копаться. Я начинаю. Готов?
– Ага, – собираюсь с мыслями я.
– И не отвечай вопросом на вопрос, договорились? Ты же не тупой?
– Нет! – трясу я головой. – Э… готова?
– Поехали. Первый вопрос: по-твоему, я выгляжу отталкивающе?
Ну вот, прямо с места в карьер. Я ее оглядываю, и как-то мне немного стыдно от того, как я это делаю: пробегаясь глазами снизу вверх, как я смотрю на цыпочек в интернете. Мой взгляд падает сначала на ступни, обутые в простые черные кроссовки, затем – на тонкие незагорелые лодыжки, переходит к краю брючин, поднимается до колен, скользит по тонкой талии вверх по телу, отмечая острые бугорки грудок, переходя к шее, обрамленной растянутым вырезом майки, и изящному подбородку и губам. Порезы, покрывающие скулы и лоб, расположены по три рядом и параллельно друг другу. Уже сейчас на краях каждой черточки наросла белая кожица, и они такие тонкие и незаметные, что, когда заживут, их будет почти не видно. Добавить сюда задумчивые зеленые глаза – и понятно, что Ноэль – красавица, это без обсуждений.
– Вовсе нет. Ты выглядишь просто потрясно, – отвечаю я.
– Теперь твой вопрос!
– Э-э-э, почему ты написала мне записку?
– Ты показался мне интересным. Почему ты пришел?
– Я… – я медлю в попытке выдумать ответ. – Просто мне нравятся девушки, и желание одной из них – для меня закон.
«Так, отлично, теперь сделай ей комплимент».
– Особенно желание такой красивой девушки, – добавляю я с улыбкой.
– Игрок из тебя слабоватый: ты забыл задать вопрос.
– А! Точно. Э-э-э… а тебе нравятся парни?
– Да, – вздыхает она, – но особенно-то не обольщайся. У тебя же не встал на меня?
– Нет! – отрицаю я и скрещиваю ноги. – Нет. А как… как ты сюда попала?
– Вот это вопрос! Уже за рамками. А ты как думаешь?
– Кто-то зашел, когда ты полосовала себе лицо?
– И это правильный ответ! Вообще-то, зашли позже, я уже всю мойку кровью залила. А ты как сюда попал?
– Сам пришел. Сколько ты уже здесь?
– Почему ты пришел сам? Двадцать один день. Ой, наоборот сказала. Ну, давай, будто я закончила вопросом.
– Мне было плохо, и я позвонил на горячую линию, ну знаешь, линию помощи для тех, у кого суицидальные мысли. Позвонил, и они сказали идти сюда. Почему ты тут так долго?
– Врачи хотят убедиться, что я больше себе не наврежу. Какое лекарство ты принимаешь?
– «Золофт». А ты?
– «Паксил». Где ты живешь?
– Рядом, в этом районе. А ты?
– На Манхэттене. Чем занимаются твои родители?
– Мама делает макеты открыток, а папа работает в страховой компании. А твои?
– Мама адвокат, а папа умер. Хочешь узнать, как он умер?
– Сочувствую. Как? А мне нужно это знать?
– Это сразу два вопроса. Да, нужно. Он умер на рыбалке, выпал из лодки. Случай нелепее и представить себе нельзя, да ведь?
– Нет. Вовсе нет, – отвечаю я. – Хочешь, скажу, что я считаю самым нелепым случаем смерти?
– Что?
– Аутоэротическую асфиксию. Ты же знаешь, что это такое?
– Когда человек затягивает веревку на горле в то время, как дрочит, да?
– Да. Я прочитал про это в ДСР. Ты когда-нибудь ее читала? Огромную книгу про психические расстройства?
– Ага!
– Естественно! А ты знаешь про синдром проклятия Ундины?
– Бог ты мой! Я думала, я одна про это знаю. Это когда забываешь, как дышать. Э-э-э… где ты увидел ДСР в первый раз?
– В книжном шкафу моего мозгоправа. А ты?
– И я. Ты тоже называешь их «мозгоправами»?
– Ну так они этим и занимаются, верно?
– А что это вообще означает?