Я так торопился одеться, что носки прилипли к ступням. Выхожу поболтать со Смитти.
– Ты что такой?
– Принял первый холодный душ.
– Сегодня?
– Нет, в жизни.
– Ага, это прям убойная штука.
– Что пишут, какие новости?
Смитти показывает газету. Похоже, что на пост мэра Нью-Йорка претендует новый кандидат, предлагающий оплатить каждому, кто за него проголосует, приватный танец. А это сотня баксов. Он мультимиллионер и думает, что выборы у него уже в кармане. И многие женщины его поддерживают.
– Но это же чистое безумие, – говорю я, не переставая дрожать. – Это же как… Просто кто-то разгуливает с ним там, а кто-то тут, так ведь?
– Точно. Только тут музыка получше, – говорит Смитти и включает радио.
– А кстати, хотел спросить: можно я сегодня включу свою музыку в коридоре для посетителей?
– Какую именно?
– Слов там нет, ничего оскорбительного, не волнуйтесь. Просто она понравится кое-кому из пациентов. Хочу сделать подарок.
– Сначала покажи мне.
– Ладно. А еще вот что. Я сегодня принесу второго «Блэйда», чтобы все посмотрели.
– Ты только представь ненадолго: ты принесешь кино про вампиров в отделение, где лежат психически больные.
– Все будет нормально, они выдержат.
– И никаких ночных кошмаров?
– Обещаю.
– Мне на работе кошмары точно не нужны: хлопот не оберешься.
– Я понимаю.
Смитти вздыхает, откладывает газету и встает.
– Давай, что ли, давление тебе измерим.
Он обматывает манжетой руку мне, сидящему на стуле, нагнетает воздух и аккуратно щупает пульс. Сегодня у меня 120 на 70. Первый раз за все время я не идеален.
Сорок четыре
– Ну, как твои дела? – спрашивает доктор Минерва.
Я вздыхаю. На часах одиннадцать. После измерения давления я сходил на завтрак, где уже не было Роберта-Скалки и парня, боящегося гравитации, – Хамбл сказал, что их выписали. Ближе к концу завтрака Ноэль прикоснулась своей ногой к моей, и это длилось так же долго, как мой первый глоток чая «Сладкое прикосновение», а это был долгий глоток, надо вам сказать. Потом Моника объявила, что вечером в фойе, напротив курилки, будет просмотр второго «Блэйда», чему все очень даже обрадовались, особенно Джонни: «Ха, кино что надо, там замочат кучу вампиров». Про музыку она ничего не сказала, да еще и непонятно, принесет ли ее папа.
Что было еще? Еще я выпил «Золофт» из маленького пластикового стаканчика и нарисовал несколько мозгокарт, устроившись возле стеклянной перегородки в углу фойе, рядом с Джимми. Разобрался с голосовыми сообщениями; начал всерьез обдумывать, что бы мне сделать первым делом, когда выйду отсюда, – может, купить кофе? Или прогуляться по парку? Или сразу пойти домой и проверить электронную почту? Мои тягостные размышления о разборе почты прервались приходом доктора Минервы, чему я несказанно обрадовался.
– Мне кажется, у меня все нормально.
Она смотрит на меня, излучая спокойствие и надежность. Может быть, она и есть мой Якорь.
– А что вызывает сомнения?
– Что, простите?
– Ты сказал «мне кажется». Почему ты так сказал?
– Но это же просто выражение, – оправдываюсь я.
– Крэйг, отсюда нельзя уйти, если не чувствуешь себя лучше.
– Верно, я… просто думал о своей электронной почте.
– Так?
– Переживаю, что она не проверена, и хочу поскорее выйти и посмотреть, что в ней. Голосовые сообщения я могу послушать отсюда, а вот почта может стать смертельно опасной.
– Смертельно опасной? Как электронная почта может быть смертельно опасной, Крэйг?
– Ну… – Я откидываюсь на спинку стула и вздыхаю. Потом кое-что вспоминаю: – Вы же знаете, что раньше у меня были проблемы с тем, чтобы начать и договорить предложение?
– Да.
– А сейчас этого нет.
– Правда?
– Ага, даже наоборот: меня вроде как прорывает словами, они льются как раньше, когда я попадал в неприятности, если болтал на уроке.
– И это было… – Она смотрит в свой блокнот и записывает.
– Год назад… до поступления в Подготовительную академию.
– Верно. А теперь вернемся к электронной почте.
– Ох уж эта почта. – Я кладу руки на стол и продолжаю: – Ненавижу ее. Вот уже пять дней как я не проверял письма, представляете?
– С субботы, – кивает она.
– Так и есть, с субботы. И что теперь обо мне думают все те, кто мне пишет? Наверное, уже что-то знают о том, где я, потому что Ниа сказала мой номер Аарону, и тот догадался.
– Верно, а ведь ты этого очень стыдишься.
– Да. И даже если они не знают, где я, что они думают? «Пять дней не отвечать на письма, кто так делает, он что, с ума сошел? Наверняка накачался наркотой или еще чем-то». Нужно отвечать сразу, а я не могу.
– А кто тебе пишет, Крэйг?
– Учителя делают рассылку домашних заданий, пишут из школьных кружков, присылают объявления о благотворительных мероприятиях, в которых я должен участвовать, шлют приглашения на школьные соревнования по футболу, баскетболу, сквошу…
– То есть в основном это связано со школой.
– Все эти письма связаны с ней. Друзья мне всегда звонят, никто не пишет.
– А почему бы тебе просто не обращать внимания на эти письма?
– Я не могу!
– Почему?
– Потому что все эти люди обидятся!
– И что из этого?
– Ну я же потом не смогу вступить в клуб, не получу баллы, не буду участвовать ни в чем, не получу дополнительные баллы… Я провалюсь.
– В школе.
– Да, – говорю я и задумываюсь: да нет, не только в школе, после нее будет то же самое. – И в жизни, – добавляю я.
– Вот как, – тут уже задумывается она. – В жизни.
– Да.
– То есть провал в школе означает провал в жизни.
– Ну… я же просто учусь в школе! От меня не требуется большего. Я, конечно, знаю, что многие из знаменитостей в школе не блистали. Например, Джеймс Браун бросил учебу в пятом классе, чтобы выступать на эстраде, это достойно уважения… Но я так не смогу. Я способен только на что-то одно: все время буду работать в поте лица, чтобы только не отстать от коллег. Сейчас мне нужно справиться только со школой, а я даже этого не могу, потому что не могу добраться до электронной почты.
– Крэйг, ты говоришь о школе в общем, но ведь она включает многое: дополнительные занятия, спортивные секции, общественную работу, не говоря уже о домашних заданиях.
– Верно.
– Крэйг, ты волнуешься обо всем этом? Насколько сильно тебя это тревожит?
Я вспоминаю тот разговор с Бобби, когда мы обсуждали: медицинская ли проблема – тревожиться. С момента поступления в госпиталь мысли о необходимости проверки электронной почты всегда вертелись где-то на заднем плане, назойливо напоминая, что, когда я выйду отсюда, мне придется сидеть за компом по пять-шесть часов в день, чтобы нагнать пропущенное. И отвечать на эти письма я буду в том порядке, как они и пришли, потому что люди, написавшие раньше, и ответ должны получить раньше. И вот, пока я отвечаю на все накопившееся за эти дни, придет новая кипа неразобранных писем. Они столпятся и будут меня дразнить, говоря, что я в них нуждаюсь, хотя в реальности там только пара действительно интересных и важных для меня сообщений. Как раз они-то и останутся под конец, и, когда я до них дойду, будет слишком поздно для ответа. Единственное, что мне останется написать: «Прости, чувак, я не мог ответить на твое письмо. Нет, это не потому, что оно для меня неважно, просто я недееспособен».
– Крэйг?
– Очень сильно тревожит, – отвечаю я ей.
– Беспокойство о непроверенной почте и разговоры о провале… Ты говорил об этом и раньше. Это то, что тебя очень беспокоит.
– Знаю. И я потею, прямо сейчас.
– Потеешь?
– Ага. А ведь этого давно уже не бывало.
– Ты был далеко от Щупалец.
– Верно. Но теперь все. Я вернусь, и они тут же обовьются вокруг меня.
– Помнишь, я спрашивала, нашел ли ты тут Якорь?
– Да.
Она умолкает. У нее всегда так: она не задает вопрос напрямую, а как бы намекает на то, что могла бы спросить.
– Мне кажется, что да, – говорю я со вздохом.
– И что это?
– Можно я схожу и принесу кое-что?
– Конечно.
Я выхожу из кабинета и иду по коридору, где Бобби показывает отделение новенькому – чернокожему парню с неровными зубами, одетому в запачканный синий спортивный костюм.
– Это Крэйг, – говорит Бобби. – Он еще молод, но чувак что надо. Он хорошо рисует.
Я пожимаю руку новому знакомому, как бы подтверждая, что да, рисую.
– Человек, – говорит он.
– Это его так зовут, – поясняет Бобби, закатывая глаза.
– Твое имя тоже Человек, а не Крэйг, – на полном серьезе говорит новый чувак.
Я киваю, прерываю рукопожатие и иду дальше, в свою комнату. Я буквально ощущаю, что вырвался из лап монстра: чем меньше я думаю о докторе Минерве, непроверенной электронке и о том, что скоро я отсюда выйду и придется идти в Подготовительную академию, тем мне спокойнее. А еще мне спокойнее оттого, что я приближаюсь к своим дурацким рисункам с мозгокартами – тому единственному, в чем я силен.
Я прохожу мимо пытающегося уснуть Муктады, который таращится в пустоту, забираю с перегородки радиатора свои рисунки и несу их, нежно прижав к груди, обратно в кабинет, мимо Бобби и Человека, объясняющего, что его настоящее имя – Зеленый и что как раз зелени ему и не хватает.
– А мне тут даже нравится, – говорю я доктору Минерве.
– В этой комнате?
– Нет, тут, в больнице.
– Ну, когда поправишься, сможешь приходить сюда как волонтер.
– Я уже говорил об этом с Нилом. Думаю попробовать. Получу лишние баллы для школы!
– Ты только из-за этого хочешь быть волонтером, Крэйг?
– Нет, что вы… – мотаю я головой. – Я просто пошутил.
– Ах вот как, – говорит она, и ее лицо рассекает щедрая улыбка. – Ну, что ты там принес?
Я плюхаю кипу рисунков на стол. Их там штук двадцать. Ничего выдающегося, так, вариации на тему: поросенок с картой Сент-Луиса внутри, парочка, соединенная мостом, которую я нарисовал для Ноэль, несколько больших городов с пригородами.