– Думаю, «головосжиматель», потому что они сжимают содержимое головы. Разве я знаю все ответы?
Ну и игра! Я упираю руки в колени и наклоняюсь вперед: я выдохся, мне нужен перерыв. Потом продолжаю:
– Ноэль – твое настоящее имя?
– А почему оно должно быть ненастоящим?
– Ну, после вчерашней истории за обедом я уже и не знаю, чему верить. Ты знаешь, как меня зовут?
– Конечно! Крэйг Гилнер. По-твоему, я идиотка, что ли?
– Откуда ты знаешь мою фамилию?
– Прочитала на браслете. Хочешь прочитать мою?
– «Ноэль Хинтон». Слушай… – Я задумываюсь на секунду. – Вот, готово: ты знала, что должно было произойти вчера за обедом?
– Ты про Дженнифер? Конечно, знала. Он над всеми так прикалывается. А вот почему ты на это повелся, мне интересно?
– Я думал, что она, то есть он, что он, ну, это, девушка. И меня попросили подойти…
– Почему ты пришел сюда?
– Погоди, я вопрос не задал.
– Ничего, добавим тебе один балл. Так почему ты пришел сюда?
– Ну, я же вроде сказал: потому что ты девушка и ты меня попросила. И ты вроде клевая.
«Ты ведь уже сказал, что она красавица, а теперь не мелочись и скажи, что она действительно клевая!»
– Так ржачно наблюдать, как ты отвечаешь. Ты такой глупенький. Ты же в курсе, что ты глупыш?
Ноэль откидывается назад и потягивается. Волосы открывают лицо, и становится виден пронзительный рисунок шрамов. Цвет волос перекликается с цветом майки.
– А ты знаешь, что твои порезы не так уж плохо смотрятся?
– Сколько я здесь, Крэйг?
– Ты сказала, что двадцать один день. Это правда?
– Ага. Представляешь, как они выглядели, когда я поступила?
– Они оставят шрамы?
– Мне должны сделать операцию, которая их скроет. Думаешь, стоит на нее соглашаться?
– Думаю, не стоит. Зачем скрывать, через что ты прошла?
– Даже не знаю, нужно ли на это отвечать. Разве это не очевидно? Не буду ли я счастливее без этих шрамов?
– Не знаю. Сложно сказать, что делает нас счастливыми. Я думал, что буду счастлив учиться в крутой школе, а закончил тем, что попал сюда. Погоди, а ты в какую школу ходишь?
– В «Преемник», это частная школа на Манхэттене. Мне кажется, только там еще форму и носят. А ты?
– В Подготовительную академию управления. Вам обязательно носить форму?
– А ты что, извращенец, которому нравятся девочки в форме?
– Нет. Ну… нет.
– Два балла. Ты не задал вопрос. Тебе нравится эта игра?
– Мне нравится разговаривать с тобой. Как задачу по математике решать. А тебе нравится со мной разговаривать?
– Нормально. Тебе нравится математика?
– Я думал, что у меня с математикой порядок, но в этом классе я среди отстающих. А тебе?
– Я плохо учусь. Посвящаю много времени балету. Но для него я слишком низкая. А у тебя было такое, что тебе не хватало роста для чего-то?
– Ну разве что для прохода на какие-то аттракционы, когда я был маленьким. А почему ты спросила?
– Я для некоторых аттракционов до сих пор не доросла. Фигово быть коротышкой, так и знай. – Тут она замолкает.
– У тебя один балл.
– А у тебя – три. Закончили игру.
– Отлично. – Я с облегчением сажусь на место. – Уф… Что теперь?
– Прекрасный вопрос. Понятия не имею. Мне надо идти на урок творчества.
– И мне.
– Пошли вместе?
– Конечно. – Я мешкаю. Ну что это, как не подкат? – Э-э-э… можно мне тебя поцеловать?..
Ноэль хохочет, запрокинув голову:
– Нет, нельзя! Ты что, думаешь, поиграли разок – и уже целоваться?
– Ну, я думал, между нами что-то есть.
– Крэйг, – тут она придвигается ко мне и смотрит прямо в глаза, – нет.
Порезы на ее щеках кривятся от улыбки.
– Не знаешь, когда тебя выпишут? – спрашиваю я.
– В четверг.
– И меня. – От радости даже екает в животе. Я наклоняюсь все ближе…
– Нет-нет, Крэйг. Нам на урок творчества.
– Ладно. – Я поднимаюсь и протягиваю руку Ноэль, на что она не обращает внимания.
– Наперегонки! – говорит она и мчится по коридору в кабинет для занятий, я бегу за ней, пытаясь не отставать. Их что, на балете учат бегать? У меня ноги длиннее, а я еле поспеваю. Мы проносимся мимо медсестринского поста, и Говард кричит нам вслед: «Детишки! А ну не бегать по отделению!», а мне все равно, что он там кричит.
Тридцать два
– Ну, кто тут любит рисова-а-ать? – спрашивает Джоан, крупная, ярко накрашенная, улыбчивая женщина с браслетами на руках. Она ведет занятие в кабинете, который как две капли воды похож на тот, что был у нас в садике. По стенам развешаны рисунки пациентов с изображениями гамбургеров, собак и воздушных змеев и постеры с цитатами: «КТО ВИДИТ ЦЕЛЬ, ТОТ НЕ ВИДИТ ПРЕПЯТСТВИЙ», «ПРОСНИСЬ И СДЕЛАЙ СОН ЯВЬЮ», «СПИСОК ДЕЛ НА СЕГОДНЯ: 1) ВДОХНИ; 2) ВЫДОХНИ». Слава богу, что там нет алфавита, а то бы у меня точно началось Зацикливание. Еще там есть постер с такой цитатой: «ЛЮДИ С ПСИХИЧЕСКИМИ ЗАБОЛЕВАНИЯМИ ВНОСЯТ СВОЮ ЛЕПТУ В НАШ МИР». И там среди прочих перечислены умнейшие люди вроде Авраама Линкольна, Эрнеста Хемингуэя, Уинстона Черчилля, Исаака Ньютона и Сильвии Плат, которые были вроде как немного того.
Но, несмотря на то что все выглядит, как я и ожидал от психиатрической больницы, мне тоскливо. Взрослые, опустившиеся до уровня детей, сидят с испачканными краской пальцами, а веселый воспитатель их хвалит за любую ерунду. Но разве не этого я хотел, когда обводил еду на листочке с меню?
– Ты же хотел попасть в садик, солдат, вот ты в нем и оказался.
– Я хотел, чтобы было хорошо, как в садике, а не обстановку как в садике.
– Привыкай к невзгодам. Бери пример с твоей цыпочки. Бьюсь об заклад, что ты даже не мечтал встретить тут такую телочку.
– Ну, во-первых, она не телочка.
Мне кажется, «телочка» – это вроде как подруга. Я поглядываю на Ноэль, пока мы ищем, куда бы сесть.
– Мы с ней всего лишь поговорили один раз, и все.
– Ты ей нравишься, парнишка, и если ты этого не видишь, то ты и винтовку от игрушечного пистолета не отличишь, а ведь предстоит война.
– Да о какой войне вы постоянно говорите?
– Война, которую ты ведешь со своей головой, конечно.
– Понятно. Ну и как мы справляемся?
– Ты делаешь успехи, солдат, разве сам не видишь?
Мы с Ноэль садимся рядом с Хамблом и Профессоршей.
– Я смотрю, вы познакомились, – говорит Хамбл.
– Отстань от них, – вмешивается Профессорша.
– Где же вы были? – не унимается Хамбл. – Тили-тесто месили?
– Нет.
– Ничего не было, – говорит Ноэль.
– Крэ-э-эйг и Ноэ-э-эль – жених и невеста… – скандирует он, вскочив с места, прихлопывая руками по бедрам и кривляясь как маленький.
– Так, что там такое? – спрашивает подходящая к нам Джоан. – У вас что-то случилось, мистер Купер?
– Нет. Я что? Я ничего. – Он поднимает руки и садится на место. – Вы меня имели в виду?
Джоан ухмыляется и объявляет:
– Для опоздавших – свободный урок художественной досуговой терапии! – Хамбл показывает в нашу с Ноэль сторону и жестами нас стыдит. – Это означает, что вы можете нарисовать что захотите. Прекрасная возможность пробудить в себе творческие способности и заняться чем-то новым в часы досуга! Проводить свободное время с толком очень важно!
Закончив свою речь, Джоан подходит ко мне сзади и спрашивает:
– Ты тут, похоже, новенький? Привет, меня зовут Джоан. Я руководитель отделения восстановительной терапии.
– Крэйг, – мы жмем друг другу руки.
– Дать тебе карандаш и бумагу, Крэйг?
– Нет. Я не по этой части. Не умею я рисовать.
– Конечно, умеешь. Необязательно рисовать что-то конкретное, рисунок в абстрактном стиле прекрасно подойдет. Может, возьмешь мелочки?
– Нет. – Вот стыдоба-то, мне предлагают «мелочки».
– Может, тогда краски?
– Я же говорю, не умею рисовать.
– Краски не для рисования, а для раскрашивания.
– Тоже не по мне.
– Ну тогда фломастеры?
– Нет.
– Внимание всем! – Джоан поворачивается к группе. – Наш новый друг, Крэйг, в так называемом творческом кризисе. Он не знает, что нарисовать!
– Ну это прямо беда, дружище! – во весь голос восклицает Армелио. – Может, в картишки?
– Никаких карт на уроке творчества, Армелио. Ну так как, кто-то поможет Крэйгу с идеей рисунка?
– Пусть нарисует рыбу! – выкрикивает Бобби со своего места. – Их рисовать легко.
– Таблетки, – подсказывает Джонни.
– Джонни, – увещевает его Джоан, – таблетки мы не рисуем.
– Кукурузный салат, – предлагает Эбони.
– Она хочет, чтобы ты нарисовал кукурузку, но уж точно не ту, что едят, – гогочет Хамбл.
– Ну все, мистер Купер! Пожалуйста, немедленно покиньте кабинет.
– У-у-у-у-у-у, – раздается со всех сторон.
– Правильно! – выкрикивает Эбони и, как арбитр на поле, указывает на выход. – Вали отсюда!
– Ну и ладно. – Хамбл встает с места. – Как хотите. Конечно, виноват я, кто же еще? Вот и уважай вас всех после этого.
Он собирает вещи, которых нет, и выходит из кабинета, крикнув напоследок:
– Жалкая горстка яппи, вот вы все кто!
Я провожаю его взглядом.
– Ты можешь нарисовать кошку! – предлагает парень, который боится смены гравитации. – У меня раньше была кошка, но умерла.
– Скалка! – подает голос бородач. С тех пор как я встретил его на пути в столовую, это первое слово, которое я от него услышал. Он по-прежнему все свободное время шатается по коридорам, раскачиваясь туда-сюда, если только не сидит в своей комнате.
– Что-что, Роберт? – оживленно спрашивает Джоан. – Хорошо, молодец. А что ты сказал?
Но Роберт замолкает и больше ничего не говорит. Интересно, что для него значит «скалка». Если бы меня попросили назвать только одно слово, это точно была бы не «скалка». Я бы, скорее всего, сказал «секс». Или «Сдвиг».